– И что?

– Если вам интересно, почитайте сами, там ссылок великое множество. Успешен, женат, руководит авиакомпанией.

– Но зачем-то он вас искал!

– Вот вы у него и спросите. Надеюсь, что он придет или уже пришел в себя.

– Спрошу обязательно, не сомневайтесь.

– Вы так говорите со мной, будто в чем-то упрекаете.

– Меня действительно одолевают сомнения, вы должны быть знакомы с Бельстоном. Он не такой человек, чтобы встречаться с заезжими журналистами.

– Я, между прочим, в своем городе журналист известный, – гордо сказала Юлька. – Можете поинтересоваться.

– Непременно, девушка, непременно. Итак, может, вы когда-то брали у него интервью? – продолжал свои вопросы Аванесов.

– Я пока в своем уме и помню, у каких статусных лиц я брала интервью. Не было среди них Бельстона. Не было, товарищ Аванесов! Но вы в это не верите, тогда я готова сознаться, что мы с Бельстоном тайно женаты, и я приехала к нему в гости под видом журналистки газеты «Наш город».

– Ну, это вы, Юля, хватили! Это ваши сказки журналистские. Не можете вы быть женой Бельстона, он женат на другой женщине.

– Ну и на том спасибо, товарищ следователь.

– Тогда вспоминайте: вот вы зашли в кабинет.

– Постучалась сначала, мне не ответили. Ну, я и зашла.

– Просто зашли?

– У вас опять другие варианты? Мне нужно было упасть в обморок от того, что какой-то Бельстон хочет со мной поговорить?

– Ну, вас, конечно, бельстонами не возьмешь!

Тут Юлькин телефон начал звонить, да так громко, что Аванесов не выдержал.

– Выключите свой мобильник!

– Да не могу, это мой начальник на проводе, главный редактор, покруче Бельстона. Вот там я пляшу «ча-ча-ча»! Я не могу сейчас говорить, Егор Петрович! – пискнула Юлька в телефон. – Меня допрашивают. Помню, что вы сказали, конечно, возвращаюсь домой. Но до конца фестиваля еще два дня! Можно уж я доработаю тут? Вдруг приз какой получу!

– Пока домой вам рано, – покачал головой Аванесов. – Вы у нас ценный свидетель.

– Да свидетель только и увидел, что сидящего в кресле председателя жюри с разбитой головой.

– Что вы еще увидели?

– Кровью стол залит, бумаги разбросанные. Шторы в кабинете задернуты были. Лампа на столе горела. Мрачный, я вам скажу, кабинетик.

– Какие бумаги лежали на столе?

Тут Юлькино сердце сжалось. Про письма, которые лежали у нее в сумке и которые она, конечно, незаконно забрала с места происшествия, она-то и забыла! Впрочем, она поступила совершенно верно, потому что от этих полицейских никогда ничего не добиться. Знает она их отстраненные комментарии для прессы, – следствие ведется, следствие обязательно сделает выводы, следствие разберется. Упускать свой журналистский шанс в этой ситуации она не будет. Расскажет ли она про письма главреду, Юлька пока тоже не решила, ей нужно их сначала прочесть, а то позарилась на чужое, а окажется, что это пустой фант, такое тоже возможно.

– Не смотрела я бумаги, видела их только краем глаза.

– А когда же успели фотографию сделать?

Этот увалень следователь не так прост, как кажется.

– Не смогла удержаться. Я ведь все-таки журналист. А откуда вы про фотографию знаете?

– Я вашего брата почти насквозь вижу. Вы первым делом не о человеке думаете, а о том, как жареное добыть. Я и не сомневался, что вы на месте преступления фото сделали. За него вам, конечно, «отдельное спасибо». Со ссылкой на вашу газету его скоро опубликуют все интернет-издания. Мне за это по полной наваляют.

– Ну, простите, дяденька, – шутливо заныла Юлька. – Черт попутал. Не помню, как рука сама потянулась к телефону. Была в состоянии стресса.

– И сразу на месте преступления взялись щелкать телефоном.

– Честно клянусь, фото отправлено только главреду. Исключительно на газету работала. Наша законная работа – найти информацию и распространить. Я при исполнении была.

– Не ту информацию распространяете, журналист Сорнева. Мешаете следствию. Надо было сразу вызывать полицию, а не самодеятельностью заниматься.

