***

Открывали вагоны ранним июньским утром и замерзшие мухи падали с содрогавшихся дверей на землю, как мелкие комочки грязи. Таможенник зашел в вагон, проверил коробки с продуктами и в крайне расстроенных чувствах вышел. Взяток не предвиделось, взять нечего: колбаса и сыр заскорузли до того, что напомнили таможеннику синтетический каучук. И всего этой пропастины приехало около двухсот тонн…

ТАМОЖНЯ

«Знание не только сила, но и деньги»

Таможенника звали Веня Куробабкин. Неудовлетворенный зарплатой и северными надбавками, он внимательно следил за законодательством, чрезвычайно изменчивым в период российской перестройки. Взбалмошная верховная власть ничем не отличалась от других организаций и имела свои показатели работы – количество инициированных законов. Каждый депутат стремился лидировать, вот и старались так, что уследить невозможно.

Образование стоит денег, и Веня Куробабкин взял на себя неофициальную учительскую миссию по отношению к юридически необразованной клиентуре. По вечерам он засиживался за чтением, выискивая тонкости отправки грузов, и это принесло ему немало дивидендов, особенно после заключения таможенного союза между бывшими союзными республиками: Россией и Белоруссией. «Чего же боле? Если таможенный союз, значит, можно без затруднений переместить свой скарб из одного государства в другое», – посчитал народ, но на таможне стоял Куробабкин, знавший все.

На Крайнем Севере Сибири обосновывались люди со всех уголков почившего Советского Союза, вмещавшего в себя пятнадцать союзных республик и уймищу разных народов и народностей. Переселенцы, вполне естественно, стремились перевезти вещи. На Север ехали контейнеры с пожитками и мебелью, стоившей в Белоруссии дешевле, чем в России. Хозяева контейнеров, получив уведомления, собирали друзей, заказывали машину и ехали на грузовые вокзалы. Настроение прекрасное, и осмотр вещей вместе с инспектором таможенного поста Куробабкиным казался формальностью.

Беспечная веселость исчезала с лиц владельцев контейнеров и сменялась напряженной тревожностью, когда Куробабкин с непонятной им скрупулезностью вчитывался в этикетки на каждой табуретке, диване, мягком уголке…, внимательно осматривал каждый предмет домашней обстановки. Искал он мебель, произведенную не в Белоруссии, а также мебель без этикеток: это был его хлеб. Тогда Куробабкин вставал величаво, как оперный певец, и сурово произносил заученную и отрепетированную тираду: «По постановлению таможенного комитета…»

Народ галдел, чего-то объяснял, а Куробабкин спокойно ждал, когда кто-либо отзовет его в сторону и скажет:

– Слышь, друг, кому нужны эти доски, кроме нас? Вот сто долларов. Больше не могу. Мы быстро погрузимся и уедем и ни слуху ни духу.

Куробабкин никогда не соглашался сразу:

– Как вы можете? Я ж при исполнении. Это взятка…

Такое отступление давало возможность нарастить предлагаемую сумму.

– Вот двести долларов. Больше нет, – говорили ему.

Возникал пустой кошелек, Куробабкин успокаивался и тихой скороговоркой тарахтел:

– Перегружайте вещи, и через полчаса чтоб вас здесь не было…

Случалось, ничего не предлагали и даже ругались. Тогда Куробабкин поступал безжалостно: контейнеры у бестолковых хозяев арестовывал. «Дураков надо учить», – так рассуждал он и весь согласованный коллектив таможни. Учили людей, неграмотных в области особенностей российской коммуникабельности, шустро и весело.

Дураки опять заказывали грузовую машину, выкраивали время, чтобы встретиться со своим ин¬спектором, бывавшим на таможенной станции всего два дня в неделю. Они надеялись, что скоро… но если дураки опять ничего не предлагали, то их вещи из контейнера направлялись в склады на платное хранение за такие деньги, что через пару недель стоимость хранения превышала стоимость самого груза.

Люди метались, как мыши в мышеловке, пытались отказаться от собственного имущества.

– Гори оно огнем! – кричали. – Подавитесь! Не буду забирать!

– Не пер¬вый такой умный. Засудим и заштрафуем, – театрально ершился Куробабкин. – Многих разыскиваем. Побросали контейнеры.

