Собрав обломки шприца, Джонни задумался. За исключением отсутствующих Эла и Шорти, скоро он останется, по всей вероятности, единственным разумным существом на всем земном шаре, способным к активным и целенаправленным действиям. Его, правда, не очень беспокоила судьба человечества, которое состояло, как он успел узнать, в значительном большинстве из чрезвычайно скверных экземпляров, но он испытывал привязанность к своему покровителю профессору Мэтьюну. А кроме того, — и это было с его точки зрения самым важным, — Джонни не нравилось то, что в случае гибели человечества он будет обречен питаться тем, что едят дикие медведи, его бывшие сородичи. У него, конечно, будет полная свобода пользования всей библиотекой биологической станции, но не останется никого, кто бы мог ему разъяснять непонятные места из раздела «Химия», а также из других разделов и областей научных знаний, в которых он не сумеет разобраться сам.

Джонни вновь отправился на станцию Бемиса, взял бутыль и оставшийся шприц и наполнил его, как в прошлый раз.

Новые попытки сделать укол профессору Мэтьюну опять ни к чему не привели. Биолог каждый раз вырывался, а Джонни действовал со всей возможной осторожностью, боясь сломать свой последний шприц. Ничего не получилось у него и с Брюкнером, Бюве и Гонорией.

Джонни пошарил в гараже и нашел моток веревок. С их помощью он попытался связать Гонорию, чтобы лишить ее возможности двигаться. Но скоро он сам запутался в веревках, а негритянка, действуя как автомат, сбросила с себя все петли.

Устав от бесполезных усилий, Джонни присел отдохнуть. Ему начинало казаться, что выхода из создавшегося положения он не найдет. Оцепенение, охватившее сотрудников станции, проходило только тогда, когда они получали устное приказание. Вот если бы кто-нибудь приказал им взять в руки шприц и сделать себе укол, они бы сделали это…

Джонни положил перед профессором шприц и попытался сказать ему, что надо делать. Но медведи не могут говорить. Все его попытки произнести фразу: «Возьми шприц» были, конечно, похожи лишь на бессмысленное «Ф-ф-ф-оф-и-и-ф-ф-ф-и-г». Профессор в ответ бессмысленно таращил глаза.

Джонни принялся бродить по гостиной, надеясь: что-нибудь подскажет ему все-таки выход из положения. Спустя некоторое время он оказался в комнате, где стояла пишущая машинка. И вот здесь его вдруг осенило! Конечно, он не мог писать карандашом, но его научили печатать на машинке.

Стул под тяжестью его тела застонал, но не развалился. Медведь взял зубами лист бумаги, вставил его в машинку и обеими лапами начал вращать валик. С помощью одной лапы он медленно отстучал: «Возьми шприц и сделай себе укол в руку». Слово «шприц» Джонни — написал не совсем правильно, но это обстоятельство его не очень тревожило.

С листком бумаги в зубах Джонни кинулся к людям. На этот раз Джонни положил на стол перед Мэтьюном шприц, громко заворчал, чтобы привлечь внимание профессора, и помахал перед его глазами листом бумаги. Но биолог только рассеянно взглянул на лист и отвернулся: Раздраженно ворча, Джонни убрал шприц в сторону и принялся силой принуждать профессора прочитать текст. Но чем больше усилий прилагал Джонни, тем с большей настойчивостью профессор старался вырваться из его лап.

Джонни решил немного передохнуть. Он убрал шприц и приготовил себе кварту кофе. Напиток получился слабенький, потому что молотого кофе больше не оказалось, но Джонни все же надеялся, что кофе освежит ему голову, и он сумеет придумать что-нибудь новое.

Выпив кофе, он вышел из здания и стал бродить по саду, изо всех сил стараясь что-то придумать.

Ситуация была нелепой до комичности, и даже его ничтожного медвежьего чувства юмора хватило на то, чтобы это понять. Ведь чтобы привести ученых в себя, всего лишь требовалось произнести несколько слов приказа. Он знал эти слова — он, единственное существо во всем мире, но произнести эти слова не мог.

Настала еще одна ночь. В клетках биологической станции кричали не кормленные уже два дня животные. Они мешали Джонни спать, и он проснулся задолго до рассвета. Ему показалось, что во сне к нему пришла какая-то очень интересная мысль, но он никак-не мог ее вспомнить… Но стоп! Эта мысль имела какое-то отношение к Брюкнеру. А он был специалистом по психологии речи, не так ли? Брюкнер имел обыкновение работать с магнитофоном. Джонни видел не раз, как Брюкнер записывал на магнитофон вопли обезьяны Мак-Джинти.

