— Скажите, зачем вы их ели, этих бедных женщин? — внезапно спросила Мари Ив, глядя на Степана Алексеевича. — Зачем вы это делали?

Человек в плаще глянул на неё с брезгливым недоумением:

— Глупая девчонка. Осквернить себя этим? Только клинок может их коснуться и остаться чистым.

Он осмотрел сидящего на алтаре господина Коля и вытянул руку, направив ему в грудь остриё меча:

— Ты здесь главный бес. Я начну с тебя. Защищайся, если можешь.

— Послушай, Степан, это уже слишком, — Базиль Фёдорович приподнялся на камне, но господин Коль поднял руку, останавливая его:

— Всё в порядке, господин Акинушкин. Оставайтесь на месте.

Он соскочил с камня и шагнул к человеку с мечом:

— Я безоружен, господин маньяк. Вас это не смущает?

— Ты бес.

— Возможно. Но сейчас я просто человек. Вы сказали, в этом облике нам можно причинить вред. Начинайте, прошу вас.

— Не понукай меня, нечистое отродье.

Степан Алексеевич плавно двинулся к бесу, шагнув вперёд и вбок. Бес не двинулся с места, глядя на него рассеянным взглядом. Тогда Степан Алексеевич повёл плечами, взяв меч в обе руки, и застыл на месте. Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, а сидящие на камнях молча ждали. Стояла тишина.

Потом человек с мечом двинулся влево, клинок сверкнул в пойманном оранжевом луче заходящего солнца, пробившемся сквозь ветки, и исчез из виду. Неуловимым движением Степан Алексеевич перебросил меч из руки в руку, и качнулся вправо. В наползающей тени вечера движения его никто не заметил, да и при свете дня немногие смогли бы оценить по достоинству сделанный выпад.

Метнулся змеёй клинок, а человек, называющий себя господин Коль, поднял руки и сложил ладони, словно в молитвенном жесте.

Двое у алтаря застыли.

— Отпусти мой меч, бес, — через время, показавшееся остальным, сидящим на камнях, вечностью, сказал Степан Алексеевич.

— Нет.

— Ты не смеешь его касаться.

Степан Алексеевич попытался вытянуть клинок, зажатый противником между сложенных ладоней. Лицо его побледнело.

— Я взял твой меч, и мои руки не горят огнём, — медленно ответил его противник, не разнимая ладоней. — Признай своё поражение.

Человек с присвистом вздохнул, и попытался ещё. Клинок не поддавался.

— Это нечестно. Ты используешь свои бесовские фокусы.

— Разве? Да вы сноб, Степан Алексеевич. По-вашему, только в элитном клубе обучают таким штукам?

Господин Коль улыбнулся, блестя зубами, а Базиль Фёдорович, глядя в его раскрасневшееся лицо, вспомнил. Он вспомнил, как мальчишкой приехал к бабушке, и его тётка, казавшаяся ему совсем взрослой, а на самом деле, как он потом понял, бывшая девушкой-подростком, взяла его с собой в Большие Кривули.

Бабка строго запрещала ей ходить туда одной, и Базиль Фёдорович — Васька оказался кстати. Он вспомнил, как стоял на улице у местного супермаркета, совсем маленького по городским меркам, и гордился перед собравшейся малышнёй привезённым с собой из города новеньким велосипедом.

И как тётка, оторвавшись на мгновенье от важного разговора с подружкой, значительно сказала ему, глядя в спину маленькому кареглазому мальчику, которого позвала полная старуха: «Вот видишь этого мальчика? Его дедушку забрали черти. Он ходил в лес, и черти его утащили. Так и с тобой будет, если станешь туда ходить». А её подруга, с высоты своих пятнадцати лет, авторитетно возразила: «Они его не совсем утащили, а только заколдовали. Он потом вернулся, и всё равно помер». «Альберт!» — позвала старуха, и мальчик, взглянув напоследок блестящими зачарованными глазами на велосипед, побежал к ней.

Так вот кого имел в виду господин Коль, говоря о человеке, сидевшем у ворот после возвращения из запретного леса в ожидании скорого конца. А эта старуха, кем она была? Той самой вдовой с двумя детьми, что удачно вышла замуж после «смерти» мужа-милиционера?

Степан Алексеевич разжал пальцы. Клинок остался в ладонях у господина Коля. Он перевернул его рукоятью к себе, и поднял, глядя в закатном свете на узорчатый металл:

— Какая красивая вещь.

