Ну, понятно, небольшая Цусима, Хиросима, Нагасаки, Перл-Харбор. В два голоса. Минут сорок! Пар спущен. Докладывайте…

«Опечатываю я, значит, последнее хранилище. Вдруг, ветка хрустнула. Оборачиваюсь – лосенок. Маленький такой, ножки длинные, подрагивают, губка верхняя подковкой, чмокает… Не удержался я, погладил, палец пососать дал… А тут треск сучьев, тяжелое что-то бежит. Мамка! огромная! На защиту! Из ноздрей огонь, мелкие деревья падают, с корнем вывернутые!

Я ветку схватил сухую, об колено переломил, типа, выстрел! А она на меня, ноги прямые, копытом вперед! А они, лоси, волку череп с первого раза пробивают насквозь!

Хорошо, у сосны стоял. Как вверх взлетел – не помню, вниз глянул – страшно стало, и от высоты, и от того, что лосиха с моей фуражкой за 25 рублей делала! И ревет! А на ее рев и папашка примчался, вот с такими рогами. Ноздри у падлы раздуваются, раздуваются, а потом как затрубит! И на меня смотрит. Типа убью гада за семью! Меня еще выше как подбросило! Сосна корабельная, а я наверху, за нижние ветки держусь. Ох, и высоко! Теперь знаю, что чувствовал матрос-впередсмотрящий в «вороньем гнезде» на мачте парусника… И верхушка сосны циркуляции описывает… Страшно! И пить хочу…

Четыре часа… Затек весь.

И не уходят, дите травку щиплет, лосиха фуражку пинает, фыркает, что-то мужу рассказывает, а он, дурак, верит! А лось фуражку передними копытами, да насквозь! Ревет, а потом голову поднимет, на меня белым глазом глянет, фуражку с ноги стряхнет и как затрубит!

Лучше б ревел…

Потом маленький бекнул, плакать начал. Устал за врагом охотиться. Ну, мамка папку головой в бок ткнула, потерлась, мурлыкнула: пошли мол… Папашка последний раз рогами сосну покачал, рявкнул что-то, мне показалось: «Я тебя найду еще…»

Ушли. Гордые. Малыш за ними.

А я слезть не могу. Затек весь. И руки не расцепить, не ослабить. Не помню, как слез… Прошу освободить меня от занимаемой должности председателя охотничьего общества части. И от походов на техтерриторию или разрешить ходить с ружьем. Извините».

Ну, командир ему, конечно, за непотребный вид взыскание объявил, нельзя так выглядеть. А зама попросил документы приготовить на перевод Вовы в отдел минно-торпедный флота – куда ему после такого стресса по техтерритории шляться, тем более с ружьем. Нельзя там с ним… Не положено.

За окном заурчал командирский уазик. Командир поехал к прокисшему оливье. И Вову забрал.

В освещенной светом дневных ламп теплице – замполит. Что-то собаке шепчет, гладит, тьфу – целует! А дурында хвостом машет, как пропеллером, облизывает зама, скачет. Не к добру. Зам сейчас по подразделениям пойдет. Праздник. Что он там собаке наговорил? Прячься, народ!

Думаете, «Прибой» гудел без Вовы? Плохо же вы людей знаете! Он в старой тужурке пришел. Хотя, как говорят очевидцы, ожидаемого успеха со смертью девкам так и не произошло. Женщины, они красоту любят. Чтоб шеврон блестел! Значит, хозяин шеврона молод! А если нет, то и он, и шеврон – так, потертость жизненная…

И нельзя военно-морскому офицеру даже после такого стресса начинать знакомство с женщиной с фразы:

– А у нас в части лоси водятся…

И дрожать.

Нашел интересно-печальную фотографию. А может, это наша «Б-33» лежит на боку в 19 бригаде во Владивостоке? Ржавчина, вода в отсеках.

А раньше жизнь кипела и шумела, свет горел, запах опять такой специфический.

Аден, океаны Индийский и Тихий, море Охотское… Стрельбы торпедные…

«Тянем» боевую подготовку за всю бригаду. Два месяца непрерывных торпедных стрельб. Загрузка – переход в район – стрельба – поиск торпед – переход на базу Завойко – загрузка торпед, ночь – полночь… Вымотались основательно. Я не помню, сколько стрельб нам отдел БП на бригаду нарезал, то ли 42, то ли больше, но 25–30 точно наши. Все успешно.

