–Мы не трогаем служителей богов, но рязанцы прогневили бога войны Сульдэ. Посеките их саблями, – Бату задумался. – Нет, раз им так мила их вера, заприте их в храме и сожгите. Это будет справедливо.

Бату посмотрел на тёмников.

–Я хочу, чтобы погибли все рязанцы. Пусть воины насладятся победой. А мои нойоны могут тешиться с женами и дочерьми рязанских князей. Что не дали добром, взяли силой!

Отъезжая к уже поставленному на городской площади у стен детинца шатру, Бату сказал:

–Я просил рязанских князей, по дружбе, привести своих жён и дочерей на потеху моим лучшим людям. Отвечали – убей нас, тогда возьмёшь. Я убил их и взял.

Тёмники рассмеялись шутке.

У стен церкви разыгралась грязная сцена насилия. Самых приятных княгинь Бату с чингизидами забрали с собой в шатёр и долго пьянствовали, предаваясь оргии и разгулу, а ночью измученных женщин зарубили…

Десять дней бесчинствовали монголы в Рязани, грабя и убивая. Когда приелась смерть, жителей согнали в толпы и отдали палачам. Ставили пленников на колени и убивали ударами дубин по головам, а других, чтобы быстрее, топили в прорубях, загоняя в ледяную воду.

Похоронив воинов. Погибших при штурме, убив всех рязанцев, город подожгли.

Войско медленно потянулось по Оке на Переяславль– Рязанский, где ждали тумены Берке и Субедея. С Рязанским княжеством было покончено – впереди лежала Суздальская земля. Там добычи будет в сотню раз больше, и это грело душу. Чингизиды жаждали крови – уж слишком дорого обошлась победа над Рязанью – тумен лёг на поле битвы у границ, полтумена у стен и в городе. Но они знали, что ещё не одна тысяча воинов найдёт свою могилу в этой неприветливой, скованной морозом, земле…

«»»»»»»»

Известия о поражении рязанского войска и гибели всех князей, кроме Романа, повергли Владимир в шок. Князь Юрий собрал воевод и вотчинников, долго думали, как поступить: ждать и дальше, крепя силы, или идти навстречу татарам? После споров до хрипоты, порешили: собирать войско, как только можно быстрее, а на возможном пути татарской рати поставить заслон. Вновь к суздальским князьям понеслись из Владимира гонцы – в Ростов, Ярославль, Углич, Стародуб, Юрьев– Польский, и далеко– далеко в Новгород к Ярославу.

Во Владимире собралось ополчение с деревень по Клязьме и из Суздаля. Князь Юрий решил запереть дорогу с юга – Коломну. Прямого пути из Рязани на Владимир не было – к северу от Оки тянулись болотистые, непроходимые леса, потому татарам дорога была одна – через Коломну и Москву вниз по Клязьме.

Коломна была рязанским городом, но теперь об этом не думали. Юрий снарядил все имеющиеся силы, собранные с Владимирщины, поставив во главе старшего сына Всеволода, а для управление битвой, если такая случится, опытного Еремея. Младшему сыну Владимиру князь велел забрать всех москвичей, оставив Филиппу Нянке самую малость.

Владимирское войско двигалось быстро. В Москве Филипп Нянка неприветливо кормил и поил, отдал почти тысячное ополчение под руку Владимира, а сам остался в городе.

Когда войско подходило к Коломне, навстречу вывалил весь город – рязанцы радовались суздальцам, как избавителям. Князья Роман и Михаил Пронский были счастливы, но узнав, что это только передовые силы – пограничный заслон, чуть больше десяти тысяч, потемнели. Вместе с дружиной Романа, пришедшей из Рязани, Михаила из Пронска и ополчения из Лопасни, войск в Коломне собралось чуть больше пятнадцати тысяч.

–Умрём здесь, татар дальше не пустим, но мы не победим, – уверенно заявил сыновьям Юрия Роман. – Дерутся они не ахти как лихо, но ведь тьма– тьмущая, проклятых. С нашей малостью с ними не совладать. Что же Юрий всё войско не привёл? Ведь так побьют нас по частям. Как вы не понимаете?! Мы вас так ждали!

–Нет большого войска, – отрезал Всеволод. – Отец шлёт братьям гонцов, как в пустоту. Мы привели людей с Владимирщины и из Москвы. Но войско соберётся. Нам надо встать здесь грудью. Чем дольше продержимся, тем больше сил соберёт князь.

