Они поднимались по скрипучим ступеням на резное крыльцо княжеского терема. Напоминание о семье сделало Семёна задумчивым. Сысой, Агафья, сыновья. Уж, поди, и не помнят отца. Эх, судьба. Неужели, когда-то у него всё было хорошо?! А он не ценил… Только потеряв, понял, каким богатством, каким счастьем обладал!

–Про отца моего ничего не слыхал?

–Жив. Да ты у Адавлета спроси. Он дня три, как из Нижнего.

Они вошли в тепло терема. Тускло горели свечи, чадя в спёртом воздухе. Пахло кислой кожей и прелым тряпьём. По тесному коридору прошли к гридне. Ванька ушёл докладывать. Его долго не было. Караульный косил взгляд. Наконец, Ванька появился, хмыкнул:

–Все языки от удивления проглотили. Проходите, ждёт.

Семён и Микула стянули шапки, пригладили волосы и бороды, шагнули в гридню, хорошо освещённую, богато убранную мехами и резной мебелью. Семён увидел князя Юрия, его сына Мстислава, подлец Ослядюковича, похожего на надувшегося снегиря, многих воевод, которых не знал, один, кажется, Жирослав – важный стал, подле князя.

Семён и Микула поклонились.

–Здравствуй, великий князь!

–Здравствуйте, – Юрий вгляделся в обветренные лица своих давних слуг, нашедших приют далеко на юге из-за произвола другого слуги. Он скосил глаза на Петра Ослядюковича. Тот был угрюм. – Зачем пожаловали, мои бывшие воеводы?

–Мы и теперь в твоей власти, княже, – сказал Семён.

–Надоело Михаилу служить? – ухмыльнулся Юрий.

–Мы оказались у него не своей волей.

–Ладно. То дело давнее. Теперь зачем у меня?

–Из Чернигова мы с дружиной князя Ингваря отправились в помощь Рязани, княже.

Юрий заёрзал на троне – значит, даже Михаил послал рязанцам помощь, а он, Юрий, великий князь Суздали, бросил своих слуг на татарское поругание. Стало неуютно, и тут же больно за сыновей – как там на границах, пойдут татары на Коломну или успокоятся, разорив Рязань? Переживания не давали покоя ни днём, ни ночью.

–Войско рязанцев разбито, все города полностью разрушены, сожжены. Рязань – пустое место, пепелище. Все рязанцы мертвы. И тысячи живых не наберётся. Нас было тысяча семьсот, когда мы нагнали татар, стали рубиться, в живых осталось с десяток.

–Их очень много?

–Говорят, много. Войско Батыя пошло на Коломну, оттуда – пойдёт в Суздальскую землю, князь. Мы с Микулой ехали через лес, напрямик, чтобы тебя предупредить.

–Всё это знаю. Готовлюсь. В Коломне стоят наши дружины, основное войско скоро соберётся.

Семён с Микулой стояли посреди гридни недвижимо. Все молчали.

–Много ли наслужил у Михаила, Микула? – вдруг, спросил князь, кривя усмешку.

–На Батыя пять сотен вёл, княже.

–Поумнел, значит. Ладно. Говорите, в моей воле. Так и быть. Людей вам не дам. Простыми дружинниками пойдёте за Суздаль постоять?

Семёну было всё равно. Он глянул на Микулу, тот кивнул. Семён ответил за обоих:

–Мы готовы, княже.

–Вот и прекрасно. Место в тереме есть. Иван вас определит. Отдыхайте. А с утра на службу.

Микула и Семён поклонились. Из гридни пошли в трапезную. Ванька всё рассказывал о здешнем житье– бытье. От пережитого и сытной еды захотелось спать. Семён чувствовал, как горели огнём лицо и уши, словно от хмельного, вспомнил встречу с Натальей, её губы, её слова, её неутешные слёзы, когда рассказал о Рязани. Наверняка, Евмен убит. Завтра он обязательно увидит её.

Микула незаметно исчез. Семён усмехнулся, вспомнил, как он страдал по оставленной зазнобе, видно, побежал искать. Только прошлого не вернёшь. И не исправишь – оно монолит…

«»»»»»»»

Мстя за гибель Кулкана и упорство, Бату велел всё живое в Коломне придать смерти. Пока тумены штурмовали укрепления, другую часть войска он послал в погоню за отступающими москвичами.

Остатки московской дружины едва успели вернуться в город, как выставленные в лесу дозоры донесли: «Показались татары!».

