– Не понял...
– Ну, проведите параллель. Принято считать, ведь, что, например, «Вакханалия» Рубенса это – мифология. А если – нет? Да и что такое – мифология? Некий вымысел, легенда, фантазия, где фантазия – вранье, вранье – то, чего не было или не может быть; не может быть потому, что, видите ли, противоречит каким то законам, согласно которым, например, тот же Манчик Сипкин «не может» ходить по потолку. А между тем Манчик Сипкин не только «может» ходить по потолку, но еще и очень «любит» ходить по потолку. Особенно по ночам. Его просто никто не видит. Потому что ночью положено спать. Кем положено? А вот тем самым законодателем. Теперь поняли?
– Почти...
– То есть, я хочу сказать, что в этот во второй с конца день, так же случались разные обстоятельства, и происходили разные встречи и разговоры, неминуемо повлиявшие затем на день сегодняшний. И как было уже сказано, именно в этот день, длившийся, если точно сказать, 18 арбузных долек и ночей не имевший, и подходили Калгузбуд Окосава и Постромон Риссин к «сути» происшествий и брали они за края, и затем раздвигали по краям и раскрывали по краям самую глубинную матрицу. Или, к примеру, был, например, такой, к примеру, неприличный, например, эпизод. На парковой скамейке, ровно в час дня, вместо сбруи, была найдена сегодняшняя свежая вечерняя газета (краска даже не высохла) с новым указом от сего числа этого года. И, по всей видимости, на этом указе кто-то сидел. Нонсенс? И не говорите ничего – самый настоящий нонсенс! И отсюда же, влияние подобных и уже исчезнувших обстоятельств неминуемо распространяется дальше, и не только по кривой и касательной они распространяются, но и в самую «лобовую». Ведь – так? Если, все вокруг полно математических повторений и лирических соприкосновений, значит неминуемо, какими бы заостренными постулаты ни были, мешают ложкой все равно «туда или сюда», и вот в дверь опять постучит кукушка, и войдет в незнакомое помещение Миминкус и скажет: «Само собой».
И вот теперь, ввиду именно «таковых» обстоятельств, у Казарменного Сарая и услышался Томский мотив (от фабричного гуда и слоновьей музыки), а на крыше дома на Сервяжной улице замечен был Роту бегущий за Кацуской с кривым бердышом в руке (обычная история его дубинной диалектики – «чего-то не так сказала»).
– Ха! Вот тут то и промах с вашей стороны просматривается. Ведь вы говорили в прошлый раз, что Роту давно бросил свои претензии к Кацуской и заострил свой взгляд в другую сторону! Я обратил на это свое пристальное внимание и теперь говорю...
– Да. Но, дело в том, что городовой в тот день взял выходной, когда понял, что стал невольным свидетелем, когда увидал Роту и Хохлиману Хохирану идущими под руку по площади вместе.
И, вот затем уже, когда увидали Роту бегущим по крыше с бердышом в руке, в этот самый момент, небо заволокло тучами и выбежал в трико и без носок на голую ногу Холмогор Мяткин – городской заводило. Имея баритон, но с утра не в духе, он поначалу гостей не заметил и, как среди своих, нацелился на «фигуру Бомбуда» в ее изначальном, старом варианте, и еще без каких-либо интерпретаций – разгоняем тучи и смотрим за горизонт. (Все те, кто сидели дома, разумеется, бросили заваривать чай, встали из-за столов и прильнули к окнам). Это была широко известная гимнастическая групповая фигура и, в сущности, старого образца потому, как в новой его картонмендии «Малиновые шторы» (более поздняя редакция Бомбуды – аллегорическая круговерть – а эта более устойчивая) сюжет другой. И здесь он не особенно себя показывает, практически ни в чем не участвует, нигде его не видно, за исключением концовки. Концовка такая.
– Постойте, опять. Дайте хоть немного опомнится. Значит – Заростан Хикрювный да с деверем своим Растопон Мникиным, давеча, когда хотели без очереди пролезть в баню (я стоял сзади и все прекрасно видел), так же намеревались привести себя в должный вид и, по видимому, в должный вид они хотели привести себя ни почему другому, как потому, что....... Но вот – почему? Хочется заглянуть вперед. Не потому ли что – свадьба? Или – наоборот – гости?
– Сейчас мы все досконально выясним.
– А не потому ли (в своих догадках, я это мысленно чувствую), что в баню они пошли для того, чтобы после выглядеть пристойно в первых рядах – они ведь всегда сидят в первых рядах, когда смотрят «Бомбуду»? Такой вопрос. Или постулаты как-нибудь опять прилетели, и никто их в диван не успел засунуть? Я, будто, в инфракрасном луче сейчас сижу, как в тумане все. И значит – постойте. А если они приготовлялись основательно не только к гостям, но и к показу, то, следовательно, о свадьбе даже не думали! Потому – бани? Или не потому? Ведра то – до сих пор на них блестят, как новые! А, что касаемо предрасположенности табуном мыться, я об этом еще в прошлый раз знал – не целесообразно. Мыло – путаешь, щетку путаешь, подошву – тоже неминуемо путаешь. Вначале я не понял – причем тут бани. А теперь – понял. Дальше...