Некоторые платили.

– Будем жаловаться в Москву, – обещали упорные дураки.

– Зачем прыгать через голову? Обратитесь к нашему начальнику Мокрицкому, – смягчался Куробабкин, побаивавшийся иногороднего начальства. – Он здесь.

Упорные дураки забегали в кабинет Мокрицкого, а там готов прием.

– Ну, что вы так шумите? Зачем? Разве это проблема? Решим, – вежливо обещал улыбчивый Мокрицкий. – Покумекаем, как вам помочь. Но сегодня – дела. Приезжайте в приемный день – в пятницу.

Начинался второй этап обучения.

Пятница оказывалась волчьей ямой. Мокрицкий был неуловим. Его подчиненные посо-ветовали заглянуть на следующей неделе. Через месяц клиент, утомившийся от поездок на грузовую станцию, звонил по телефону:

– Мне бы Мокрицкого.

– Он в спорткомплексе на занятиях. Завтра, в принципе, должен быть на работе. Приходите. С полдевятого до полчетвертого. Без обеда.

Клиент приезжал, приезжал внезапно.

– Мокрицкий уехал, будет ли – неизвестно, – отвечали ему.

Бывало, Мокрицкий попадался в коридоре и тогда вежливо, очень вежливо, говорил:

– У нас тут внезапное «мероприятие». День рождения. Сами понимаете. Я всецело, но, пожалуйста, в следующий раз…

Часы на складе временного хранения исправно тикали, отсчитывая деньги. Большинство клиентов, матерно ругаясь, упла¬чивало таможенникам все штрафы и пени или взятки, большие, чем требовалось изначально, в связи с увеличением числа рук, вовлеченных в дело. Меньшинство продолжало скандалить, но нрав таможенников не изменился…

***

Две хари сидели за столиком, рядом с мангалом возле входа в магазин. Одна толстощекая с усиками, выпуклыми глазами. Другая – худосочная, в очках. Первая принадлежала Мокрицкому. Вторая – Куробабкину. Обе были недурственно пьяны. На столе стояла полупустая бутылка водки и тарелки с остатками шашлыка стоимостью по бутылке водки за сто грамм. Рядом суетился услужливый шашлычник. Обе хари беседовали о политике.

– Запугали у нас народ, боится слово против власти сказать, – начал, шевеля усиками, Мокрицкий.

– И не говори, бабки сложно стало косить. Хоть бы кто-то вступился за нас, – поддержал толстосумого Мокрицкого, во владении которого находился этот магазин с мангалом, шакаливший подле него Куробабкин. – Те же газеты и телевизор. Гадости про таможню – это они могут, а помочь… Нас налогами давят, а они ничего.

– Ведь были же раньше люди, кричали. Предали они нас, купили их с потрохами, – продолжил Мокрицкий. – Сегодня напрягают нас, а за что? За то, что мы народ кормим да лелеем?

Клиент за соседним столиком оставил недопитую бутылку на столе, что-то сказал товарищам и скрылся в подъезде соседнего дома.

– А все-таки хорошее пиво мы продаем, смотри, гонит, – удивился Мокрицкий, провожая глазами одного из своих клиентов.

– Ох, не хотел бы там жить, там же душок, – рассмеялся Куробабкин, показывая на подъезд, где клиенты кафе привычно справляли малую нужду.

– Ничего страшного, потерпят, а то забыли запах родины, – патриотично заметил Мокрицкий.

– Может, вам шашлычку добавить? – спросил шашлычник.

Мокрицкий оглядел сваленные в кучку шашлыки с застывшим на них жиром. Густо усыпанные пеплом, они не вызывали особого аппетита. Кроме того, Мокрицкий знал, что эти мясные кусочки на железных палочках уже несколько дней провели в холодильнике и шашлычник ежедневно выносил их на улицу, выдавая за свежие.

– Ты со мной не шути, – сказал он строго. – Свежий поджарь.

Мимо прошел мужик с бутылкой пива, позади которого на брюках зеленела полоса краски.

– Друг, на трубах сидел? – крикнул Куробабкин и, не дожидаясь ответа, спросил у Мокрицкого. – Что с упрямцами делать? Некоторые не платят и не забирают контейнеры.