Мельник проснулся ещё до селения и теперь смотрел в боковое окно, позёвывая и потягиваясь. Мы проехали окраиной и упёрлись в высокий забор с крепкими воротами. Мельник натянул шапку, буркнул:
-Сиди тут.
И выбрался наружу, протопал куда-то вперёд. Я не глушил мотор, любуясь на корму грузовоза впереди и заборы по сторонам. Через некоторое время мы продолжили движение. Въехав в ворота, оказались на промышленной площадке, напоминающей тот заброшеный завод с которого приехали. На округе так же лежала печать заброшенности. Кучи железного лома там и сям говорили о том, что здесь было что-то похожее на накопитель. Не послали же нас перевозить железки со свалки на свалку? Что интересно - почему столько брошеных заводов? Светиславыч как-то говорил, что им на замену построены новые современные производства, а на разборку старых просто жалко средств. Поэтому владельцы списанных предприятий отдают их по-тихому на откуп местному населению и оно прекрасно справляется с разбором строений и остатков оборудования. Потом, когда от заводов остаются только полуразобранные коробки, компании-владельцы быстро проводят остаточные работы. Всем хорошо. Государство смотрит сквозь пальцы. Конечно, так происходит не везде и не всегда. В основном - с небольшими и обветшалыми заводами. Большие предприятия никто не разбирает, их перестраивают и переоснащают. Появились несколько личностей в шубах, посовещались с нашими сопровождющими. Потом один из шубоносцев знаками показал куда подогнать грузовозы и вся кампашка удалилась, прихватив с собой Мельника и Гвоздя. Мы, помня наказ, из кабин не выходили. Время было обеденное, но сзади загремели грузчики, кантуя ржавые железки в кузове. Я достал из карманов небольшой перекус - хлеб и варёные яйца. Наскоро поел, запил всё водичкой из бутылки, лежавшей в ящике приборной доски и стал ждать. Смотреть вокруг, кроме как на кучи ржавья, было не на что. Я откинулся на спинку сиденья, потянулся и закрыл глаза. Плечи ломило с непривычки, но было легче, чем ожидал. В кузове гремели железками грузчики, я задремал под этот лязг и толчки. Очнулся от наступившей тишины. Гром и лязг прекратились. Мимо кабины несколько рабочих прокатили тележку с кислородными ёмкостями. Через некоторое время послышалась возня в кузове и я догадался, что ёмкости загрузили ко мне. Пришёл Мельник в распахнутой куртке, сел на своё место сбоку и приказал ехать. Никоновский грузовоз снова пошёл первым, мы следом. Мельник был в хорошем настроении. От него слегка пахло водкой, совсем чуть-чуть, но он спросил:
-Запах чуется?
-Немножко.
-Тля. Ну ладно, может до вечера выйдет.
Я молча пожал плечами, на самом деле мне было похрену - пахнет или нет от него спиртным. А Мельник вздохнул:
-Уломали всё-таки выпить. Одну рюмочку. Брусил ругается, когда на работе выпиваем. Говорит - дома хошь залейтесь, а при мне не сметь. Ну а чо от одной рюмки будет-то?. А ты как на счёт этого дела?
Подмигнул он. Я снова пожал плечами:
-Не очень.
-Чо так?
-Голова кружится. Взрывом приложило как-то.
-Ах да, ты ж с войны.. Ну а с бабами как? Работает прибор? Или тоже взрывом повредило?
Заржал Мельник. Я и не подумал обижаться на тупые шуточки ватажника:
-Прибор работает - дай Велес каждому.
-Ну, хорошо тогда! Хрен с ней, с головой. Лишь бы стоял.
Он заржал пуще прежнего, а я усмехнулся: для таких как он головка важней головы. Мельник принялся рассказывать похабные шуточки, перемежая их рассказами о своих половых подвигах. Это такие как я сомнениями да вопросами мучаются, а у него цель в жизни проста и понятна - отпежить побольше шлюх. Похоже, что мужик этим и живёт. В конце-концов Мельник затих и задремал, избавив меня от своих дурацких россказней. Всё равно услышанное надо делить на два, а то и на три. Ярило, и так висевшее невысоко, потихоньку клонилось к закату. В лесу пришлось включить фары. Мне было тревожно, но всё обошлось. Мы добрались до Велесославля без приключений. Загнали машины в огороженную стоянку, заглушили. Воду сливать было не надо, в охладителях залита "незамерзайка". Тем более хорошо. Мельник проморгался, на улице потёр лицо снегом. Как огурец. Подошли Гвоздь с Никоновым. "Старшой" мотнул головой:
-Айда за расчётом, амурцы.
