– Нет, что вы! Всего лишь особенность мозга. При восприятии звука в нем активизируется не только слуховая зона, но и зрительная. Это происходит за счет замыкания…

– Тимофей, можно тебя на минутку? – К ним подошел хозяин дома Гриша. Он весело подмигнул Инге и увел Тимофея.

На самом интересном месте!

– Ты как? Отогрелась? – Эдик устроился рядом, поправил на ней шаль.

– Да, спасибо. – Инге были неожиданно приятны его прикосновения. – Тимофей – он кто? Коллега хозяев? Тоже психиатр?

– Тимоха-то? – Эдик расхохотался. – Не, он как раз не врач. Он пациент. Биполярка. Я же тебе говорил – странная компания.

– Ой, а я к нему с вопросами…

– Да нормально. Время от времени Гриша забирает его из Кащенки, когда у него резидуальня фаза, ну тихая то есть. А в остром состоянии он чуть жену не убил.

– Да ладно? Может, было за что? – неловко пошутила Инга, слегка оторопев.

– Он чокнутый коллекционер, – Эдик наслаждался ее изумлением, – собирал наклейки от винных бутылок, из которых пил.

– Так он алкоголик?

– Совсем нет. Но у коллекционеров зависимость хуже, чем у алкоголиков. Коллекционеры – это вообще полный привет с точки зрения психопатии. Не поддаются никакому влиянию, кроме объекта своей страсти. А этот на наклейках двинулся.

– А как же он наклейки отдирал?

– Никогда в бачке от унитаза бутылки не охлаждала? Ну да, ты же из мажоров, откуда тебе знать? Наклейки там на раз отходят. Потом он их высушивал и аккуратно вклеивал в специальные альбомы. Красное сухое (Франция). Белое сухое (Италия). Полусладкое белое, ну и так далее.

– И что? Жена взбунтовалась?

– Во время переезда одна коробка свалилась с грузовика, Ксенька не заметила. Как разгрузились, Тимоха недосчитался альбомов и без объявления войны – с ножом на Ксеньку. – Эдик вздохнул. – Грустная история вообще-то. Он ведь доктор наук, умнейший мужик. Но люди, попавшие в такую аддикцию, всегда на грани. Смотри. – Эдик повернулся к Инге. – Норма – это широкая дорога, – он рубанул воздух, – от патологии ее отделяют узкие полосы, там проходит акцентуация. И поймать момент, когда человек перешел эту тонкую черту, крайне непросто, иногда невозможно.

– Мда, – протянула Инга, – интересные у тебя соседи. Ты-то хоть их различаешь – врачей и подопечных?

– Знаешь, не всегда. – Эдик хлебнул вина и потянулся за сыром. – Но случайных людей здесь не бывает. Процесс социализации пациентов должен проходить бесконфликтно. Знал, что тебе понравится.

– Не то слово! Как-то все здесь по-настоящему. В правильном цвете, хоть и с налетом шизофрении!

– У тебя не пропал твой дар? – спросил Эдик. – Так и видишь всех в спектральном разрезе?

– Ну. Недавно вернулся, причем наотмашь. Опять с приступа началось. – Инга помолчала. – А помнишь, как я дурачила училок на уроках? – они засмеялись.

– Еще бы! Ты тогда вообще была как с другой планеты – после Марокко.

– Но ты по-прежнему мне недоступен, не бойся! – Инга покосилась на него. – Ты в этом смысле единственный. Непроницаемый. Как белый шум, закрытая книга.

– Только в этом смысле – единственный? – Эдик коснулся ее плеча, легонько провел пальцем по щеке.

Нет! Только не это! Не будем портить отношения!

– Слушай, давай без оттенков серого, – тихо сказала она и, скрывая неловкость, вскочила с дивана. – Вот я балда! Мне же надо было позвонить. Я сейчас.

Эдик легко коснулся воротника, грустно проводил Ингу глазами. В длинном платье, в толстых шерстяных носках, в огромной дырявой шали, которая спадала с ее плеч, как мантия, она походила на безумную королеву, потерявшую свой трон. И в каком-то смысле ничем не отличалась от местных.

Инга нашла кухню. Здесь было относительно тихо. Достала телефон, стала бездумно листать контакты.

А ведь я и правда должна была позвонить. Господи, как же ее… Фамилия какая-то дурацкая…

– Салат в холодильнике. Маш, ты помидоры тоже достань. – Гриша открыл духовку и вынул противень, на котором фырчали две аппетитные курицы. – А я пока девушек разделаю.

