Нас со Втораком вызвал "начальник". За время вынужденного перерыва накопился металл и предстояло опять помотаться между Шехонью и Велесославлем. В этот раз ехали не только наши два грузовоза, но и вседорожник самого Брусила. Атаман брал с собой охрану, потому что вёз нечто ценное. Выехали поутру. Первым шёл вседорожник, а за ним и мы. Со мной в кэбе снова ехал Мельник. Словно соскучившись по мне за эти полмесяца, он всю дорогу травил свои дурацкие байки про шлюх и половые подвиги. Ближе к Шехони мне стало казаться, что я целый день просидел в Доме Плотских Утех, глядя на развлечения посетителей. Когда машины одна за другой въехали в знакомые ворота, я испытал неподдельное облегчение. Мы подпятили грузовозы к тем же местам, что и зимой. А потом нас Брусил послал с местным ватажником на их склад, чтобы выбрать и перетащить какие-то запасные части для наших грузовозов. Странно, ведь раньше нас из кэбов выпускали только помочиться под колесо. Уж не сдохло ли что-то в лесу, а? Так, с пистолями за пазухами, мы вслед за сопровождающим нас детинушкой пошли вглубь здешнего склада. Когда обходили грузовозы, то я мельком увидел как вместе с металлоломом рабочие выгружают из кузовов какие-то свёртки. Всё-таки дело нечисто, мне кажется. Но чем меньше пялишься по сторонам, тем крепче спишь. Мы прошли через огромное здание заваленное штабелями лома. Пару раз пришлось посторониться и пропустить проезжающие самоходные тележки.
Детина указал на отгороженную каморку, а сам ушёл. В каморке мы нашли лысого мужика, который сварливо поинтересовался какого хрена мы припёрлись и кто мы вообще такие. Кое-как удалось объясниться, потом лысый соизволил допустить нас в "капище". Наверное с полчаса мы колупались в железках и ворочали механические узлы. Некоторые части были хорошими, некоторые - откровенным дерьмом. Сложили выбранное на бывшую здесь же тележку. Лысый попробовал было возбухать, но Вторак пообещал ему что тогда оставит здесь эту рухлядь, которая не больно-то нам и впёрлась, а когда его спросят про части за которыми посылали, то он крайним сделает лысого. Мужик насупился, но тележку уступил, сказав только что пойдёт с нами - забрать назад тележку. Мы выкатили дребезжащую фиговину из каморки и поволокли в другой конец здания.
Вторак и я тихо матюкались, борясь с норовившей укатить в сторону тележкой. Вдруг за нашими спинами раздался топот, какие-то крики. Мы хотели было узнать - в чём дело? Но тут совсем неподалёку раздались выстрелы. Вторак и я, не сговариваясь, на военных привычках уронили тележку на бок и упали за неё как за подвернувшееся укрытие. У лысого вдолбленных войной привычек не было. Он замешкался, заозирался и получил пулю в шею. Брызнув кровью, хорошо что не в нас, он упал куда-то на пол, под штабель. Поздно, лысый. Надо было сразу падать. Не знаю - как, но в руке у меня оказался пистоль со спущенным предохранителем. Я скорчился за грудой железяк и тихо охреневал. Ну надо же было оказаться прямо посреди уголовной битвы! Вторак толкнул меня ногой и прокричал:
-Уходить надо! Скоро стража нагрянет - и тогда нам карачун!
-Надо! Только как?!
-Отползаем к стене, там был проход!
-Давай!
Мы, применяя весь свой военный опыт, поползли по грязному искаменному полу. Пару раз над головой вжикнуло, а в штабелях загремело. Стрельба не утихала. Мы проползли между штабелем и стеной, потом ещё между одним. А в третьем промежутке мы совершенно неожиданно наткнулись на двоих. То были Брусил и Гвоздь. Ватажник судорожно снаряжал обойму пистоля патронами из кармана, а Брусил лихорадочно, дрожащими непослушными руками запихивал пачки денег за пазуху, вынимая их из сломанного сундучка. Я нацелил на них пистоль скорее по привычке, но Гвоздь, вбивший обойму в ручку и щёлкнувший затвором, просто пальнул в нашу сторону. Может просто от неожиданности или с перепугу. Левое предплечье обожгло болью и я разрядил в атамана и ватажника почти всю обойму. Слов не было - одни матюги. Как же так? Нахрена этот подонок стрелял, а?! Но раздумывать было некогда. Грохали выстрелы, пули вжикали, отлетая от кусков лома и от искаменных стен. Руку жгло, будто в неё втыкали раскалённый железный прут. Надо сматывать. Словно во сне я сунул пистоль за пояс, сгрёб сломанный сундучок с остатками денег и рванул вслед за Втораком. Я не жалел ни ватажника, ни атамана. Они получили то, что заслужили. Вообще пока было, мягко говоря, не до них. Так, на карачках, мы добрались до ворот огромного склада. Вон и наши машины. К Ящеру в зад грузовозы! Вседорожник! Вот он, родимый. Я крикнул Втораку:
-За руль! Я ранен, не смогу вести!