–И что, князь, будем оборонять город или бросим? – спросил у обессиленного Владимира Филипп Нянка.

–Отцу нужно время, чтобы собрать все дружины в кулак. Думаю, есть смысл отбиваться, – устало ответил Владимир. Пережитая битва, поражение, кровь и бессилие перед многочисленным врагом убрали давний страх смерти куда-то далеко, в самую глубь, и теперь, кроме отрешённой готовности принять то, что уготовано судьбой, ничего не было в нём.

Оборонять маленькую Москву, не имеющую валов и рва ( враги свободно подойдут прямо к стенам) было невозможно. Нянка это понимал. Он приказал бабам и ребятишкам уйти подальше в лес, но осуществить задуманное не успел – татарская тысяча встала под городом, перекрыв ворота. Татары не полезли сразу на стены, стали дожидаться подхода туменов авангарда

Владимир из-под Коломны привёл воинов меньше половины, чем уводил, крепость была обречена. Было больно смотреть на забитые до отказа склады: зерно, рыба, замороженное мясо, соль – основная база снабжения суздальских дружин. Воевода велел обложить склады соломой – если от Юрия не придёт помощь ( а она не придёт, тут иллюзий не было), склады сожгут.

Детей и баб согнали в центр городка, дома облили водой, улицы перегородили завалами. И Нянка, и Владимир понимали, что с горсткой воинов не удержат стен, а на завалах, в узких улочках держаться, какое-то время, было можно.

Нянка советовал княжичу уехать, ибо крепость всё равно падёт, даже предлагал сделать отвлекающую вылазку, чтобы Владимир мог незаметно выскользнуть, но тот отказался, выслав только гонца к отцу с вестью о поражении под Коломной и блокаде Москвы татарским отрядом.

Татары пытались уговорить сдаться без боя. Нянка приказал обстрелять их. Больше попыток договориться враги не предпринимали.

Встав лагерем у ворот, их отряды сновали по округе, пригоняя в лагерь пленных смердов и баб, которых тут же насиловали, а потом гнали рубить лес, подступающий к городку. Пригнанный скот резали. Дым костров уходил в морозную высь.

Когда подошёл передовой тумен, татары, вдруг, сбросили беспечность и, спешившись, полезли на стены.

Нянка собрал все силы на участке штурма, а князь Владимир и конная сотня метались вдоль стен, готовые пресечь удар с тыла, если татары полезут с другой стороны.

День кончился. Ночь была тревожна, но тиха.

Весь следующий день татары вяло обстреливали стены, не штурмуя.

–Чего они ждут? – удивлялся Владимир, глядя на спокойствие врагов.

–Не понимаю. Может, ждут подхода новых сил? Окружат и разом сдавят, – нянка сжал кулак, потом тряхнул головой. – Пойдём, князь, отдыхать. Скоро будет жарко, успеем на морозе настояться.

Ночью Владимира подняли – татары полезли на стены. Стоял дикий рёв тысяч глоток, тучи стрел прошивали округу. Из-за стен полетели пылающие горшки с нефтью.

–Вот чего они ждали! – кричал Владимиру Нянка. – Сжечь нас хотят. Малой кровью хотят! А ну, ребята, туши! Пожар мы сами устроим, когда время придёт!

Ночной штурм был отбит, а днём татары отсыпались, давая передышку и москвичам.

Нянка, усмехаясь, следил за татарским скопищем.

–А татар прибывает. Думаю, скоро они с нами разделаются. Уже три дня отбиваемся.

Владимир был рядом, смотрел на бунчуки тысяч и сотен. Пленные смерды вели широкую просеку от города на север. Как он и думал, готовят дорогу для конницы через лес на Клязьму, а там по реке татарам прямой путь на Владимир. Успел ли отец собрать княжеские дружины и ополчение?

Никогда не видела Суздальская земля нашествия чужих полчищ, а теперь выпало. И нет сил победить, только умереть, дорого продав свою жизнь.

Впечатление от Коломенского поражения, до сих пор, давило на Владимира. Эта бесконечность Батыевых полчищ, убивали волю к сопротивлению, но другого не оставалось, потому и не бросил Москву, оставшись на смерть.

Подошли новые татарские рати. Всё в раз переменилось – враги пошли на приступ. С визгом пробежав простреливаемую со стен, ровную поляну, приставили штурмовые лестницы. В город полетели сотни горящих горшков, запылали дома.