Джонни бросился в комнату Брюкнера.

Как он и ожидал, магнитофон там был. Джонни открыл его крышку и в течение двух часов старался понять, как надо с ним обращаться. В конце концов ему удалось все-таки настроить магнитофон на режим записи речи, и он прорычал в микрофон свое «у-у-у-а-ах», Он остановил запись, переключил аппарат на воспроизведение и нажал кнопку. В течение нескольких секунд слышалось легкое шипение, а потом динамик рявкнул: «У-у-у-а-ах!»

Итак, перед ним открывалась новая возможность, но он еще толком не знал, как сможет ею воспользоваться. Но ведь Брюкнер держал где-то целую коллекцию разнообразных записей… После довольно продолжительных поисков Джонни обнаружил их в одном из ящиков стола. Он перебирал коробки и читал наклеенные на них надписи.

«Крики птиц: красно-зеленого попугая мако, какаду, майны». Эта запись ему ни к чему.

«Лепет малыша в возрасте 6–9 месяцев». Тоже в сторону.

«Ланкаширский диалект».

Джонни поставил катушку с этой записью на магнитофон и прослушал монолог о маленьком мальчике, который стал добычей льва. Содержание этой пленки никак не могло быть ему полезным.

Следующая катушка имела наклейку с надписью: «Курс разговорной американской речи. № 72-В. Графство Линкольн, Миссури». При воспроизведении записи Джонни услышал сказку:

«Однажды жила-была крыса, которая никогда не имела своего мнения. Каждый раз, когда, другие крысы спрашивали ее, не хотела бы она пойти с ними погулять, она отвечала им: „Я не знаю“. А когда ее опрашивали: „Ты что, хочешь остаться дома в норе?“ — она не могла сказать ни да, ни нет. Так она всегда увиливала от ответа на вопрос.

Но вот однажды ее тетя, обращаясь к молодой крысе-племяннице, сказала: „Ну, хватит! Делай как я тебе скажу!..“»

Рассказ продолжался, но Джонни уже его не слушал. У него наконец было именно то, что нужно. Если бы ему теперь удалось воспроизвести профессору Мэтьюну последнюю фразу, закончились бы все его волнения.

Но ведь эти слова находились где-то в середине рассказа… Ему же нужно было воспроизвести только их — чтобы выделить этот приказ для профессора. Но как это сделать: магнитофон у него один, а их надо два, чтобы перезаписать на второй нужную часть пленки!..

Джонни заскулил от отчаяния и бессилия. Потерпеть поражение, когда, казалось, победа совсем близко. Ему захотелось бросить магнитофон в окно: по крайней мере, можно было получить хоть некоторое удовлетворение при виде того, как он разобьется о землю!

И тут его вновь осенило. Как же он мог забыть? Схватив магнитофон Брюкнера, медведь опрометью кинулся в гостиную, где стоял маленький портативный магнитофончик, служивший ученым развлечением в часы отдыха.

Джонни подключил маленький магнитофон к магнитофону Брюкнера и стал ждать момента, чтобы нажать лапой кнопку записи, когда заговорит тетка крысы. Прошло два часа. Джонни испортил несколько метров пленки и наконец добился того, чего так хотел.

Он взял портативный магнитофон и вернулся к профессору. Магнитофон он поставил на стол и рядом положил шприц. Включив магнитофон, он стал ждать. Сначала из динамика слышалось только шипение, потом раздался резкий голос: «Ну хватит! Делай как я тебе скажу!..»

Глаза профессора Мэтьюна стали осмысленными, и Джонни сразу же поднес к его лицу лист бумаги с одной-единственной строкой, вкривь и вкось напечатанной на машинке. Профессор прочитал и, не выражая никаких чувств, взял шприц и вонзил его себе в руку.

Джонни выключил магнитофон. Теперь надо было ждать, окажет ли жидкость свое действие. Но вот полчаса спустя профессор Мэтьюн провел рукой по лицу и потер лоб. Первые сказанные им слова было трудно разобрать, но постепенно его голос набирал силу, слова становились вое разборчивее — так все громче и громче начинает говорить радиоприемник, по мере того как он нагревается после включения.