Вот двадцатый кабинет, и Яна никогда не задерживается возле него. Здесь владения Елены Владимировны. Страшная и вздорная как мультипликационный тролль, Елена Владимировна трижды скандально развелась, не находила общего языка с единственной дочерью и умела испортить настроение любой коллеге, не повышая голоса. Ее предметом была биология и только здесь, среди учебников, парт и пульта от проектора ее маленькие, близко посаженные глаза горели священным огнем. Елена Владимировна ловко поддевала факты своим длинным носом и осаживала учеников одним только взглядом, даже если ответ был правильным. Предмет свой она страстно любила, одинаково веря в гений Дарвина и открытия Менделя, она горела биологией подобно тому, как старая дева сгорает под взглядом молодого физкультурника в облегающей майке.

Кстати, о молодости, следующий, двадцать первый кабинет, занимает Анатолий Григорьевич – издали он выглядит привлекательно. Высокий брюнет, движения неторопливые, одет классически до боли (жилетка поверх рубашки хороша в пятьдесят, тогда как Анатолию Григорьевичу чуток за тридцать). Он хорошо знал историю и свободное от работы время делал Елене Владимировне презентации к разным ее урокам, используя разные интернет платформы. Презентации служили Анатолию Григорьевичу спасительной мухой – точно так же как самец паука перед спариванием с самкой приносит паучихе немного еды, чтобы не быть съеденным. И, о да, биология и история спали вместе.

Яна отвернулась, чтобы забыть о них, спустилась на первый этаж и с благодарностью услышала приятный уравновешенный голос Евы Владимировны. Деепричастные обороты – это прекрасно, и если Александр Сакоевич взял Еву Владимировну на работу – толк из нее обязательно выйдет – директор никогда не ошибается относительно способностей своих учителей.

Работы было по горло, и Яна не стала задерживаться в учительской. Сегодня она всем была нужна, пришли сразу три матери учеников из вверенного ее руководству класса, и заняли полчаса времени вопросами об аттестации, пропусках и тому подобном. В десятом часу директор устроил экстренное совещание по вопросам охраны, пожарной безопасности, и проблемах работы мед пункта. В результате Яна не успела ничего из того, что запланировала, и едва справилась с проведением текущих занятий.

Естественно, она опоздала на кафедру, и приехала лишь после третьей пары, чувствуя себя порядком пропотевшей. От машины до крыльца пришлось бежать под дождем.

В коридорах стихло. Перемена закончилась, и людской поток распределился по аудиториям. Дверь в преподавательскую осталась приоткрытой. Вокруг ни души. Яна стянула резинку с влажных волос, расстегнула пиджак, и, снимая его на ходу, вошла. Бросила портфель на свой стол, и инстинктивно обернулась. Дверь в кабинет Решетова оставлена распахнутой настежь, чего не бывает вообще никогда. В широком проеме виден стол, за которым неподвижно сидит хмурый Сашкин, и мрачно смотрит на нее. Его холодные глаза можно было бы назвать красивыми даже сейчас.

– Здравствуйте, – произнес он, едва разжимая губы. Он полностью собран, выжидает, рассматривая ее с неприязнью.

– Здравствуйте, – выдохнула она, стараясь гнать оцепенение прочь. – Я не специально опоздала.

– Я вижу.

Гаврила Сергеевич обманчиво лениво развалился в кресле. Яна отчаянно боролась с желанием схватить пиджак, поскольку в одном только платье, с голыми плечами она чувствовала себя недостаточно защищенной. Хотя, почему она должна так уж стесняться этого человека? У него внуки есть, наверное, ему не по чину женщину третировать.

– Присаживайтесь, – пригласил прокурор. – Раз уж я вас дождался, поговорим.

– У меня пара должна бы…

– Света заберет вашу подгруппу, – перебил Сашкин. – Проходите.

В последний раз Яна чувствовала себя такой скованной на собеседовании в школе, перед приемом на работу. Лет одиннадцать назад. Сейчас она незаметно ущипнула себя и выпрямила спину. Переступила порог кабинета, и уселась.

– Назовите свое имя.

– Оладьева Яна Александровна.

– Возраст.

– Тридцать четыре полных года.

– Институт единственное место работы для вас? – Сашкин смотрел в окно, и чисто механически задавал вопросы.