– А я Зинаиду Ивановну крикнула, она «Скорую» вызвала и вас. Все как надо.

– Не все. Нельзя было фотографии делать, ажиотаж поднимать.

– Не смогла, – честно призналась девушка. – Не смогла устоять. Раскаиваюсь. Но исправиться не обещаю.

– Все с вами понятно, свидетель Сорнева. Надеюсь, что вы до конца работы фестиваля никуда не уедете. Вы уедете тогда, когда я вам разрешу.

– Вот этого не знаю. Мне начальство сегодня два раза звонило и требует, чтобы я немедленно вернулась на рабочее место. Не может без меня газета.

– Ничего, газета подождет. Возможно, Бельстон скоро придет в себя, тогда вы нам можете понадобиться. Надеюсь, он нам сообщит, зачем хотел с вами встретиться.

– Я бы тоже хотела это знать, – согласилась Юлька.

Она возвращалась к коллегам в зал, обдумывая, как же сказать Егору Петровичу, что ей необходимо остаться хотя бы на несколько дней.

Пожалуй, надо сказать правду. Только вот про письма она пока промолчит. Ей надо самой их прочитать. Юля оглянулась и потихоньку открыла свою дамскую сумочку. Письма лежали на месте, и ей показалось, что от них исходит какое-то огненное напряжение.

– Юлька, Сорнева! – перед ней стояла ее одногруппница по журфаку Оля Виноградова.

Девушки обнялись.

– Когда мне сказали, что здесь журналистка из вашего города, я сразу про тебя подумала, а потом увидела твою фамилию среди гостей фестиваля. Ты всегда удивительно оказываешься в ненужном месте, ну, в том месте, где что-нибудь обязательно происходит. Я, между прочим, здесь от пресс-службы «Грин-авиа». Ужасная работа. Одни проблемы, да мне уже все равно, я увольняться собираюсь, нашла место получше. А то здесь – одни приключения.

– Какие, например?

Оля заговорила шепотом.

– Сегодня утром взорвали машину любовницы Бельстона. Ее зовут Анна Красновская, и работает она у нас в пресс-службе. Сама понимаешь, если любовницы вертят пресс-службой, то профессионалы там не нужны.

Она сразу его заметила – красивый, стройный, он выделялся из общей толпы и смотрел на все как-то холодно и отстраненно. Ее опередила Соня.

– Смотри, какие мальчики! Особенно тот, что повыше. Папа сказал, что это перспективные менеджеры их компании.

Все, что говорил папа – Адольф Гранц, было истиной в последней инстанции. Мама обычно молчала и работала: готовила еду, стирала, обихаживала девочек и любимого мужа, на которого смотрела с обожаниеми и которого была старше на много лет.

Авиашоу набирало обороты. Синее небо расчерчивали самолеты и вертолеты, на земле гремела музыка.

– Какая красота! – воскликнула Соня. – Папа, ты большой молодец, что вытащил нас с Фридой сюда. Это настоящий праздник, спасибо! Только мне иногда очень страшно смотреть в небо, мне все время кажется, что самолеты могут рухнуть.

– Не волнуйтесь, девочки, это вам не авиашоу «Шормансан», где самолет врезался в автомобили на дороге. У нас демонстрационные полеты параллельно зрителям и поэтому безопасны.

– Смотрите, смотрите! – восторженно кричала Соня. – Это просто акробатический трюк!!!

Зрители увидели, как самолет устремился ввысь, а затем резко опрокинулся вниз, словно повторяя движение языка колокола.

– Эта фигура называется колокол Квочура, – услышала Соня приятный мужской голос. Рядом с ней стоял тот самый красавец, которого они с Фридой заметили. Он продолжал со знанием дела:

– Фигура названа по имени российского летчика-испытателя Анатолия Квочура, а выполнил он ее впервые в 1988 году, на авиасалоне в английском Фанборо. А сейчас будет «бочка» – фигура, когда самолет поворачивается вокруг своей горизонтальной оси на триста шестьдесят градусов. Первенство в выполнении этого маневра принадлежит американцу Дэниелу Мэлони, было это в 1905 году. Во время Второй мировой войны этот самолетный трюк спас не одну жизнь.