или от жизни досужей - а мы деловые, мы в спешке
деньги туда и сюда инвестируем, платим, теряем,
тешим прибытками душу, фиксируем трезво убытки
и забываем о них. Да, я вспомнил, ведь также Аверин
об этом случае слишком подробно выспрашивал.
Илья.
Паша?
48.
Ах, Коля - божья воля - ты как был
тут простачком, так и остался там
и ничего не понял. Прожил жизнь
благим, блудливым баловником - тоже
почти что подвиг - мне такого сделать
не удалось - и вот ты пьян, богат,
а я в каких проблемах, страхах, казнях -
кто может быть тебя благообразней
и безобразней пьяного меня.
Твой путь под Богом прям, а мой куда
не приведет - везде тоска, беда.
49.
Прощай, друг Николя, лети, порхай
в Париж свой, больше нас не вспоминай,
поскольку скоро - месяц не пройдет
тут кто-то сядет, кто-то и умрёт.
50.
И как я был так глуп? Убит в подъезде
известный коммерсант, его дела
известны мало мне, то, что в газетах
написано я прочитал, мы с ним
знакомы были шапочно, он мог
и без тебя две пули заслужить,
тут много ли ума... Я зря связал
небывшее, случайное и то
что здесь произошло. Но как я мог
не увязать. Случайность это или...
Часть III.
1.
Я пил один, я Новый год встречал,
уныл и пьян, как мне и предстоит
прожить его - шатался полусонный
посередине комнаты и громко
провозглашал отчаянные тосты,
загадывал желания, спешил
что сжечь, а что и выпить, было время
как замершее, гулкие секунды
гремели, отбивались, ночь была
единственная промеж дат грозящих,
ничейная, ненужная - отрезок
тот выморочный бытия, в котором
ни жить нельзя, ни умереть нельзя,
любая мимо скользкая стезя.
2.
Я вспоминал. А что в такой-то вечер
мне делать, не звонить же тем, кто мой
осипший голос не признает, вздрогнет,
когда представлюсь.
Вспоминалось мне
дурное, несусветное, родное
как всё с тобою бывшее, со мною.
3. 23 октября 1988.
В тот день всё получалось, всё сбывалось,
гул нарастал из будущего, мысли
сплетались прочно и привольно наши,
способствовали судьбы всю, любую
используя возможность. Мы в кино?
В театр? - уже спешат, несут билеты
и денег не берут - идите зрелищ
востребованных, суетных вкусите,
чтоб не заметить лучшее из них -
явившуюся въяве очевидность
своей любви.
4. 23 октября 1988.
На злобу дня тогда снимали фильмы
наивные - и мы с тобой смотрели,
дух затая, "Чегемскую Кармен"
и ты была нисколько не похожа
на страстную Самохину, на тип
шлюх роковых, кому я поклонялся
почти с тех пор всю жизнь, да и сейчас
нет, нет да умудрюсь таким подкинуть
для трёпки сердце.
5. 23 октября 1988.
А после мы гуляли по Москве,
к Кремлю ходили, анекдоты, байки
я говорил смешные, несмешные,
в кармане ключ был от пустой квартиры -
друг одолжил, а я забыл и думать
о невозможном этом продолженье,
и мне не по себе было от счастья,
ах, почему сейчас не так наивен,
что проку в этом опыте постылом,
когда весь не с тобой... Весь прост и мерзок,
и я в нем не умел, не слишком дерзок.
6. 23 октября 1988.
Сад Эрмитаж дождем насквозь промок,
осенним, затяжным, продроглым. Скупо
и нехотя лилась на землю влага
ни рост поить, ни землю укрывать
ненужная. Был смур, безветрен день,
мы - об руку рука, как полусонно
ходили - в разговорах ни о чем
мы проводили время, будто вечность
настала с нами, мы в ней как застыли,
круги судьбы вместились в этот ход
по саду пеший, медленный, черед -
шаг правой, левой - без урона и
усилий - в жалком холоде любви.
7. 23 октября 1988.
День подходил к концу и мы спустились
в подвал - там свет, там студия, театр,
там зал полупустой, там нафталином
пропах весь реквизит, репертуар,
да так, что стало ново наблюдать
такую пошлость милую на сцене -
наш век не век серебряный - зачем
commedia dell'arte посреди
Москвы октябрьской. Мы смеялись мало,
играли плохо, в зале был Пьеро,
метались маски дико и пестро.
8.
Ветры и тени
перемешались,
в холод осенний
сны начинались,
путаней нет их,
темней, длинней,
от них - снов ветхих
кровь солоней,
жизнь тише, глуше
к смерти спешит,
общую душу
в снах кто хранит -
двое - калеки,
наша вина,
пол-человеки,
явно видна
сирость, убогость,
битость судьбой,
общая строгость
лет к нам с тобой,
общая наша
малость, сутулось,
мертвые краше -
вот и вернулись,
из дали дальней
времени в свет
тусклый, печальный
нынешних лет.
9.
Зима катила нудный свой черед
по льдам, сугробам, мерз декабрьский воздух
и наступали святки января
и было Рождество и наряжали
и убирали елки и светлело
что день другой, то раньше, чем вчера,
и в прорубь - бух - ныряли окрястясь,
отфыркивались, леденели капли
святой воды, метели заметали
и лютовали ветры, мок февраль,
попахивало чем-то позабытым -
неужто жизнью, начинало солнце
растеть и матереть - еще усилье
и распогодится и распрямиться
шерсть трав, цветов подснежная земли.
Мы умирали, жили вместе с ними
о, мать-земля, созданьями твоими.
10.
Уверен был, что ты сидишь, гадаешь,
где я и почему с утра до ночи
не донимаю нудными звонками,
пыхтеньем в трубку, жалкими словами,
угрозами, да пенями - подай
хоть милостыньку мне, хотя б со страху
в разлуку не гони... Меня послушай
сквозь провода, эфиры...
Да, молчанье
моё превыше было пониманья,
ты громоздила тяжкие сомненья,
мерещился я в каждой бледной тени.
11.
Я был всю зиму занят, изучал
подробности убийства коммерсанта,
в полицию, к всезнайкам журналистам,
стал вхож, и знал ведь, что за результат
добуду в этих грустных упражненьях,
но страх заняться делом настоящим
меня смущал. Я в точности проник
в суть преступления, так превзошёл
специалистов я чутьём, умом,
и вычислил виновных и оставил
их на свободе, в тишине безвестной -
и знание о них мне бесполезно.
12.
Твой час настал - к тебе вломился в дом,
ты на звонок открыла не спросив,
кто там такой за дверью. Равнодушно
пустила, не бороться же в подъезде
и не кричать. Халат бордовый, старый
ты запахнула зябко, руки тонки,
спокоен голос, строгие черты
бледны и ненакрашены, ты встала
к стене, ты запрокинула лицо,
намеренно, чтоб не смотреть, не видеть
меня, как будто нет здесь на кого
взор навести - есть только надоевший,
обрюзгший, в треволненьях располневший,
есть старый неприятель, есть докучный
преследователь, есть несчастный случай -
столкнуться с ним в дверях. Чего смотреть?
И сколько и за что его терпеть?
13.
