— Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух, — голос ее глухой и печальный, звенел в воздухе, словно хрусталь, — Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они, — горло сдавило огромной глыбой, но она продолжала петь, — Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет… — всхлип вырвался откуда-то из глубины, из раненого детского сердца, но Прим уже тихонько сопела и ничего не слышала.

Страх иного плана стиснул в своих объятиях маленькую душу — что будет дальше?

Папа… Мне так страшно…

Ничего не бойся, Китнисс…

Девочка, что с гордостью носит имя стрелолиста, часто задышала, стараясь успокоиться, но одинокая слезинка, точно осколок детства, предательски процарапала ее обветренную щеку…