Точно! Холоди… Вот! Холодивкер Евгения Валерьевна. Судмедэксперт.

– Алло! Евгения Валерьевна?

Хрен выговоришь! Испытание на трезвость.

– Здравствуйте. – Инга собралась. – Вы можете сейчас говорить?

– Висите! – повелительно раздалось на том конце. – Режь вдоль. Молодец. Теперь пилу возьми. Алло, вам кого?

Гриша достал огромный, остро наточенный нож и мастерски рассек кур посередине. Маша тем временем высушила салат и достала брусничное варенье как приправу к мясу.

– Евгения Вареньевна? Валерьевна, простите, ради бога!

– Так меня еще никто не называл! – громогласно захохотали на другом конце. – Стой, ирод! Ты куда ему пилу под ребра суешь! Сюда давай!

– Простите, я, наверное, не вовремя. – Инге не хватало воображения представить, что происходит вокруг ее собеседницы.

– Это смотря по какому вопросу. Вот, теперь правильно. Сердце доставай, нежно и аккуратно.

Инга смотрела на Гришу, он ловко отсек конечности у кур, четко сделав надрезы там, где суставы. Четыре ноги, четыре крыла.

У кошки четыре ноги.

– Я от Кирилла вам звоню, – еле слышно сказала Инга. Ее подташнивало.

– Архарова? По какому делу?

– По Волохову. Он сказал, вы можете помочь.

– Теперь печень, почки, всё в таз. От Архарова, говорите? Эй, только блевать мне не вздумай!

Двумя взмахами ножа Гриша артистически отхватил у куриц попки, положил отдельно, воткнул рядом пучок кинзы.

– Это вам, доктор, – ласково сказал курам.

Холодивкер на том конце распекала кого-то неумелого, потом вернулась к Инге:

– А больше ничего Архаров не просил передать?

– Постойте… А, это… Поражение неотвратимо? Ничья гарантирована? A-а, победа возможна при любом сценарии.

– Наоборот.

– Что наоборот? – не поняла Инга.

– При любом сценарии победа возможна. – На том конце вздохнули.

– А какая разница?

– В нашем деле каждое слово должно стоять на своем месте. Как орган в теле. Номер, с которого звоните, ваш мобильный?

– Да.

– Зовут?

– Кого?

– Вас, конечно. Как зовут нашего жмурика, я знаю. Ты, кстати, записал? – Холодивкер ругнулась. – Я тебе как зачет ставить буду, олух царя небесного?

– Инга Белова я, – сказала обреченно.

Сколько раз за вечер я сегодня представлялась?

– Кирилл меня предупредил насчет вас. Перезвоню. С этим вашим Волоховым надо разобраться. Им не только вы интересуетесь.

– А кто еще?

– Не по телефону. До встречи! – Холодивкер дала отбой.

– Курочки? – Гриша победно воткнул нож в деревянный стол и поклонился зрителям.

– «Беги с ними! Беги и никогда не оглядывайся!» – повторил Вениамин. – Так шептала мама, обнимая меня на прощание. Сунула мне в руки хлеб вместе с чемоданом, и я бежал. Ребенком – в Англию, юношей – в Америку. Все дальше и дальше от Германии. За всю жизнь так ни разу не оглянулся. Я даже не пытался их искать…

Голос его сорвался в скрип. Снова явилась женщина в бледно-голубом халате, поставила на столик колпачок с таблетками, по-хозяйски поправила подушку, принесла Вениамину стакан и лекарства, бесцеремонно шныряя между креслом, где сидел Майкл, и кроватью его отца, как швабра.

– И предупреждаю: вам нельзя волноваться! – сказала она сладко. – Сейчас не время для серьезных разговоров!

– Как раз сейчас самое время! – рявкнул Вениамин. Она пожала плечами, не теряя резиновой улыбки на лице, и удалилась.

– Забери меня отсюда! – попросил он Майкла. – Я хочу умереть дома!

Майкл вздохнул:

– Пап, ты дома. На Берген-стрит, в Бруклине.

– Тогда почему здесь чужие люди? Кто эта женщина?

– Лара не чужая, она сиделка, помогает ухаживать за тобой, – проговорил Майкл терпеливо.

– Кажется, я тебя уже о ней спрашивал?