Ночь, народ спит, идем в район. Тишина. Зам ходит по отсекам, вахту бодрит. Времени около часа ночи. В первом – матрос Бердыев около стеллажа со «стрельбовой» торпедой. У ног – два чайника. Дернулся, услышав, что кто-то в отсек зашел. Лицо хитро-испуганное, щелочки глаз еще меньше стали.

– Ты что ночью бачкуешь? Чай для вахты? Молодец!

– Чай, чай…

– А чего холодный?

А что за запах? Водочкой откуда-то тянет. Боец полтора года не отслужил, не может еще употреблять, не по чину… Хотя полтора как раз сегодня… А снимем-ка крышечку с чайника…

Сонную тишину лодки прорезал дикий рев зама:

– С-у-у-у-к-а-а! «Торпедуху» слил!!!

И еще разные слова. Слышно было даже в седьмом через задраенные переборки!

В отсек влетел командир: раз ногой по чайнику, два – по второму, три – по Бердыеву!

До стрельбы – два часа. А торпеда приведена в негодность заботливыми и умелыми матросскими руками! И долить нечем, чайники на палубе валяются на боку, благоухают.

Это все мы задним умом сильны – не надо было опрокидывать. Да любой бы опрокинул!

Что-что поколдовали флагмин с минером, механик глицерином поделился, был у него, долили, приготовили, в ТА подводный снаряд загрузили. За десять минут до начала атаки.

Представляете, каково командиру было? Начато выполнение боевого упражнения, стрельба по главной цели, а стрелять-то и нечем… Железный человек, не опустился до доклада. Верил. Про седые волосы врать не будем. Может, и появились…

А Бердыев, с лицом, ставшим в два раза шире, багрово-красно-синим, чистил картошку в четвертом…

Зам бдительность втрое усилил: мутации среди экипажа начались: караси в…, подгодки в… и т. д.

Последнюю стрельбу выполняет комбриг. Спустился контр-адмирал в лодку, канадка, полусапожки хромовые, огромен, громогласен, в центральном сразу тесно стало. Вихрем пролетел по лодке, перепугал всех до полусмерти, увидел какой-то непорядок, сразу к старпому претензия:

– Старпом! У вас в центральном может лежать огромная куча дерьма! Но если оно обвеховано и обнесено леером, а по центру воткнута табличка «ответственный старшина 2 статьи Пупкин», значит, на лодке порядок! А пока наблюдаю бардак!

Ну, во бщем, все как положено. Устранили, в дерьмо таблички воткнули, доложили.

Идем в район.

Разделся комбриг в командирской каюте, усы причесал, в центральный вернулся, и уже спокойно:

– Зам, а что это у тебя?

Замам предписывалось вести магнитофонную запись торпедной атаки, а потом кассету сдавать в секретную часть в качестве приложения.

Наш записывал аж два раза, сначала командира, потом старпома. Старпом тоже стрелял.

Среди сплошного мата можно было разобрать только одно, после выхода торпеды: «Б…! А какая, омега“?!» Старпом себе кассету забрал, командир тоже. На память. Чтоб потом на пенсии слушать. Так и не попали они в секретную часть. А что зам – ему чистых две кассеты купили, чтоб родину в расход не вводить. Он что-то не так понял, Высоцкого записал. «Баньку» в том числе. Слушали все с удовольствием.

Перед прибытием комбрига зам одну кассету стер, хорошо, что не с «Банькой». А где ему кассет набраться? Мы ему из отпуска везли, в Москве покупали. У нас даже фанерки не было под боевой листок. Когда матросу приходила посылка, зам лично ящик от нее забирал. Особенно ценились крышка и донышко.

А у зама на коленях магнитофон «ВМ-72». Или 75? Его Бердыбеков в люк центрального уронил. Специально. В палубе вмятина, а «магу» хоть бы хны.

– Магнитофон, товарищ комбриг. Торпедную атаку записывать.

– Слушай, зам… Убери агрегат. Честно, раздражает. Пусть вахтенный от руки конспектирует. Может, по отсекам пройдешься? Ты на ВИПе? Да ладно, там в расчете и так людей полно…

А записывать было что! Даже старпом, виртуоз выражений, был скромным очкастым интеллигентом по сравнению с комбригом! Боцман Станюковича или Соболева, или еще кого-то там – беспомощный дилетант!