– Куда ты несешь еду? – спросил я у мальчика.

– Домой, маме. Она еле ходит от голода, – мальчик утер глаза кулаком.

Я стал останавливать других ребят и спрашивать, не несут ли они еды. Оказалось, несут. Кто маленькому брату или сестренке, кто отощавшему полумертвому отцу, кто больной от голода матери, кто престарелой бабушке»[214].

Только держась друг за друга, только помогая друг другу, можно было выжить. И люди часто делились последним куском хлеба, неожиданно свалившимся на них счастьем – найденными в укромных местах съестными припасами, посылкой с фронта, а иногда и даром совсем незнакомого человека. Сколько жизней спасли воины, которые, вырвавшись с передовой к своей семье и не застав никого в живых, отдавали свой паек тем, кто еще был жив. Получившие этот неожиданный дар боролись с искушением – съесть его в одиночку, но многим не позволяла это сделать совесть, и они делились с соседями и выживали именно потому, что оставались людьми. Коллективистская психология срабатывала даже тогда, когда, казалось бы, голод должен был ее отключить. Ленинградцы вспоминали о многочисленных случаях, когда люди не поддавались призывам провокаторов громить и грабить булочные и даже пресекали такие попытки, ибо понимали, что завтра и они могут не получить причитающийся им по карточке кусочек хлеба. По официальной статистике, за время блокады было разгромлено всего несколько хлебных ларьков, в то время как в городе было 829 продовольственных магазинов и ларьков[215]. Попыток грабежа булочных, конечно же, было больше, но все же они не носили массового характера.

Конечно, каждый блокадник мог бы вспомнить немало и других примеров «смертной» поры – подлости, черствости, неблагодарности и равнодушия. Предостаточно было и расхитителей и спекулянтов, у которых были изъяты сотни тонн наворованных продуктов питания. Были негодяи и преступники, отнимавшие у обессиленных людей хлеб и продуктовые карточки. И все же не эти подлые люди определяли моральный климат блокадной жизни. Пережившие это страшное время помнят прежде всего о тех, кто пришел им на помощь. «Спасались, спасая. И если даже умерли, то на своем пути кого-то подняли. А выжили – так потому, что кому-то нужны были больше даже, нежели самому себе», – вот нравственная формула, которую вывели авторы «Блокадной книги», беседуя спустя много лет с теми, кто прошел испытание блокадой[216].

В декабрьские дни 1941 г. необыкновенную силу сплочения приобрело радио. Черная тарелка репродуктора (в городе насчитывалось свыше 100 тыс. радиоточек) помогала ленинградцам переносить нечеловеческие трудности и лишения, сознавать, что они не одиноки в своей борьбе. Работники Ленинградского радиокомитета готовили передачи в сложнейших условиях, понимая, как необходимо людям услышать слова поддержки и ободрения. Из-за недостатка электроэнергии радио буквально шептало, районные подстанции часто отключались, и тогда радио умолкало. Выход был найден в повторении радиопередач для временно отключившихся районов города. Огромное моральное значение для жителей осажденного города имели радиопередачи, подготовленные и проведенные Ленинградским радиокомитетом в канун Нового года. Работники радио учитывали, в каких бедственных условиях предстоит ленинградцам встречать 42-й год. Они принимали во внимание, что многие рабочие и служащие жили на казарменном положении и встретят новый год вместе, у них будут свет и тепло, но еще больше ленинградцев останется в своих промерзших квартирах без света, и лишь у немногих будет теплиться слабый огонек самодельной свечки или коптилки. Не все смогут хотя бы приподняться в постели, обессиленные голодом, а их связь с внешним миром давно ограничена голосом репродуктора, а потому они будут особенно ждать радиопередачи в последние часы уходящего года. И работники радио нашли доверительную и честную форму общения с ленинградцами. Главным действующим лицом задушевного ночного разговора стала Ольга Берггольц[217]. Она имела моральное право сказать тогда на всю страну:

До победы было еще очень далеко, впереди ожидали еще более суровые испытания, выдержать которые не было суждено многим тысячам ленинградцев, внимавших каждому слову Ольги Берггольц в канун нового, 42-го года.

