- Не вините себя, Андрей Севастьяныч, это война. На ней гибнут.
- Да. Только вот, я больше не хочу выполнять приказы как попка. У меня голова не только чтоб кокарду носить. Я не хочу за просто так угробить вас, и солдат. Поэтому... Я захороню наш груз. И совесть моя будет спокойна.
***
Краузе лежал, удобно устроившись на каменистом скальном выступе. Холод не слишком его беспокоил, - спасибо длиннополой овечьей бурке, что он всегда возил с собой при коне, и сейчас взял с собой на скалу. Шитая из белой овечьей шерсти, здесь она была одновременно и обогревом, и укрытием. Одну её часть он расстелил на скале, второй накрылся, почти завернув себя в рулон. Вкупе с теплой одеждой, это защищало его от холода скалы.
Он оказался прав, - скала была прекрасным наблюдательным пунктом. Более того, когда-то и её использовали люди. Видимо - те, из покинутой крепости. Потому что, когда Краузе забрался на верх, он обнаружил явные, пусть и давние следы человеческих рук. Кто-то, долгим, упорным трудом, расчистил на скале наблюдательную площадку. Заглубил небольшую горную складку, превратив её в своеобразный каменный окоп на 'боевом гребне': Камень видно горячили костром, а потом обливая его водой. Следы создания, это неприметной снизу площадки, здесь были видны до сих пор. Заглубление до сих пор хранило на стенах следы сколов. И направленна эта площадка была как раз к старой крепости.... По прикидке Краузе, получалось, что где-то у вершины скалы, должны были быть и другие площадки, стерегущие другие стороны света. Но он не стал лазить вокруг вершины, довольствуясь тем, что сразу нашел подходящую ему позицию.
Винтовка лежала рядом, а Краузе периодически просматривал местность вокруг крепости с помощью цейсовского бинокля, да проводил нехитрую гимнастику пластуна, - напряжением мышц, не вставая, разгонял застывавшую кровь по жилам. Крепость была как на ладони. Краузе видел поднимающийся от разведенного во дворе костра, дым, и фигурки ходящих по земляному валу часовых. По валу прошел Медлявский, и поговорив о чем-то с Эфроном, снова спустился вниз. Все фигуры были в пределах действительного огня. Странное чувство, глядеть на знакомых, в которых не собираешься стрелять, через снаряжение снайпера.
Краузе был высококлассным стрелком. Он знал об этом без гонора, со спокойным достоинством. Еще до войны он неоднократно побеждал на армейских соревнованиях по стрельбе. На любом месте своей службы, он сходился с местными охотниками. Не теми - опереточными, время от времени вылезавшими из городских домов, дабы похвастаться друг перед другом дорогущими ружьем от 'Голанд энд Голанд', и убив полторы утки, вновь вернутся к привычному быту. А настоящими - которые жили промыслом. Ловцами, которые для того чтоб добыть зверя, сами почти превратились в зверей. Он охотился с самоедскими добытчиками, с древними морщинистыми лицами, и неутомимыми телами. Некоторые из них до сих пор стреляли из дульнозарядных ружей, к которым сами лили пули. Были и такие старики, кто полагался на лук, и смеялся, глядя на ружья... У них он учился красться, таиться, ждать. Самое трудное, - ждать, перетерпеть засадой осторожность зверя.
Во время Великой Войны он оказался в составе 'русского легиона', который был отправлен на помощь союзникам во Францию. Там он прошел курс в составе французской снайперской школы. У французов дело было поставлено с размахом. Винтовки оснащались телескопическими прицелами, которые приближали к тебе врага. На дальней дистанции мушка больше не закрывала тело противника, достаточно было насадить его на 'пенёк' прицельной марки. Использовались передвижные бронещиты. Искусственные маскировочные укрытия, вроде полых пней, внутри которого мог сокрыться стрелок. Были и мохнатые шотландские костюмы, облачившись в который человек начинал напоминать лешего, и действительно мог буквально раствориться в лесу.
Краузе учился, смотрел, сравнивал. Телескопическими прицелами ему случалось пользоваться и раньше, правда те были длинной почти во всю длину винтовки, здесь же они были значительно менее громоздкими. Стреляли французы весьма метко, но, пожалуй что, по русской мерке слишком долго целились. Однако сам французский подход, при котором стрелки были обеспечены многими фабричными полезностями, которых вовсе не было на родине, заставлял Краузе испытывать чувство неловкости и досады. Почему в небольшой Франции могли сделать то, чего не могла изготовить огромная Россия?.. Единственное, что несколько утешало, немалая часть этих кундштюков было по происхождению британскими. И к британским снайперам, французские стрелки питали примерно те же чувства, что и он сам к французам.