Повисла напряжённая тишина.

–А они, точно, пойдут на Суздаль? – наивно спросил Владимир.

–Пойдут, – мрачно отозвался Роман. – Точно.

Коломна была небольшим городом, потому войско поставили лагерем у стен, нарыв землянок, а лагерь укрепили невысокими ледяными валами – «надолбами».

Скоро пришли вестники из Переяславля– Рязанского – и Переяславль, и Рязань сгинули, Батыевы толпы неторопливо валят на Коломну…

Две черниговские сотни вынеслись к Пронску неожиданно, и смешались, заворачивая коней – города не было, только чёрное, горелое пятно и морозный ветер, бивший снежной пылью в обветренные лица. Торчали остовы каменных церквей. Куда хватало глаз – мертвецы.

Князь Ингварь онемело смотрел на ужасную картину – лошадь шла сама собой, следом ехали Евпатий Коловрат, Семён и Микула.

–Поздно, – глухо вымолвил Ингварь.

Откуда-то из пустоты, из щелей землянок, полезли чёрные, напуганные люди, узнав русских, завыли в голос, бросились, встали жалкой кучкой. Ингварь не имел сил смотреть, но спросил, пряча глаза:

–Татары?

–Они, проклятые. Войско рязанское разбили, князя нашего Всеволода убили и всех князей Рязани порубили, выжгли все сёла и городки. Говорят, в Ижеславле, вообще, никого не осталось.

–А Рязань?

–Не знаем. Но с той стороны до сих пор дым валит.

Ингварь посмотрел на восток – небо было черно от дыма. Рязань горит.

–За мной!

Отряд помчался за князем.

Семён думал, что скоро они налетят на татар, и он будет рубить своим мечом людей с раскосыми глазами, убивать, лишать жизни. Цела ли Рязань? Встал образ Натальи, и сердце испугано ёкнуло – он увидит её. Сразу представил белый труп, присыпанный снегом, с устремлённым в небо мутным, потухшим взглядом. По телу пробежал озноб. Конечно, он найдёт её живой. Или не найдёт, приняв смерть до встречи.

Ночевали на берегу Прони, жгли костры не таясь. Ингварь выставил караулы. Спали в еловых шалашах чутко – татары могли быть совсем рядом. Но тишина пугала – большое войско они почувствовали бы издалека.

Утро сдавило морозом. Лошади, все в инее, понесли, согреваясь на скаку. Отряд вышел в поле. Впереди не было города – чёрное горелое пятно, куда хватало глаз. Ингварь погнал коня. Остальные тоже припустили. В поле пошли трупы русских и татар, лошадей, а вот и место татарского лагеря, кучи смёрзшихся трупов рязанцев, валы, чёрные головни бревенчатых стен. В город въехали не спеша – куда хватало глаз, было пепелище, и среди груды горелых останков чернели каменными склепами остовы церквей и монастыря. Сердце превратилось в камень – оно не билось, и не падало в живот, оно заглохло. Было слышно, как цокают копыта по земляной корке.

Князь Ингварь свернул к детинцу, отряд разбрёлся по пепелищу – везде мёртвые, мертвые, истерзанные мертвецы. Вот места массовых казней. С крутого берега открылась река со свежими замёрзшими прорубями и вледенелыми телами рязанцев. Чёрная кровь. Стаи отъевшихся собак шарахались от всадников. Появились живые – хмурые мужчины, молчаливые, с впалыми глазами, укутанные в тряпьё, женщины, потрясённые дети. Они выжили, потому что, придя из недалёких сёл, умудрились бежать в лес, а не спрятались за городскими стенами, до того, как татары обнесли округу бревенчатым тыном. В Рязани сгинули все.

Семён поворотил коня – Наталья здесь, где-то под обгорелыми обломками, истерзанная и мёртвая.

У стен сгоревшей церкви топтались кони, дружинники искали трупы княгинь. Князь Ингварь стоял на коленях и плакал, и их приносили, голых, с ровными, рубленными ранами, и укладывали в ряд на землю, потом накрыли тряпьём.

Евпатий, стиснув губы, сжимал рукоятку меча. Он готов был рыдать вместе с князем.

–Бить их надо! Резать! – крикнул он, по-детски, звонко.

–Слышь, воевода, – склонился к нему с коня Микула. – Тут мужиков деревенских полно, надо бы вооружить.