семь лет назад заявились какие-то люди, пригнали

технику - вот они оба заржавевших, замерших крана.

Если у этого места гений есть - он лежебока,

он разоритель строителей, он устроитель поджогов.

Ну, так прости и прощай, крест из веток тут найденных сделал,

и положил над тобою, прощай, вспоминаю, как было

в нашей любви, только руки трясутся, усталость

ходит в них так ходуном, я застегивать куртку пытался -

пуговицы обрывал, на гнилых не удержаться нитках,

я зажимал их в горсти - упустить - так оставлю улики.

Надо бы взять чего выпить, и горькое курево горло

кашлем надсадным дерет, я приду домой - выпью, найду там.

57.

Мы отошли от места, мы молчали,

она ко мне пыталась потянуться,

приникнуть как-то, я не обращал

внимания на жесты, их вполне

прямую недвусмысленность. Мне было

не до того - рвало пустою желчью,

душа скорбела и болела печень.

58. Марина.

Стой. Вытрись. Обопрись. Возьми платок.

Воды глотни. Да что ты, в самом деле.

Приди в себя. Нам надо быть умнее,

нас могут вызвать, надо проработать,

продумать показания, сойтись

в подробностях, но так, чтоб был зазор,

надуманными, чтобы не казались

слова двоих не связанных друг с другом

свидетелей...

И мы с тобою станем

встречаться тайно. Заведи себе

второй мобильный. Я буду ходить

к тебе по вечерам. Теперь уж нам

не отойти на долго друг от друга,

судьба связала тесно и упруго...

Мой милый, горя этого всего

она не стоит...

59. Марина.

Прости меня за горькие слова,

прости, прости, любимый, не смогла

я брата уберечь, тебя спасу,

пойдем со мною. Надо, надо выпить,

пойдем со мною, сын уехал в Питер,

пуста квартира и свежа постель,

любовь не сможет, так повалит хмель,

после такого дела сколько жара

мы сможем выпустить - возлюбленная пара.

60.

Прочь, прочь от ней, отсюда, я бежал.

Я повернул в какие-то дворы,

в глухие подворотни, ноги путал

и слышал за собою легкий цокот

подкованных и быстрых каблучков,

я запыхался, я согнулся, руки

прижал к коленям - приближался звук,

но замер, повернул, исчез за шумом

машин.

Я отдышался и побрел домой,

мой страшен вид - помятый, чуть живой.

61.

А ведь она заметила меня.

Зачем-то пожалела, униженья

не захотела видеть, добивать...

Стук отдалялся, в улицах терялся,

я вышел из убежища, пропахший

миазмами его - хорош любовник -

хоть для такой...

62.

Глухая ночь, не далеко от центра,

а как в глухих окраинах темно,

иду тропой неверной, брать машину

боюсь, когда был молод проходил

такие расстояния в полночи,

но это останавливаясь пить,

тогда ночь напролет нам продавали...

Мы славно расстоянья коротали.

Дошёл, разделся, завалился спать,

ни пить не стал, ни мертвых поминать...

63.

А смысл какой - сдавать ее властям,

ты что ли веришь в справедливость мести?

С чего бы? - Умножать законом зло

мы можем, это просто, громоздить

на смерть другую смерть, за срок отнятый

у жизни - исчислять срока тюрьмы,

чтить каббалу, брать коэффициенты,

за день твой сколько взять моих, её,

и хватит ли их, мы долги заплатим?

останешься должна нам? Как считать?

Не умножать страдания, когда

их можно не умножить - это бритва

оккамовской нержАвеющей стали -

мы правосудью верить перестали.

64.

Я б запил, но здоровье, но мой нрав

унылый, робкий, мелочный... Я в книги

зарылся с головою, я читал

Бальзака или Диккенса - не помню,

но что-то мне знакомое давно

листал, блуждал по буквам мутным взглядом,

твой лик всплывал и оставался рядом

с открытою страницей... Я гадал

по строчкам, их ответ не понимал.

65.

Так время проходило в одиноком

квартирном заточении. Я ждал,

что вызовут в полицию, начнут

свои расспросы. Буду лгать привычно,

отдамся им на волю горемычный,

пусть ищут отпечатки, пусть находят,

а я признаюсь - я и так на взводе,

пускай сажают. Перемена места

меня не занимала, если честно.

66.

Никто не приходил, пути кривы

у правосудия, когда не надо, вредно

мчит голову сломя. Мы кто, сказать

по правде, чтобы нами занимались -

будь мы преступники, будь жертвы - таковы

Фемиды русской правила игры,

что чувствуя отсутствие наживы

она трактует сроки терпеливо.

67.

А что Марина - мне о ней забыть

хотелось, но она оставив пыл

смешной, тогдашний к правильной осаде

в сознанье сил и сроков приступила -

она за мной ходила, мне звонила,

ждала под дверью, я пока хватало

сил ей сопротивлялся, но должно быть

она была права на счет отравы,

мне становилось хуже, я впустил

ее к себе домой, ты не подумай

себе, я полумертв был, ничего

быть не могло, я вял, угрюм и грязен

ее встречал - она как разглядела,

так сразу заметалась...

Расхотела...

68.

Я вызову врача. - Не надо. - Надо,

ты погляди, весь белый, пот холодный,

да краше в гроб кладут. - Вот и клади,

когда пора, пока я жив - уйди.

69.

Лет столько-то, такой-то точный адрес,

такие-то симптомы. Да, мы ждем. -

Шлагбаум поднимаем, гости в дом,

их двое, суетлива медсестра,

вальяжен врач. - Зашла к нему вчера,

все думала пройдет, поила теплым -

Врач нацепляет цейсовские стекла,

разыгрывает Чехова - Их штербе -

шепчу ему, но он не понимает,

он с шеи гибкий стетоскоп снимает.

70.

Дышите, не дышите, встаньте, лягте,

поворотитесь боком, так, вот этак.

Силён и груб ворочает меня

и слушает. - Ну, надо увозить,

бельё возьмите, тапки, бритву, мыло,

недельку полежит, а там посмотрим...

Разрежем труп блестящим, чистым, острым...

71.

И я сошел за ними в лифт - мы в глубь

подъездного колодца, я боялся,

чтобы меня несли, как я ее,

ведь я еще не труп, передвигался

со свистом в легких, трением в костях.

Я б пошатнулся, я бы пал во прах

в зовущую подлифтенную бездну,

что ждать конца в мученьях бесполезных,

попам что ль верить, что какой-то грех

самоубийство... И похуже всех...

Но упустил момент - сомкнулись створы

и разомкнулись - только разговоры

решимость вся моя. Я жить хочу,

о смерти мерзкой только что шучу.

72.

Переезд последний, тряский

кончен, серая больница

под таким же серым небом,

принимай меня, я запах

чувствую обставшей смерти

томный, тонкий, неизбывный,

чем еще дышать больному,

где другой есть, чистый воздух,

неприятный уже легким,

воздух их - живых и ловких...