- Думаешь, в квартире этой КГБ питерское засело? - Решетник почесал подбородок.

- Про все питерское КГБ не знаю, но какого-то парапсихолога - мощного, из столичных - туда точно подсадили! Чтоб вокруг тебя этакую чертовщинку закрутить, чтоб от тебя народ шарахался начал. Парапсихолога этого могли даже и не в саму семьдесят пятую подселить, а, например, к соседям, за стеночку. Им же главное тебя поймать. На крючок гордости. А ты и повелся...

- Н-да... мыслишь дельно! - хмыкнул Решетник. - За что я тебя, Кирилыч, люблю и ценю, так за твои дельные мысли! Может, и впрямь, я зря туда сунулся? Зря гордость показывать стал? С гордостью-то нынче плохо! Оно и всегда было плохо... Мы и сами всех, особо гордых, повывели, но и себе такого позволять не должны. Прав ты, ох прав, Кирилыч! Теперь не до квартиры этой. Тут бы самому целым остаться... Но я так просто не сдамся. Ну и что, если даже Дылда? Теперь выбирать все равно не из кого, буду корешиться с ним. Где-то у меня был его секретный телефончик...

19.

Степан Федорович довольно равнодушно воспринял то, что его руки привязали к рулю. Ему сейчас было важнее другое: рассказать Павлу про ожившие пистолеты и про нож, который сам взял да отрезал ухо. Даже когда Павел захлопнул дверцу джипа, Степан Федорович продолжал рассказывать ему, изо всех сил стараясь, чтоб тот понял, осознал. И руками пытался показать как все оно было - но показывать связанными руками было трудно.

Тогда Степан Федорович замотал головой, застучал ногами об пол кабины, но Павел так и не услышал, не понял. Остался там, за тонированными стеклами джипа.

Стоял себе, усмехаясь. Даже помахал Степану Федоровичу рукой - прощай, мол.

Вообще-то Павел хороший парень. Степан Федорович давно его знал, уже несколько месяцев. Но сейчас он видел в зеркало, как Павел медленно удалялся, уменьшаясь. Уходил куда-то вверх по склону, так что оставались видны только его ноги в белых кроссовках, испачканных прибрежным илом.

А потом и кроссовок не стало видно - окна закрыла серая, мутная вода. А джип все ехал и ехал, и вода становилась все темнее.

Потом, наконец, стало совсем темно и машина остановилась.

- Ну как же ты не поймешь! - кричал Степан Федорович, пытаясь добиться понимания от Павла. - Ведь там всё оживает, всё!

И не сразу заметил, что вода уже не только снаружи, за тонированными стеклами, но и внутри, в джипе. Она хлюпала под ногами, плескалась за спиной. Степан Федорович поморщился, ощутив на ноге ее мокрое касание.

Вот вода дошла до щиколоток. Вот до колен. А вот уже Степан Федорович сидит в воде по грудь... По плечи...

Что-то ткнулось ему в затылок, приплыв с заднего сидения.

- Хорек, ты, что ль? - спросил Степан Федорович. - Видишь, как оно получилось - не верят нам!

Говорить было трудно - приходилось вытягивать шею и задирать голову, но вода все равно норовила залиться в рот.

Пришлось закрыть рот и замолчать - хотя это было тяжело, да, тяжело! Ведь нужно было говорить, объяснять!..

Только речная вода и на этом не успокоилась. Теперь она норовила залиться в нос. А тут еще Хорек все покачивался и толкался. То в плечо толкнет, то в оставшееся ухо - сбивал дыхание.

"Ты погодь чуток, ты успокойся, потом толкаться будешь!" - хотел сказать Степан Федорович, но только забулькал.

И вода хлынула, наконец, ему в рот, в горло.

Он забился в кашле, но даже кашлять было неудобно - руки были привязаны спереди к рулю. Как Степан Федорович ни извивался, как ни дергался, но глаза стала заволакивать красная муть - будто воду вокруг подсветили кровавым прожектором.

И в этом адской подсветке он вдруг увидел в кабине рядом с собой тоненькую девушку - почти девочку. Славненькую. Степан Федорович всегда мечтал, чтоб у него была такая дочка. Но - не сложилось, не было у него дочки.