Никонов кивнул, рванул водительскую дверцу. Я взялся за ручку дверцы попутчика, но в и так дёргающую болью левую руку снова ударило. Словно молотком по пучку нервов. Я заорал, но сжал зубы. Ёшки-матрёшки, два раза в одну руку! Как больно-то! Вторак завёл двигатель, я швырнул в полуоткрытую дверцу сундучок и снова крикнул, кривясь от нестерпимой боли:
-Гони, Никонов! Деньги припрячь для Миланы! Дарине передай, что я её люблю, а Тяням.. Тяням скажи что я у них в неоплатном долгу!. Всё, давай!!
-Не глупи, Вовка! Садись!
-Я не доеду, Вторак! Если доеду - всё равно поймают, прямо в больнице! Уезжай!
-Ладно, держись!.
Махнул рукой Никонов, воткнул скорость и досадливо прошипел:
-Твою ж!..
Я захлопнул дверцу. Вседорожник газанул и вылетел за ворота. Мне показалось - или начинает кружиться голова? Рукав левой руки промок от крови. Я отбежал за воротину, в которую грохнула шальная пуля, и сел прямо на землю. Ах, Ящер раздери! Больно ткнулся в низ живота пистоль. Не отстрелить бы себе чего под шумок! Осторожно - только бы не нажать на спуск - вытащил из-за пояса пистоль, положил на землю. Неловко, одной рукой вытянул ремень. С помощью скрипа зубов, рычания, слёз, правой руки и отборного мата затянул ремень на левом предплечье выше ран. В лохмотьях изодранного, пропитанного кровью рукава ничего не видно. Может жилы и не задеты, но раны, похоже, навылет. Так что кровопотеря может быть большая. Пока оказывал себе первую помощь - вдалеке завыли гудки стражьих машин. Вот и конница, ёшки-матрёшки. Рука болела неимоверно, хотелось скулить или выть, но прорывались только глухие рычания. Стрельба затихла, вместо неё теперь округу разрывал вой гудков. Как сквозь сон я увидел выскочивших в ворота троих стражников в синих мундирах, в защитных кирасах и с самострелами в руках. Двое перебежками кинулись к воротам склада, а третий взял меня на прицел. Я законопослушно поднял правую руку и тут же "поплыл". Повалился на левый бок, стукнулся раненой рукой о воротину. Боль словно кувалдой грохнула по башке и я отключился.
В больнице острога временного содержания было неплохо. Кормежка три раза в день, внимательный врач, милосердная сестра с пилюльками на блестящем подносе - всё как в обычной больнице, вот только на окнах решётки, а милосердная сестра приходила в сопровождении стражника. Руку мне подлатали, зашили. Слава Трибогу! Кость не задета и жилы целы. Ну а мясо нарастёт, как пообещал врач. Предплечье почти уже не болело, если только не напрягать мышцы. Хуже всего была невыносимая скука. Несколько раз приходил дознаватель, задавал вопросы, хотя и так дело было ясное. Меня нашли с двумя дырками в руке на месте где произошла крупная перестрелка. Рядом со мной лежал пистоль, из которого были убиты два человека. На пистоле были мои отпечатки пальцев, а на моей правой руке были следы пороховых газов от того пистоля. Всё сходилось. И даже если бы я всё-всё рассказал, то мне по самому мягкому выбору светит пять лет каторги. Да, в Союзе тоже за насильственные преступления наказывают каторгой. Во многих странах этот вид наказания применяется. С какой-то стороны это справедливо, что жуткие преступники не сидят свои срока по темницам, отращивая зады на харчах налогоплательщиков, а зарабатывают на своё содержание тяжёлым трудом. В этом есть и соображения порядка! Если у зэков не будет оставаться сил на послерабочую активность, то и заниматься всякими непотребствами им не захочется. С работы на жрачку и - по койкам. В общем светило мне от пяти до семи лет трудовых подвигов на свежем воздухе. Но это ещё что! Я бы сам пошёл на каторгу с задорной песней на устах, потому что при последнем посещении дознаватель известил о пришедшем на меня запросе из Нового Амура. Это так теперь бывшее Амурское княжество назывется. Если бы Новый Амур оставался захвачен Маньчжурией, то словенские власти могли бы с чистой совестью выбросить запрос в нужник. Но на бумаге Новый Амур не был захвачен. Маньчжурские войска оттуда выведены и страна как бы свободна. И если бы запрос был по поводу моего участия в войне, то словенцы так же не обязаны были бы рассматривать его, мол это месть. Но те поганцы из НА прислали бумаженцию с обвинениями меня в нападении на пограничников и в незаконном пересечении границы. То есть дело было как бы чисто уголовным, а вовсе не сведением счётов. И вот теперь ещё дело об убийстве не было закончено, а суд уже должен решить - судить меня в СССР за убийство "двух и более лиц" или же передать властям НА. Учитывая что в Амуре меня ждут-не дождутся насовцы, я уже прям-таки желал словенскую каторгу. В первом случае мне обеспечена мучительная смерть, а во втором случае есть немалые возможности вернуться живым и относительно здоровым.