Новый год не только не принес населению осажденного Ленинграда облегчения страданий, но даже их усилил. Надежды руководства обороной города на то, что блокада будет вот-вот прорвана и продовольственная проблема будет решена кардинально, оказались призрачными. В результате хлебные ресурсы Ленинграда на 1 января 1942 г. составляли 980 т муки, 2,9 т ячменя, 81,5 т соевых бобов, 11 т солода, 427,7 т жмыха, 1,1 т отрубей[218]. Даже по минимальным нормам это не обеспечивало и двух дней потребностей города. Хлебозаводы получали муку буквально с колес, и перебой в ее доставке грозил полным прекращением выдачи хлеба населению. Чтобы создать хотя бы минимальный запас муки, ленинградскому руководству пришлось фактически больше чем на две недели прекратить подвоз по Ладоге других продуктов питания. Как отмечалось в январском спецсообщении УНКВД по Ленинграду и области, «в первой половине января, кроме муки, никакие продукты в Ленинград не поступали. Завоз в город продовольствия начался с 16 января в размерах, не обеспечивающих полного отоваривания продовольственных карточек населения»[219]. В этом секретном документе, разосланном не только ленинградским руководителям (Жданову, Хозину и Кузнецову), но и в Москву – Берии и Меркулову – фактически признавалось, что в первые две недели 1942 г. ленинградцы кроме суррогатного хлеба ничего не получали.

Разумеется, ленинградское руководство имело достаточно полное представление о бедственном положении населения, получая об этом информацию от партийных и советских органов, политинформаторов, НКВД и др. 4 января 1942 г. на стол А. А. Жданова легла информационная справка оргинструкторского отдела ГК ВКП(б), в которой обращалось внимание в первую очередь на резкое увеличение в городе количества детей-сирот. «Особенно тяжелое положение оставшихся без родителей 14-15-летних подростков, – сообщалось в этом документе. – В детские дома их не принимают. Дети толпятся около магазинов и булочных, вырывают хлеб и продукты из рук покупателей. Многие работники органов народного образования поднимают вопрос о помещении в детские дома ребят этого возраста и о прикреплении их к рабочим столовым»[220]. Касаясь перебоев в доставке и торговле хлебом и огромных очередей за ним, авторы информационной записки в осторожной форме писали о возбуждении среди населения «всевозможных толков и разговоров»[221]. 7 января 1942 г. Исполком Ленгорсовета принял решение «О мероприятиях по борьбе с детской безнадзорностью», по которому количество мест в детских домах увеличивалось на 2725[222], что позволило работникам Городского отдела народного образования расширить сеть детских домов.

9 января 1942 г. состоялось заседание бюро ГК ВКП(б), на котором обсуждался вопрос «об организации помощи особо ослабевшим гражданам». Председательствовавший на заседании второй секретарь горкома А. А. Кузнецов подчеркнул, что этот вопрос обсуждается по предложению товарища Жданова, который «абсолютно прав, когда говорит, что целый ряд предприятий выдвигает вопрос – приравняйте к предприятиям оборонного порядка, к предприятиям, имеющим горячие цеха, хотя ни те, ни другие не работают, а продолжают получать питание». Озвучивая «реалистическую линию» отсутствовавшего на этом заседании шефа, Кузнецов далее сказал: «Слабых надо поддержать, но не увеличением питания, а с точки зрения организации врачебной помощи, врачебного питания»[223]. Речь шла о значительном расширении лечебных стационаров, решение о создании которых было принято Ленгорисполкомом 29 декабря 1941 г. Тогда предлагалось организовать стационары: городской – на 400 коек, районные – на 200-300 коек и при 17 крупнейших заводах – на 1380 коек[224]. Теперь же Кузнецов предложил увеличить число мест в городском стационаре до 16 тыс., из которых 2 тыс. намечалось выделить для видных ученых, работников культуры и искусства, руководителей хозяйственных и общественных организаций. Предлагалось также увеличить число коек в районах и расширить число предприятий, где будут организованы свои стационары[225]. В результате обсуждения было принято совместное решение Ленгорисполкома и ГК ВКП(б) «Об организации помощи ослабевшим гражданам»[226].