— Что же это, — тихо сказал маньяк, глядя себе под ноги. — Почему так получилось? Неужели я так сильно согрешил?

— Нет, Степан Алексеевич, — негромко ответил господин Коль, продолжая любоваться мечом в руке, — вам просто дали неверные сведения.

— Мне никто ничего не давал.

— Ну как же, разве вы не получали информацию об интересующих вас дамах? Должно быть, она появлялась у вас удивительно кстати.

Господин Фрезер беспокойно задвигался на своём месте:

— Послушайте, оставьте его в покое! Разве вы не видите, что он не в себе?

— Тогда поговорим о вас, господин Фрезер. Вам ведь было бы неприятно прочесть в газетах, что ваш родственник оказался убийцей? Настолько неприятно, что кому-то приходилось приводить трупы бедных женщин в такой жуткий вид? Да и подозрения заодно списать на злобную секту фанатиков?

— Он мне не родственник!

— Конечно. Сводный брат для вас не родственник. К тому же у него другая фамилия.

— Федя, — сказал господин Фрезер, не оборачиваясь, — отведи Степана Алексеевича к машине. Ему нужно оказать помощь.

— Кстати, господин генеральный директор, почему вы называете своего шофёра Федей? Его зовут Виталий.

Шофёр, шагнувший было к изумлённо глядевшему на Максимилиана Степану Алексеевичу, застыл на месте.

— Это бред, — брезгливо сказал господин Фрезер. — Вы бредите.

— И вы не помните, кто рекомендовал вам его на это место?

Федя-Виталик издал горлом невнятный звук. Повернулся к шефу:

— Господин Фрезер, я тут ни при чём. Давайте, я отведу вашего…

— Два сапога пара, — прокомментировала рыжая, глядя на Федю и морща нос. — Один брата не признаёт, другой — своего дружка едва не угробил в больничке.

— Стерва ты рыжая, — сказал Виталик, глядя на неё тоскливыми глазами, — я же не хотел. Сама бы попробовала, я бы посмотрел.

Пухленький секретарь сошёл со своего места возле шефа, обогнув камень, и шагнул к шофёру:

— Я отведу его в машину, шеф, — сказал он, глядя на Виталика немигающим взором. Тот попятился. Секретарь сунул свободную руку за пазуху.

— Нет, шеф, я лучше тут останусь, — попросил Виталик, пятясь и не отводя глаз от молодого человека. — Не надо, я…

Он отпрыгнул, и в руке его оказался пистолет.

— Не дёргайся, — сказал он, нацелившись на секретаря.

Тот поднял руку с папкой, медленно вытянул ладонь из-под пиджака. Потом плавно шагнул в сторону, уронив папку, и, одним движением выдернув меч у господина Коля, прыгнул вперёд.

Сверкнуло длинное лезвие, свистнув и размазавшись крылом мельницы, а Федя согнулся, выкатив глаза в немом изумлении. Щёлкнул выстрел. Конвульсивно сжавшаяся, отрубленная кисть руки с зажатым в ней пистолетом крутанулась на утоптанной земле, и замерла, брызгая кровью.

Все застыли на своих местах, не успев осознать случившееся, а секретарь вдруг удивлённо посмотрел на свою руку с папкой. Посредине ладони, той, что сжимала документы, появилась аккуратная дырка. Он отвёл руку, перевёл взгляд с простреленной насквозь ладони на живот и тихо всхлипнул. В серой материи застёгнутого на все пуговицы пиджака тоже была дыра, и она стала расти, расплываясь багровыми неровными краями.

Мари Ив охнула, прижав ладошку ко рту. Базиль Фёдорович подскочил на камне, шаря по карманам в поисках перевязочного средства в виде платка, а веснушчатая девица сказала, глядя с сожалением на скрюченного Федю:

— Я же говорила — не надо брать секретаря.

Глава 43

Ещё много разного случилось в тот день на запретной поляне. Всё это лежало тяжёлым грузом в занятой заботами голове Базиля Фёдоровича, и он уже в который раз принялся раскладывать воспоминания по полочкам.

Ему не давали покоя сказанные господином Колем напоследок слова: «Вы, конечно, шокированы всем, что вам пришлось узнать, господин Акинушкин. Но не беспокойтесь. Скоро вы об этом начнёте забывать. И вам станет гораздо легче. Не стоит помнить слишком много, это только расстраивает и мешает жить.»