Блэйтон старательно обошел тот факт, что все биржевые операции носили чисто спекулятивный характер и были интересны только самому Каргейту – и даже ему не особо, поскольку денег у него было предостаточно. С другой стороны, как Макферсон намекнул Фенби, если начинаешь что-то коллекционировать, нет пределов твоим тратам.

– В то утро дела мистера Каргейта затянулись, и мисс Нокс Форстер только успела выслушать распоряжения, когда без четверти одиннадцать дворецкий доложил, что пришел преподобный Йокельтон. Мистер Йокельтон и мистер Каргейт вышли из библиотеки вместе в 11.30; впрочем, протекшие три четверти часа не представляются важными.

Спровадив викария, мистер Каргейт вернулся в библиотеку, где оставался в одиночестве до полудня, когда, по заведенной для погожих дней привычке, отправился в сад – до обеда в 13.00. Примерно без четверти два он снова вернулся в библиотеку и больше не покидал ее – не считая нескольких моментов, когда выходил за альбомом мистера Макферсона – до вечернего чая, который ему подавали в библиотеку. В самом деле, в 17.00 он по-прежнему был там и подозвал садовника по фамилии Харди, больше известного как Харди Холл – если суд сочтет возможным использовать это имя, дабы отличать его от свидетеля Харди Пекаря, который также заслужил прозвище по роду своей профессиональной деятельности…

– Так вашего свидетеля зовут Харди или Пекарь? – Судья Смит уже устал слушать предложения, в которых нанизывались бесконечные придаточные. Он прекрасно понимал, о чем говорит Блэйтон, но из чувства противоречия решил потребовать объяснений. И заодно позволил обвинителю, объяснив запутанную номенклатуру в Скотни-Энде, начать предложение заново.

– …подозвал, как я уже сказал, Харди Холла, садовника, к окну и передал ему пузырек с ядом. Заслушав самого свидетеля, вы убедитесь, что после этого никто не мог добраться до цианистого калия.

– Вы получили распоряжение покончить с осиным гнездом?

– Получил.

– Вам надлежало использовать цианистый калий, который вам собирался передать мистер Каргейт?

– Он собирался передать мне некое вещество – не знаю точно, как называется, – и я должен был использовать его.

– А вы знали, как им пользоваться?

– Вокруг усадьбы ос этих завсегда видимо-невидимо.

– Вы хотите сказать, что уже не в первый раз занимались осиным гнездом?

– И не в первый, и не в двадцатый. Вот хоть в тридцать пятом – такая сушь стояла, что в деревенской колонке воды не осталось, и народ воду черпал ведрами из рва вокруг усадьбы, так я вывел с дюжину ихних гнезд. Хороший год был – для ос то есть.

– Понятно. Полагаю, вы объяснили мистеру Каргейту, что знакомы с этим делом?

– Конечно.

– И он согласился, что вы сами справитесь?

– После споров согласился. Мистер Каргейт всегда считал, что любое дело знает лучше всех.

– И он дал вам указания, когда вручил пузырек?

– Указания он дал раньше.

– Раньше?

– Ну да, утром. Когда ушел викарий.

– Это примерно в половине двенадцатого?

– Нет. Это прямо перед двенадцатью.

– Вы уверены?

– Ну да. У меня как раз обед начинался. По крайней мере, должен был начаться, когда я дела доделаю. Но мистеру Каргейту всегда было наплевать, когда у других людей обед. Я даже не успел шток-розы подвязать. И занят я был, так чего мне время терять – выслушивать про то, что я знал, когда еще пешком под стол ходил?

– Действительно. И все-таки какие-то указания он вам дал?

– Дал. Высунул голову из окна и говорит: «Эй, Харди» – и морщится так, будто ему и разговаривать с тобой больно. Мне-то хочется, чтоб со мной как с человеком. «Эй, Харди, – говорит, – я купил вещество. Я хочу, чтобы вы забрали его вечером и сделали так…» Ну, тут-то я его оборвал, я ведь и сам знаю. И говорю…

– Минуточку, мистер Харди. Он показал на пузырек?

– Пузырек на подоконнике стоял. Я снаружи этикетку видел.