– Конечно! Кузимун Комков, Аманка Варда, Куськин и Федор Ихотон того же мнения насчет не целесообразности всяческих соблазнов на почве подобной общности. У Холмогора Мяткина прелюдия даже такая есть, и специально для зрителей первого ряда, где практически показаны явные погрешности в восприятии того, что вокруг, когда смотришь на что-нибудь вблизи, и перестаешь воспринимать объект таким, каким он является, даже без лупы, потому, как занят «другим». И там тоже – очень необычная концовка. Но теперь концовка – такая
Исходя из того, что день приходится на осень (а времена года могут меняться каждый день), тогда вечером обязательно должен быть практический смысл все это увидеть. И потому ходьба применяется только под фонарями и в одном воплощении (то есть, как встал с утра в определенном настроении – такой и есть до вечера – без изменений). Но в Малиновых шторах в новой редакции Холмогор Мяткин превзошел все ожидания и захотел намекнуть на другой вывод – что «именно в том-то все дело, что ничего не бывает зря и в каком угодно виде, даже если сам вид закрыт Малиновыми шторами». Общий смысл где-то такой и был и потому здесь – «Малиновые шторы» уже выглядят несколько иначе. И в концовке он просто берет за края и дергает пейзаж вниз – и летят кастрюли, мухи, Шестикос Валунд, витрины и пр. в виде телеграфной ленты и нового указа за номером 246 дробь 8. Концовка понятна. А вот само событие, в теперешнем своем положении – нет.
6
– Дело в том, что еще за день до этого события, было ведь и «вчерашнее», и именно оттуда, а то есть, «с третьего с конца дня», как раз и выходит, что ни бегать по крыше Роту не должен был, ни гнаться за Кацуской не должен был потому, как Кацуская к тому времени примеряла новый сапог на далеком причале и Шаровману была верна.
– А ведь – правда! Я сразу не уловил – говорю же, что вы слишком быстро рассказываете.
– И здесь выходит уже другая связь, не совсем понятная супротив должной, зато, по всей видимости, более заостренная. Значит Мацыпуцу Цуцинаки, да с братом Пиатоцу Цумыцу, до еще с женой брата, да еще вместе с ними с Почеломом Гускиным на ходу, не то, что в баню не могли пойти, но они даже по 2-й Фарватерной устрице, которую еще не построили, так же, не могли никуда идти и, следовательно, в сумме этих параллелей, ничего параллельного здесь не проведешь. Следовательно, не только не могло быть «ничего» на это похожего и «чистого» для восприятия, но если постараться посмотреть на то во всей глубине подробностей, то выйдет так, что и самого «дна» этого события еще не было, а, быть может, и самой «реки».
– Проясните.
– Проясняю. Второй с конца день имел свои последствия и можно с уверенностью сказать – не лежи на скамейке газета, и как бы не ошибался Миминкус Мимикрий дверями, ничего в дальнейшем, как оно теперь произошло, могло бы вовсе не произойти! А это значит, что третий с конца день имел свои последствия не меньшие, чем второй и т.д. Ведь после Сатунчака десять дней прошло! И хотя в эти десять дней, параллельно, происходили другие дни (ведь если в одном месте происходит «одно», то в другом месте происходит «другое»), здесь, как бы ни было данное обстоятельство обескураживающим и выходящим из всех мыслимых и немыслимых предположений, но именно, ни кто иной, как Манчик Сипкин, как оказалось, умудрился провести здесь параллель и успел даже вывод сделать. Исчезновение то его, как раз и похоже было на некий «вывод не с проста» в самой неуклюжести исчезновения. И получается что? А получается то, что Манчик Сипкин хотел сказать: «А что если корма прохудилась, масло не залили, шестеренки начали заедать, Моната Жо приблизилась к сути переименований, (жуткое время, когда все босые ходят), Роту – провокатор, и «я боюсь»». Глупо, конечно, было так думать с его стороны, но общий «запашок» происшествия Манчик Сипкин все-таки угадал точно. Исчезновения они ведь, как ни крути в противоположенную сторону, как не заводи разговор никчемный, все норовят опять воплотится в какую-нибудь форму. «Печенья не всегда бывают вкусные, даже тогда, когда печет их Машмотита». Иконечно Манчик Сипкин по статусу своему не мог ничего знать досконально – но ведь чутье, как особая область сознания, когда ума не надо, имеет свои основания и свою точку Авроры, и иногда может получиться так, что Сипкин оказывается «умней» самого Маминкуса – прозорливее. Такие абструкции довольно часто встречаются. Потому, вполне резонно было со стороны Манчика Сипкина предпринять противоположенные меры и для начала сделать вид, что подошва идет вперед верха мыска, затем обратить на это внимание прочих, а затем выдохнуть и испариться. Потому, как иначе, если принять данную фантосмагорию за обыкновение, какая же здесь может быть привычная для горожан последовательность событий (завтра-вчера-позавчера-послеэавтра), когда и ногу то Кацуская почти натерла, пока ждала, и море было не спокойно, чтобы дождаться, и бердыш этот был еще только рудой, а потому и сам Роту бежать никуда не мог – сидел себе преспокойно в спальне, в колпаке, и пальцами на ногах шевелил.