Яна не стала дожидаться очередной реплики, и пересказала свое резюме. Странная детская робость понемногу оставляла ее, отчего ум заработал удивительно хорошо.

Вот он, страшный дядька, весит, наверное, килограммов сто, ну и что же? Чисто выбрит, голос спокойный, глаза усталые, жесты сдержанные интеллигентные. Подумаешь, выше ее на голову, ну и что? И не ее, Яны, здесь вина, что у него плохое настроение. Она его не боится. Она может все рассказать, ей терять нечего, все равно посадят. Родственники Кости позаботятся о Максиме. Яна Оладьева умеет отвечать за свои поступки. Да, страшно. Да, хочется закатить истерику, но она не опустится перед ними перед всеми до подобного. Сначала пусть будет суд, и она очень громко расскажет обо всем, от чего встанут волосы дыбом у свекра и свекрови, у всех коллег по работе, у всех вообще…

– Вы одна из тех, кто был в прошедшую пятницу на работе. Заметили что-нибудь подозрительное? – Сашкин легко выпрямился, уставился на нее в упор, и его холодный серый взгляд стал невыносимо прямым.

– Ничего подозрительного я не заметила.

– Окна этой преподавательской расположены прямо напротив окон того самого коридора.

– Я редко смотрю в окно на работе.

– Замечательное качество, – усмехнулся Сашкин недобро.

– Извините, я надену пиджак, – поднялась Яна. Про себя она уже все решила. Но ей нужны были эти несколько шагов по комнате, чтобы ни трусить слишком сильно. Вывернуться наизнанку иногда сложнее, чем умереть.

– Замерзли? – спросил Сашкин, когда она снова опустилась в кресло. Он ни разу не отхлебнул из чашки. И только стойкий запах кофе равномерно пропитал воздух вокруг. По окну сплошным потоком лились густые струи дождя.

– Да, – ответила Яна, и смело посмотрела прокурору в глаза. – Мерзну с прошлой пятницы.

– Знаете, убитый знаком мне, – продолжала она дерзко и мрачно. – Только он и сам не знал, что я его прекрасно помню. Он шантажировал моего мужа два года подряд, применил для запугивания разные способы. У меня дважды пытались похитить сына, ранили няню. За одним из похищений я невольно наблюдала из окна. И все это Сергей, если это его настоящее имя. Итак, вы будете пользоваться дополнительными материалами при расследовании, господин следователь? Или вы, как и в полиции скажете, что состава преступления нет, и свидетелей не достать? Равно как и запуганная няня, которая просто уехала в неизвестном направлении?

Яна готова была накинуться на него, встретить любое проявление злости. Лицо ее напряглось, носик заострился.

В глазах Сашкина появилось любопытство. Он спокойно молчал.

– Хотите знать, кто убил?

Глаза Сашкина сузились, ледяная корка не пропускала эмоций.

– Хотите знать, кто убил Сергея, или хотите знать, кто убил тетку охранницу и Сергея? – безжалостно спрашивала она, и в эту минуту ей было безразлично, что она стучит лбом в стену, а не в дверь.

В коридоре слышался топот, шум нарастал. На полуслове Яну перебил громкий возглас Решетова.

– Гаврила Сергеевич! – ворвался всклокоченный заведующий. – А я опоздал! Опоздал! Что же ты сидишь? А, Яночка. Ну что, убедились, товарищ прокурор, что все мои сотрудники невинны как бараны? Жена моя приготовила потрясающий плов. Прошу.

– Извините, Яна Александровна, – поднялся Сашкин.

– Вы не закончили свою работу, господин следователь, – возразила Яна. Решетов выпучил на нее глаза, мол, кто добровольно станет отвечать на вопросы правоохранителей?

– На сегодня достаточно, – лениво отозвался Сашкин, и вернулся с полпути за своей курткой, которая висела на спинке кресла. Решетов уже испарился, его голос слышался в дальнем конце коридора.

Сашкин глянул на нее безразлично, неторопливо застегнул пиджак, обогнул стол.

– Правильнее говорить, господин прокурор, – произнес он негромко, аккуратно обходя ее, застывшую возле стула на котором недавно сидела. Свежий запах его одежды коснулся лица Яны. Запах свежей полыни.