Ему доводилось встречаться с немецкими снайперами. Самая опасная добыча -человек. Однажды какой-то умелец с той стороны заставил его почти весь световой день просидеть в заполненной стылой водой воронке. Это было плохо, но лучше чем у напарника, который раскидал мозги в грязи... Краузе пробовал высовывать из воронки свою маскировочную скатку, - самым краешком - и тут же получил в ней дыру. Краузе еще шерудил скаткой, но тот больше не стрелял; - ждал настоящего, живого. Они - тот и Краузе - прекрасно поняли друг-друга. Удивительно чувство близости с человеком, который хочет тебя убить.
А в другой раз Краузе перехитрил немца. Тот неделю терроризировал передний край. Краузе вышел против него, - и поймал. Меткая стрельба на войне отличалась от соревнований тем, что призов за неё часто не было. Сидевшая в окопах пехота так наоборот покрыла Краузе матом, потому что снайпер убивал только неосторожных, а за его гибель позицию батальона закидали снарядами размером с чемодан. Но в тот раз приз все-таки нашел Краузе. Через три дня штурмовая команда, ходившая на ничейную землю, нашла труп немца, и честно принесла Краузе его винтовку. Маузер был поврежден, - пуля Краузе сперва вошла в ложу у затвора, и только потом расколотила немецкому коллеге голову. Но прицел был в полной исправности. Краузе оглядел его, и приятно удивился чистоте и четкости немецкого стекла. Этот прицел он снял, и увез с собой, в Россию. Уже здесь умельцы из полковой мастерской, помогли установить прицел на отобранную Мосинскую винтовку, и сделали загнутую козьей ногой рукоять затвора, чтоб та не стукалась при перезарядке в прицел. Говорят, вещи взятые с мертвецов, приносят несчастье. Краузе не замечал. Прицел не подводил. Немецкое качество. Но теперь с этой винтовкой ему пришлось охотится на тех зверей, который он никогда не мечтал добыть - на соотечественников. Это была плохая война. Плохая охота.
Сенцов. Однокашник по училищу. Все-таки это был он. Но если даже такие люди как Сенцов, шли служить к красным... Нет, думать в это сторону не хотелось. Думать в эту сторону было нельзя.
Жена... Мария... Эта мысль и грела Краузе, - и тревожила его. Он встретил её, до войны, когда был переведен в Екатеринбургский Пехотный полк. Когда попадается зверь? - Когда не чует опасности. Где зверь больше всего уязвим? - На чужой местности. Краузе встретил Марию, черноглазую красавицу, - и почувствовал, что в него попали. Проблема была, что в данном виде охоты черноглазый ловец не добирал добытого зверя, - а просто бросал его. Выстрел из спортивного интереса, - и подранка оставляют в лесу умирать. Краузе подранком амурных дел быть не собирался. Он решил, что и сам должен отнестись к этому, как к охоте. На зверя сложного, неведомого, живущего в сказочном лесу. И такого можно добыть.
Экипировка для охоты была непривычной. Вместо винтовки приходилось использовать букеты роз, бонбоньерки, и билеты в театр оперы и балета, что стоял на Дровяной Площади. Оперные певицы раздражали Краузе неимоверно, -во время их высоких нот его руки машинально тянулись к отсутствующей винтовке. Балерина, прыгнувшая на пуантах в грациозном прыжке, сильно напоминала косулю, и непроизвольно включала в голове Краузе расчет упреждения до точки нажатия на спуск. Но, первая добродетель охотника -терпение.
Ухажёров у Марии было много, редкий зверь, притягивает охотников. Большинству хватало перекинуться с Краузе взглядом. Он был спокойный человек, не ругался, не буянил, просто разговаривая с субчиками, мысленно представлял, куда лучше положить пулю. Ухажеры почему-то терялись от его спокойного взгляда. Впрочем, был горячечный студен-социалист, который надумал стреляться. По семь патронов, барабан до железки! Студент взопрел еще до стрельбы, и дрожащей рукой кинул куда-то один выстрел. Краузе в ответ навертел в шапке студента шесть дырок - чтоб голова проветрилась. Один на всякий случай оставил в барабане про запас. Студент все понял, и испарился грызть гранит науки.
