— Санса, — приходится взять себя в руки, стряхнуть наваждение и дипломатично коротко улыбнуться. — Можете принести что-нибудь на ваш вкус?

Если она принесет булочки с ванильным кремом и облепиховый чай (он его ненавидит), то ошибки быть не может — Бейлишу пора вызывать психушку или экзорциста.

Он не понимает, как она может существовать в самом деле.

***

Конечно, он возвращается. Садится у окна, заказывает нелюбимый облепиховый чай и наблюдает за ней. Отмечает каждый жест, каждую случайную улыбку.

— Вы к нам зачастили, — замечает Санса с улыбкой, ставя перед ним тарелку с пирогом.

— Меня покорила ваша выпечка.

Она улыбается шире и слегка дергается, когда ощущает прикосновение к своей руке.

— У вас там остатки краски.

Румянец восхитительно заливает бледные щеки, и она судорожно протирает запястье, бормоча:

— Помогала брату с рисунком.

На лице Бейлиша не дергается не единый мускул, он только старается, чтобы голос не звучал слишком нетерпеливо и навязчиво:

— Ваши родители, должно быть, вами гордятся.

— Наверное, гордились бы, будь они живы. Простите, мне нужно идти принимать другие заказы.

Петир не верит в судьбу. Жизнь заставляет его сломать свои установки, смеётся, в лицо бросая страницы его же рукописей.

Санса реальна. Та же, что была в одной из его книг (не самой лучшей, признаться честно), в той, что из раннего. Он мог бы забыть о ней, если бы когда-то не прописывал её героиню до мельчайших подробностей. Этой Сансе тогда, должно быть, было не больше десяти лет.

Петир впервые за свои тридцать семь лет не понимает, что делать, — уйти и забыть, или продолжить наблюдение за этим призраком, сошедшим из мира иллюзий.

Хуже всего — он знает, что на последних страницах она умрёт.

***

Ему кажется, он сам выносит ей приговор. Приставляет нож к горлу, дуло пистолета к виску и кинжал к сердцу. Отсчитывает её последние минуты буквами — клац, клац, клавишами клавиатуры.

— Петир? Вы снова витаете в облаках.

В её глазах — добрая насмешка, а губы подрагивают в норовящей пробиться улыбке. Петир делает глоток из своей чашки.

— Писателям это свойственно. Мне кажется, я выпил здесь столько чая, что ты можешь называть меня на «ты».

Через пару минут её перерыв закончится, а ему хочется задать ей кучу вопросов. От любимого цвета до детских воспоминаний. Какой автор устоит перед возможностью пообщаться со своим героем.

— Ладно.

— Расскажи мне о своих братьях.

— Они очень помогают мне. Не доставляют хлопот, убирают квартиру, делают домашнее задание, ну, почти всегда, а вот сестра…

—… сущее наказание.

— Вы… ты прямо с языка снял. Мне иногда кажется, ты знаешь меня лучше меня самой, — смеётся Санса, и Петир хмурит брови, не в силах выдавить улыбку.

В день, когда она погибнет, будет идти дождь.

Петир помнит, как писал резкий контраст её крови с серым асфальтом. Он думает, что на дворе август, и солнце вот-вот сменится пасмурным небом. Впервые он желает, чтобы этого не случилось.

Этой ночью он жалеет, что никогда не писал фэнтези, где героя можно оживить при помощи магии.

***

Часто Бейлиш думает, что ему кажется. Он сам придумал, что Санса похожа на персонажа, сам приписал ей эти качества. Она не умрет в конце книги, её история длиннее, чем сотня страниц.

Он становится более настойчивым в своих ухаживаниях, водит её в кино вечерами и с приближением октября становится всё тревожнее.

— Ты сам не свой, — хмурит она брови, сжимая его ладонь. От неё чудесно пахнет лавандой, а на плечах легкая блуза пастельного цвета.

— Ты не хочешь уехать куда-нибудь в теплые страны? Возьмем твоих братьев и сестру, рванем погреться на солнце.

Целует тыльную сторону её ладони, заглядывает в глаза в надежде и думает, что вот она — его расплата за гордыню и тщеславие. Годы, проведенные в свете славы, светские рауты и улыбки во время автограф-сессий, вдруг стали неважными.

— У меня работа, а у них школа, Петир. Может, летом?

— И всё-таки подумай, милая. Говорят, этот октябрь будет промозглым.

— Значит, будет больше поводов заходить сюда на чай, да?

***

Петиру кажется, что кто-то поставил ему шах и мат и смеется в лицо. Смотри, писака, ты — убийца. Забавно, верно?

Глядите все, он убил невинную девочку. Не мог ты написать ей счастливый финал?

Бейлиш пишет альтернативный конец, строчит ночами, заливая в себя энергетик, и утром приходит в кофейню, чтобы Санса только покачала головой, ворча о том, что его вдохновение могло бы подождать до утра.

— Ты сбрендил, Мизинец, — закатывает глаза Варис, когда слышит его рассказ. — Натурально поехал головой.

В общем, спорить с этим бесполезно.

Петир ненавидит наступивший октябрь, нехотя выпускает Сансу из объятий и старается не оставлять её одну.

— Обещай, что завтра никуда не выйдешь. Мне нужно встретиться с издателем на пару часов.

— Да что с тобой? Ты меня пугаешь.

— Пообещай.

— Обещаю, обещаю. Но Петир…

Он целует её так, будто этот раз последний, судорожно, на надрыве. Почти что умоляет её поехать с ним завтра, чтобы ни на минуту не была вне его поля зрения.

Завтра обещали дождь.

***

Судьба́ —предопределённость событий, поступков. Бейлиш столько раз доказывал, что с ней спорить бесполезно. Сколько лет он смеялся над теми, кто пытался.

Когда Санса не берет трубку, он заметно напрягается.

Когда она не принимает его звонок в третий раз, Петир переносит встречу, вслед услышав что-то про «зазвездившегося писаря».

Ему всё равно. Он смотрит, как по асфальту бьют капли, и дышит этим мокрыс воздухом, доставая сигарету. Зажечь получается не с первой попытки.

— Возьми же трубку, давай.

Из детства он помнит, как отец сел перед ним на корточки и сказал, что теперь они будут вдвоем. Что мама смотрит сверху, потому что ангелы забрали её к себе. Он не помнит своих чувств, только заплаканные глаза отца и то, что в этот день в Перстах светило редкое солнце.

Когда ему говорят о смерти Сансы, идёт дождь.