Да и здесь не должно было быть этой девушки. Не место ей было тут, в залитом водой джипе, рядом с такими нехорошими людьми как он, Степан Федорович и Хорек. Неправильно это было.

И Степан Федорович сказал ей об этом:

- Ты бы шла, дочечка. Видишь, что тут у нас делается! Зачем ты здесь?

- Но ведь если я уйду, то вы умрете, - грустно покачала головой девушка.

Так грустно, что у Степана Федоровича сердце заныло. И он ей прямо ответил:

- Чему быть, дочечка, того не миновать. Что уж тут поделаешь... А твое дело молодое.

- Но Андрей ведь сказал, что бы вы жили! Значит, вы должны жить, - девушка притронулась своими нежными пальчиками к веревке. И веревка куда-то подевалась.

А потом она притронулась к лобовому стеклу. И стекла тоже не стало.

- Можете плыть, - сказала она.

- А Андрей - это кто? - спросил Степан Федорович.

Но девушка уже исчезла.

И Степану Федоровичу ничего не оставалось - только плыть. Он и поплыл.

А когда с кашлем, стоном и утробным подвыванием вынырнул, выскочил над поверхностью воды, глотнул живительного воздуха, то оказалось, что он куда-то далеко отплыл от того места, куда приехали они с Павлом. Вокруг были незнакомые обрывистые берега, камыши, ивняк.

Из последних сил Степан Федорович подгреб к берегу, наполовину выполз из воды. Спросил, тяжело дыша, у рыбачка в брезентовой робе:

- До города далеко?

Тот вытаращил на него глаза:

- Да километров сорок будет!

- А в какую сторону?

- Туда! - рыбак махнул рукой.

- Спасибочки, - культурно поблагодарил Степан Федорович.

С трудом поднялся на ноги, побрел вдоль реки в указанном направлении. Не оборачиваясь на испуганного рыбака, который выронил удочку, и теперь она потихоньку уплывала в направлении, противоположном тому, которым следовал Степан Федорович.

Одна только мысль мучила Степана Федоровича на всем его пути: кто ж такой этот Андрей? Не архангел ли какой? Может быть на Небе решили дать ему шанс продолжить свою земную жизнь? Но так, чтобы замолить и исправить зло, которое он, Степан Федорович, принес в мир? И даже не продолжить - начать жить заново! Но уже совсем по-другому - в святом и искреннем покаянии?

Брёл Степан Федорович по лесной проселочной дороге и крестился. Плакал и крестился.

20.

Звонок в дверь перепугал Людку до дрожи.

Она прибежала в комнату Андрея с возгласом:

- Я не буду открывать! Мы с тобой только одни дома!

Звонок повторился.

- Открывай, не бойся! - сказал Андрей. - Если бы кто хотел нам что-то плохое сделать, так он бы просто взломал дверь, как тогда - помнишь? Без всяких звонков.

- А если это опять с обыском? - возразила Люда, но все-таки пошла взглянуть в глазок на настырных посетителей.

- А, это вы... - проговорила с облегчением. И, распахивая дверь, крикнула Андрею. - Это к тебе одногруппники! - и тут же поправила себя. - Одногруппницы. Бывшие.

- Вот как? - удивился Андрей.

Толян-то у него бывал регулярно, а вот остальные сокурсники не баловали посещениями.

Дверь комнаты отворилась и Андрей удивился еще больше: на пороге стояла сама Анжелика Поспелова! Краса и гордость курса! Самая богатая из факультетских невест! Ее отец если и не был олигархом, то весьма близко находился от этого высокого и почетного звания.

- Добрый день, Андрюша, - пропела она. - Разреши тебе представить мою хорошую подругу Николаеву... Николаеву...

- Тоже Людмилу, как и ваша сестра, - очаровательно улыбнулась высокая длинноногая девушка в стильной малиновой мини-юбке и не менее стильной абрикосово-кофейной кофточке, вплывая в комнату вслед за Анжеликой.

"Про такую улыбку говорят - на сто баксов", - отметил Андрей. И еще отметил странную заминку Анжелки, когда она представляла "хорошую подружку". Что ж это за подружка такая, да еще и хорошая, если ее имя никак вспомнить не удается?

- Она тоже учится в нашем университете, только на другом факультете, и давно хотела с тобой познакомиться! - торопливо оттарабанила Анжелика - будто заученную роль.