– Вы уверены?

– Совершенно. Так я говорю…

– Вы сказали ему, что все это знаете, да? И он отдал вам пузырек примерно в пять часов?

– Именно, я пришел к нему за пузырьком.

– Пузырек стоял на том же месте?

– Да.

– Точно на том же самом? Как вы думаете, его не передвигали?

– Да нет, насколько я понимаю.

– А если бы его передвинули, как думаете, вы обратили бы внимание?

– Да почти наверняка.

– Спасибо, мистер Харди. Значит, вы забрали пузырек… И что вы сделали с ним потом?

– Уж я о нем позаботился.

– Потому что там была этикетка «Яд»? Очень разумно. Но что именно вы сделали с пузырьком?

– Я его в сарае с инструментами спрятал – до вечера. Сарай запирается каждую ночь, а то вдруг бродяги какие. Так я сразу пузырек к задней стенке запихнул, как обычно.

– Все эти предосторожности вы предприняли для того, чтобы кто-нибудь не добрался до яда?

– Точно. Меня всегда учили аккуратно обращаться с такой гадостью.

– Все это было после пяти часов?

– Да. Я запер сарай и пошел пить чай. А вечером вернулся, взял яд и отправился к осиному гнезду. А потом убрал пузырек обратно.

– Вы не весь яд использовали?

– Нет. Мистер Каргейт толком не понимал в осиных гнездах, что бы он там ни говорил, и взял яда куда больше, чем нужно. Я убрал пузырек и запер его снова. Тут и началась морока. Наутро мне все не удавалось добраться до мистера Каргейта, чтобы пузырек отдать; я к нему – а он то занят, то ему в Лондон понадобилось, то еще что. Пришлось сарай запертым держать, пока до мистера Каргейта не доберусь. Так и не добрался, потому что его в тот день убили. А потом полицейский пришел, и уж я с такой радостью ему все отдал!

– Вам пришлось держать сарай запертым, пока вы не избавились от яда?

– Ну вот точно так я и говорю.

– Я только хотел прояснить. Значит, вы никому не давали яд? – В ответ Харди только яростно затряс головой, выпучив глаза. – А кто-нибудь просил у вас яд?

– Конечно, нет. Да и зачем?

– И пузырек никто не трогал?

– Все время на месте стоял.

– Спасибо, мистер Харди.

Мистер Вернон поднялся с места, чтобы провести допрос от лица защиты.

– Куда вы поставили пузырек в сарае?

– За другие вещи спрятал – инструменты там, жгуты, опрыскиватели всякие.

– Понятно. Поставили этикеткой к себе, чтобы ясно видеть и не перепутать?

– Этикетку было видно.

– Ее было видно, независимо от того, как стоял пузырек? – Харди закивал. – Вы точно помните, этикетка была повернута к вам?

Харди почесал затылок.

– Ну не то чтобы точно. Вроде была повернута ко мне.

– И все же вы не помните точно, как стоял пузырек, когда он был поручен вашим заботам, хотя точно помните, как он стоял, когда вы смотрели на него через стекло и вам было все равно, как он стоит?

– В сарае-то темно.

– А на подоконнике светло; и яркую этикетку легко заметить, даже если она была повернута не к вам, а внутрь библиотеки?

– Она была повернута ко мне.

– Когда вы впервые увидели пузырек, в двенадцать часов, вы торопились на обед?

– Торопился.

– И все же уверены, что когда увидели пузырек второй раз, в пять часов, он стоял в точности на том же месте?

– Думаю, да.

– Разумеется, думаете, но так ли оно на самом деле? Мог ли пузырек быть сдвинут, самую чуточку, так, что вы не заметили? Допустим, кто-то взял его, а потом постарался поставить в точности на то же самое место. Вы бы заметили?

– Может, и нет.

– Именно, мистер Харди. А теперь вернемся к вашему сараю. Вы всегда держите его запертым? Я не имею в виду ночью; днем, когда вы там работаете?

– Когда я там работаю, не запираю, запираю, когда выхожу.

– Очень благоразумно. Но на следующее утро после того, как вы уничтожили осиное гнездо, вы уверены, что заперли сарай?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».