– Я тут подумала, – начала я, тарабаня карандашом по своей ладошке. – Можно взять твистер* на пижамную вечеринку к Мишель (*Подвижная напольная игра для активной компании).

– Что? – переспросила женщина, закатывая рукава своего карамельного свитера. Моя мать всегда предпочитала светлые тона и не только в одежде. Она никогда не позволяла себе темных аксессуаров (у нее даже солнечные очки были светло-серого цвета) и темных тонов в обстановке квартиры. Даже её короткая стрижка “каскад” была пшеничного цвета. Лиса неоднократно высказывалась против моего пристрастия к темным тонам в одежде, особенно к черному цвету, однако она никогда не навязывала мне своего мнения, тем самым открыто позволяя мне самовыражаться от длины волос, до стиля в одежде.

– Твистер, который ты подарила мне на двенадцатилетие, – приподняла бровь я, заметив, что моя мать сейчас думает о других вещах, из-за чего совершенно выпадает из диалога.

– Мои работы прошли конкурс, – с непонятными, но явно разрывающими изнутри эмоциями, произнесла мама. – Меня утвердили на поездку за границу.

– Круто, – замерла я, радуясь и одновременно страшась чего-то еще мне неведомого.

– Со мной хотят подписать контракт на год, – продолжала вдалбливать меня в счастье мать. – Он предусматривает собой полностью оплачиваемые расходы на моё содержание: медицинская страховка, номер в отеле, питание, досуг плюс заработная плата. Сразу после подписания договора мне выдадут на руки приличный аванс, чтобы я смогла подготовиться к переезду.

– Классно, – шокировано заулыбалась я. – Это классно. Когда выезжаем? – спросила я, и перед моими глазами мгновенно всплыла наша волонтерская работа в Серенгети* (*Национальный парк площадью 14 763 км² в регионе Серенгети, расположенный в Танзании). Моя мать всегда была энергичным деятелем, из-за чего нас регулярно бросало из стороны в сторону. Два года назад мы отправились в Серенгети, и всё моё лето прошло под палящим солнцем Африки, в веселой компании гепардов и каракалов. Крутой опыт, за исключением того, что я до сих пор с содроганием вспоминаю, как с меня слоями слазила обгоревшая кожа.

– Они не готовы оплачивать расходы родственников. Поехать может только участник.

Мой карандаш, прежде неритмично выстукивающий по ладони, повис в воздухе.

Стоя у стойки регистрации в Гатвике*, я совершенно ни о чем не думала (*Второй по размеру аэропорт Лондона и второй по загруженности аэропорт Великобритании после Хитроу). За сутки перед этим я перерабатывала мысль о лимоне и лимонаде – если жизнь подбросила тебе лимон, сделай из него лимонад – и пришла к выводу, что я тот еще блендер и наверняка сотру этот цитрус так виртуозно, что от него даже мякоти не останется. Однако от этого легче не стало.

Естественно мама говорила о том, что откажется от этого проекта, и естественно я убеждала её в том, что её отказ – полное безумие. Пять месяцев назад, в рамках международного проекта «Невидимая сила», мы совместно приняли решение подать заявку на её участие в проекте по обмену художниками между двадцатью странами мира. Выиграть в подобном мероприятии с заоблачным конкурсом в сто два кандидата на место – это всё равно, что сорвать джек-пот. Не то, чтобы я не верила в нашу победу и тем более в материнский талант – я скорее не ожидала, что всё обернётся таким образом. Вернее сказать – я не обдумала последствия. И вот, после получасового уговора с обоснованными выводами, я убедила Лису Метс на подписание контракта, хотя была абсолютно уверена в том, что мои уговоры – это всего лишь формальность, без которой нам обеим было бы сложно в дальнейшем общаться друг с другом. Что-то мне подсказывало, что у нас было два пути развития событий: либо я поддерживаю мать, как делала это всякий раз во всех её заварушках, и мы не беспокоимся о благосостоянии друг друга, либо я несвоевременно начинаю проявлять несвойственный мне подростковый максимализм, после чего мы всё равно разлетаемся в разные концы света, но делаем это на плохой ноте, из-за чего на протяжении последующего года мучаемся мыслями друг о друге. На протяжении года! Целого года! Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно – выпасть из устоявшейся жизни на год, чтобы затем вернуться обратно.

За прошедшую неделю мы успели сделать всё, что обычно успевают сделать две взбудораженные курицы, носящиеся по вольеру в поисках своих яиц. Укладка вещей, решение проблем с ЖКХ, покупка дорожных сумок, сбор документов, лазерная эпиляция, возвращение долгов, масштабное обновление гардеробов из выделенных проектом денег – и это только верхушка айсберга, о который мне больше никогда не хочется биться своим многострадальным мизинцем.