Уговаривать нас не было нужды. Брусил как всегда сидел возле костра в своём конторском кресле и курил трубку. Спросил безмятежно:
-Хорошо съездили?
Гвоздь передал ему сундучок, привезённый из Шехони, коротко отчитался:
-Обычно. Без трудностей.
-Хорошо.
Атаман открыл сундучок, держа его крышкой к нам, достал из него две пачки бумажных денег, протянул нам:
-Вот, как договаривались. По десять червонцев. Звиняйте, золотом не даю.
Мы пересчитали каждый свою пачку. Всё верно. Десять бумажек по десять гривен. Никонов спрятал жиденькую пачку за пазуху и спросил:
-Когда следующая ходка?
-Ха-ха-ха! Понравилось? Как загрузят. Дня через два-три-четыре. Вас найдут, не беспокойтесь, амурцы.
На том и распрощались. Мы отправились домой и не сговариваясь пошли к Светиславычу. Он сидел на одной из кроватей и читал "Союзные известия", а за столом сидел Ждан и "грыз гранит науки". Крошки гранита в виде тетрадей и учебников усеяли почти весь стол. Парень так сосредоточился, что когда мы вошли, он только бросил на нас один взгляд и продолжил писать на листке, беззвучно шевеля губами. Во его загрузило-то! Дёмин отложил ежеседмичную газету и вопросительно посмотрел на нас. Я не выдержал и расплылся в улыбке:
-Всё хорошо, господин есаул.
Он тоже позволил себе улыбнуться, а когда я достал из-за пазухи пачечку десятигрвенников и положил её на кровать рядом с ним, со словами:
-Это отложи Милане.
... То он побледнел. Я пожал плечами и, скрывая неловкость, отошел к двери. Никонов добавил свои деньги без слов, кивнув Дёмину и оторвавшемуся от гранита науки Ждану. Ну, начало положено. Я решил все деньги от этой работы отдавать Дёмину, для жизни мне и Дарине пока пособия хватит. Спать хотелось отчаянно и я вырубился как только добрался до своей каморки, даже есть не стал. Дарина заперла за мной, укрыла одеялом, дальше не помню. Через два дня мы снова ездили в Шехонь. Потом через три дня снова ездили. В итоге у Светиславыча в тайнике лежало уже шестьдесят червонцев. Оставалось заработать ещё четыреста двадцать. После третей поездки я подумал, что давно не навещал Милану. Это Вторак бывал у неё каждый день, когда мы не ездили с грузом. Я же не находил в себе смелости захаживать к девушке так часто. Всё-таки она мне нравилась и я чувствовал мелкие уколы глупой ревности, хотя ни о какой влюблённости и речи не шло. Мы действительно подружились и я ревновал не как мужчина, а как друг. Просто я опасался переусердствовать в дружбе и...
Больница в Велесославле была одной из лучших в округе. Для уездного города она была чудом, а для городских властей - источником постоянных забот. Местные говорили, что велесославская больница отпускает градоначальникам все грехи навроде не самых лучших дорог или постоянной нехватки жилья. Даже в Малахите, который был поближе к столице Сибирского княжества, больница была не намного лучше. А ведь Малахит считался зажиточней и благополучней Велесославля. Больница стояла посреди большой рукотворной рощи. Сейчас и деревья, и здания были присыпаны снегом и приукрашены инеем. Больницы блистала белой краской снаружи и внутри. Полы, стены - всё выложено белой плиткой. Широкие лестницы из гранитных брусков. Высокие окна. Милана жила не основном здании, а во второстепенном. Здесь содержали тех, кто вынужден подолгу находиться под присмотром врачей. Ухаживали за больными обычные милосердные сёстры и адепты "Красного сердца", все вместе.
На входе в "отделение ожидания" я предъявил временное удостоверение беженца и разрешение на посещение. Строго тут у них. Кого попало не пускают. Мне показалось, что работница записной службы, глянув на моё временное удостоверение, поморщилась. Мне выдали особые прорезиненные мешочки, которые полагалось одеть на обувь, белый халат. Армяк пришлось сдать в раздевалку. И только потом меня пропустили в коридор. У двери в палату я задержался и тихо постучал. Мало ли, вдруг девушку моют или ещё что подобное? Из-за двери проник девичий голос:
