- Перпетуум мобиле! Фантастика Жюль Верна! Чудеса какие-то!

Иринин застучал карандашом по столу.

- Продолжайте, Лев Леонидович.

- Не перпетуум мобиле и не фантастика Жюль Верна! - сердито сказал Солнцев. - "Светолет" есть! "Светолет" существует! Еще до того, как был одобрен наш проект, мы построили экспериментальные машины. Вот акт государственной приемной комиссии. Только что закончены первые испытательные полеты. Теперь надо решить вопрос о серийном производстве новых машин, о постройке специальных предприятий по производству электронных двигателей. А для этого необходимо испытать "Светолет" в самых трудных условиях, какие только существуют на земле. Я прошу разрешить мне отправиться на "Светолете" в высокие широты. Полярные условия - вот где "Светолет" должен проявить себя наилучшим образом.

В зале снова возник шум. На этот раз он свидетельствовал об одобрении слов Солнцева. Скептик, только что кричавший о Жюль Верне, вдруг вскочил и торопливо зааплодировал, оглядываясь. Иринин поднял руку.

В наступившей тишине торжественно прозвучал его голос:

- Лев Леонидович, позвольте от души поздравить вас с разрешением трудной и благородной задачи... От имени Высшего технического совета выражаю вам благодарность! - Он крепко пожал руку молодому ученому.

Все присутствующие окружили Солнцева, со всех сторон к нему потянулись руки. Молодой конструктор едва успевал отвечать на приветствия.

- Оставьте свои расчеты, документацию, Лев Леонидович, - сказал Иринин. Технический совет в ближайшие дни решит вопрос об испытаниях вашей машины в условиях Арктики. Вы будете своевременно поставлены в известность.

Провожаемый дружескими взглядами и рукопожатиями, Солнцев покинул зал заседаний.

В вестибюле его ждали жена Надежда Алексеевна и старший конструктор бюро, его ближайший помощник - инженер Федоров. Едва Солнцев показался в дверях, они бросились к нему.

- Ну, что? - спросила Надя.

- Все в порядке, - ответил Солнцев. - Не думаю, чтобы теперь затянули.

- Машина существует, - сказал Федоров.

- Да, - задумчиво промолвил Солнцев. - Одно меня смущает: среди нас нет никого, кто знал бы Арктику. А такой человек нам необходим...

...Лев прошел к себе в кабинет, включил свет и сел за массивный письменный стол. Это была единственная вещь, перешедшая из мира детства в творческий и суровый мир зрелости. Письменный стол отца... Лев поднял глаза на портрет, стоявший на столе. Пожилой моряк с худощавым, энергичным лицом глядел на него в упор. Как гордился бы отец, если б дожил до этих дней!

Солнцев принялся за почту.

Вошла Надя, поставила чашку кофе, тарелку с бутербродами.

- Опять до утра будешь работать?

- Нет, не думаю... Ложись, родная. Я только прочту письма.

- Я посижу возле тебя.

Надя взобралась с ногами на диван, раскрыла книгу. В комнате было тихо. Тикали настольные часы, чем-то напоминая сверчка.

Вдруг Солнцев радостно воскликнул:

- Вот это здорово!.. Нам нужен знаток Арктики, и он - вот он, пожалуйста. Как я мог забыть о Рыбникове?

Он протянул жене телеграмму. "

Баренцево море. Борт ледокола "Днепр", 27 июня 19... года. Через неделю встречай Мурманске. Поедем Рыбачий. Рыбников".

Надя подняла взгляд на мужа. Лев грустно смотрел на портрет отца. И она сказала:

- С подготовкой к испытаниям Федоров справится без тебя. За это время ты побываешь на Рыбачьем...

Солнцев тряхнул головой.

- На Рыбачьем мы побываем во время испытаний "Светолета". А Рыбникова надо встретить. Я уговорю его поехать с нами... Будь добра, позвони на телеграф. "Баренцево море, ледокол "Днепр", Рыбникову. Выезжаем Мурманск. Солнцевы".

В Москву!

Никогда раньше радисту "Днепра" Симе Масленникову не приходилось так много и так напряженно работать. Не будь он специалистом высшего класса, ни за что бы не справиться ему с такой нагрузкой. Началось с той памятной ночи, когда первая шифровка в две тысячи слов, содержавшая подробное изложение рассказа Гарри Гульда, полетела в Москву. С тех пор Симе нет покоя: запрос за запросом, ответ за ответом... И все нужно зашифровать, расшифровать... На ледоколе нет специального шифровальщика, и этим делом по совместительству приходится заниматься тому же Симе. И еще - по общественной линии он руководит драмкружком, дирижирует струнным оркестром, консультирует в радиокружке, а кроме всего, совершенно секретно работает над новой моделью радиоаппарата.

Сима на слух принимает радиограмму и заносят содержание в журнал: "

Ба-рен-цо-во мо-ре, ледокол "Днепр", Рыбникову. Выезжаем Мурманск. Солнцевы".

Рыбников по обыкновению находился на мостике. Давно уже миновали полосу льдов. "Днепр" идет по чистой воде со скоростью восемнадцать узлов. Значит, нужно глядеть в оба. В море много странствующих мин. Сколько лет минуло после войны, а до сих пор носит их течениями. И не заметишь, как нарвешься!

В поле зрения бинокля сверкает рябь. На волнах как будто катится бревно. Это стая гаг... До нее три-четыре километра. Птицы - а держат строй, подобный пехотному!

Далеко на горизонте, сливаясь с облаками, сверкают ярко освещенные вершины. Скандинавия. Если подняться на крышу рубки, в сорокакратный бинокль будут видны и свои, Кольские, горы. Завтра - Мурманск.

- Товарищ старпом! Разрешите?

На ступеньках трапа - вахтенный матрос.

- Вам депеша.

Рыбников прочел и радостно улыбнулся. Завтра он обнимет Левушку, того самого, который так настойчиво, бывало, теребил его когда-то за усы. Очевидно, приедет с женой: "Солнцевы". Интересно, какую он себе жену выбрал? Наконец-то они побывают на Рыбачьем! Останки Леонида Солнцева покоятся, по-видимому, там. Он, Рыбников, скажет последнее "прости" своему лучшему другу, а Лев - отцу...

Кто-то окликнул Рыбникова:

- Товарищ вахтенный начальник! Разрешите к вам?

Рыбников выглянул из-за брезентового щита.

- Это вы, мистер Гульд? Ну что ж, поднимайтесь...

За три дня, проведенные на ледоколе, Гарри Гульд заметно посвежел и поправился.

- О, вы теперь молодцом! - не мог удержаться от похвалы Рыбников.