Три последних дня солнце заливало Восточный Суссекс, так что, отчасти из-за резко испортившейся вчера погоды, моё настроение сегодня не было выше отметки “стабильно параллельное”. Забрав свой паспорт у регистратора, я подошла к матери, у которой посадка заканчивалась уже через двадцать минут. Я была рада за нее всем сердцем, честно, но я совершенно не радовалась своим перспективам. Вернее их отсутствию.

– Я тебя люблю, дорогая, – улыбаясь, уже стоя у выхода на посадку, выдохнула мама.

– И я тебя люблю, – попыталась улыбнуться я.

– Думаешь, я правильно поступаю?

– Я думаю, что мы правильно поступаем. Мы вместе.

– Забавно, но ты всегда была взрослее меня, – сконфуженно улыбнулась Лиса. Она всегда мне говорила о том, что я старше своего возраста, но она говорила это всерьёз, а не как большинство мамаш-наседок, которые говорят своим детям о том, что они уже взрослые, лишь для того, чтобы малолетки воображали из себя невесть что.

– Забавно то, что ты всегда хотела жить в Нью-Йорке, а будешь жить в Нью-Дели, – улыбнулась я, разведя руки в карманах своей распахнутой куртки. – Тебе пора. До окончания посадки осталось меньше десяти минут.

– Ты мой рассвет, – продолжительно провела рукой по моей щеке мама, и на ее правом запястье оголилась миниатюрная татуировка, изображающая зарю, подписанную витиеватыми буквами, складывающимися в слово “Рассвет”. – Будь на связи, – уже обнимая меня, попросила она, и в этот момент я всем своим существом почувствовала её искреннюю благодарность за моё понимание, которое было слишком натянутым. О чем, впрочем, знала только я.

– Позвони, когда доберешься до точки назначения, – выдохнула я, заключив свою художницу в крепкие объятья, и впервые заметила, что обошла свою мать ростом.

Я еще с минуту простояла у выхода на посадку к рейсу до Дубая, глядя в пустой тоннель, в котором скрылась моя мать. Ей, в отличие от меня, не так повезло с перелетом – придется делать пересадку в Дубае, из-за чего она окажется в Нью-Дели лишь спустя четырнадцать часов. Я же, за девять с половиной часов, прямым рейсом долетала до Канады. Однако на этом моё везение заканчивалось. Из аэропорта я должна была добраться до вокзала, который, к счастью, находился не очень далеко, потом меня ожидало десятичасовое углубление в малознакомое мне государство, затем пересадка на маршрутку, после чего мне предстоит пережить еще пять часов тряски и, вуаля, я в Грей Плэйс* – городе, название которого говорит само за себя (*Серое место).

До моего рейса оставалось немногим более часа, поэтому я направилась в зал ожидания, решив переждать в нем момент отрешения от происходящего. Из вещей у меня был всего лишь огромный чемодан на колесах, который я уже успела сдать в багаж, и внушительных размеров дорожная сумка из кожзама. Все вещи для своего выживания в течение года на другом конце света с собой взять я не смогла, поэтому взяла только самое необходимое, отправив остальное почтовой пересылкой за неделю перед вылетом.

Мои проблемы, которые до этого момента казались мне невероятно весомыми, внезапно рассыпались в прах и теперь смотрелись всего лишь пепельной крошкой на фоне того, что сейчас происходило в моей жизни. В итоге я отделалась от готовки печенья, чему была рада, хотя не так, как от отмененного похода на благотворительную вечеринку в поддержку "Мармеладного шоколада". Меньше радовал тот факт, что я зря всё это время готовилась к олимпиадам по математическому анализу и всемирной литературе, однако мне быстро нашли замену в лицах одноклассников, так что я почти не считала себя подставной личностью, утешая себя тем, что, в конце концов, обстоятельства оказались выше моих возможностей. Меньше меня утешала ситуация с Генри. Узнав, что я улетаю, парень едва ли не расстроился больше меня. В итоге я успокоила его тем, что за этот год я повзрослею и наконец “созрею” для серьезных отношений, после чего он вдруг пообещал, что дождется меня. Своим обещанием этот парень загнал меня в тупик, и мне буквально пришлось пообещать, что “я изо всех сил буду пытаться его дождаться”. По-моему Генри понял двусмысленность моей формулировки, но всё равно мы расстались так, как расстаются пары со стажем, словно ожидание окончания следующего года стала для нас обоих главной целью наших жизней.