Когда Эффи исполнилось шестнадцать, родители подарили ей ночь с Ларриусом Кэрриджем из Шестого Дистрикта. Не только ночь, конечно — это было настоящее свидание, они поужинали в ресторане, болтая о последних Голодных играх, протанцевали почти час, выпили по несколько коктейлей, из-за которых у Эффи закружилась голова, и только потом поднялись в гостиничный номер, чтобы, как сказал Ларриус, «заняться делом».

До того Эффи смутно представляла себе, что такое секс. Ей казалось, что это — нечто красивое, похожее на танцы, объятья или хотя бы на поцелуи. Тогда она верила: то, что всем так нравится, должно быть красивым, разве нет? Конечно, происходившее в промо-роликах порнофильмов, которые она несколько раз видела по телевизору, назвать красивым было бы сложно, но, с другой стороны, они могли быть плохо сняты. Отец часто говорил, что на телевидении совсем не осталось профессионалов.

Но когда Ларриус объяснил, чем именно они должны заняться, Эффи почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Как будто на живот ей откуда-то сверху свалился слизняк-переродок размером с бальную туфлю, и пополз наверх, оставляя за собой мерзкий след из холодной слизи. Это напоминало нелепую шутку, но вряд ли Ларриус стал бы об этом шутить — победители Голодных игр всегда стараются быть вежливыми, именно поэтому многие и выбирают их себе в спутники.

Нервно одернув свою пышную юбку, Эффи сдвинула ноги, как будто всерьез боялась, что он сейчас же туда полезет, даже не спросив у нее разрешения, и спросила, может ли Ларриус всего этого не делать. Не лизать ее, не гладить пальцами и вообще не трогать. Он сразу помрачнел и сказал, что его ведь пригласили на свидание, это — подарок, а если Эффи останется без подарка, ее родители рассердятся. Тогда она предложила притвориться, что они все сделали, пообещала рассказать подругам о том, каково это — заниматься сексом с мужчиной, у которого язык разделен надвое, а в нижнюю губу вставлена пара гладких металлических колец. Он согласился. Молча допил заказанное в номер вино и лег спать на кушетке у стены, повернувшись к Эффи спиной, а она, не снимая платья, упала на кровать и смотрела в потолок до тех пор, пока не уснула.

На следующий день Эффи пересказала все подругам, закатывая глаза, хихикая и стараясь не представлять себе ползущего по телу слизняка, а подруги тоже хихикали в ответ, Каролина все время перебивала, объясняя, каким был ее первый раз с парнем, а Миранда покраснела от смущения. Ларриус был не сильно старше, чем они, но тогда Эффи даже не пришло в голову над этим задуматься.

На пару лет она позволила себе забыть о той неприятной ночи, но вскоре после восемнадцатилетия поняла, что стоит еще раз попробовать провести ночь с мужчиной. Во-первых, может быть, она ошиблась в первый раз, и на самом деле это вовсе не мерзко, а действительно красиво, во-вторых, семейный врач уже спрашивал ее пару раз, занималась ли она проникающим сексом, и если нет, то почему, не испытывает ли она болезненные ощущения или зуд, когда сама себя трогает. Эффи догадывалась, что дальше таких вопросов будет только больше, это ведь странно — не попробовать ни разу, даже если ты не любишь мужчин. Она не хотела быть странной.

Поэтому она флиртовала с ровесниками на вечеринках, пусть ни с одним так и не дошла до спальни, шутила с подругами о сексе, обсуждала откровенные наряды победителей, выставлявшие тела напоказ.

Поэтому она купила два золотых браслета Леонту Флори — он был молод, но уже успел стать ментором; его трибут в тот год праздновал победу, и многие хотели пригласить Леонта на свидание в ночь после закрытия Игр, но он выбрал именно Эффи. Наверное, ему понравились браслеты. Или ее карминовое платье, с вышивкой в тон светлым лентам в волосах. Или нервный взгляд — как у трибута-победителя, еще не успевшего понять, что все закончилось и он уже не на арене.

На этот раз — никаких танцев, только ужин, за которым Эффи больше выпила, чем съела, и все время повторяла: «Ты не останавливайся, даже если я отрублюсь», зная, что выглядит при этом полной дурой, но Леону было все равно. Он поддерживал ее под локоть по пути к своей капитолийской квартире, неуклюже, мокро целовал в губы, а до кровати донес на руках, и это было красиво, как в настоящих фильмах о любви, не в порнографии, которую Эффи так и не научилась смотреть, хотя регулярно оплачивала спецканалы — все ведь так делают.

То, что случилось потом, она помнила какими-то кусками. Она уткнулась лицом в покрывало, стирая с лица блестки, и, кажется, заснула на несколько секунд, а потом Леонт стиснул руками ее бедра, раздвинул их и Эффи вдруг поняла, что не сняла туфли. Он спросил, точно ли она этого хочет, и Эффи сказала «Да», он пристроился к ней сзади, а она опять на пару секунд провалилась в темноту и пришла в себя от тупой боли между ног.

Она до последнего надеялась, что это будет красиво. Или хотя бы приятно. Или что в какой-то момент она поймет, ради чего люди занимаются этой гадостью. Но ничего подобного не произошло.

Эффи поднялась с постели, рассеяно взглянула на растекшееся под ней кровавое пятно — она думала, что оно будет больше — и, улыбнувшись, ушла в ванную. Она смыла под душем всю косметику до последней блестки, расплела волосы, а потом не смогла найти ленты и просто свернула влажные пряди в жгут. Леонт помог ей застегнуть платье, о чем-то спрашивал, но слова казались разрозненными, никак не собирались в целые фразы. На прощание он обнял ее, и она увидела на его предплечье свежий след от морфлинговой инъекции.

Подругам она, конечно, сказала, что Леонт был потрясающим и она кончила как не кончала ни разу в жизни. Ведь ради этого она все и затевала: рассказать остальным, и пусть они поверят, что она — нормальная.

*

Эффи вспоминает все это, глядя в окно на горящий Капитолий, сглатывая тяжелый смрад горящего пластика и человеческих тел — трупов не видно, но, конечно, они там. В домах, на улицах. Возможно, среди мертвых — Каролина и Миранда, или их дети.

Глупо повторять собственные ошибки, особенно когда ты уже взрослая женщина, а не наивная девчонка, пытающаяся не отставать от подруг, но Эффи по крайней мере готова признать собственную ошибку. Она успела поверить словам президента Койн.

В глубине души Эффи надеялась, что революция будет красивой. То, что всем нравится, должно быть красивым, разве нет?