– Да, Клава, я видела вчера твоего бывшего, такой джентльмен стал, одет с иголочки, машина не дешёвая, большая, серебристая.

Клава размышляла о своей печали и не сразу сообразила, о ком говорит подруга:

– Ты о ком? У меня таких бывших вагон и маленькая тележка.

– О папаше Васькином.

Клавдия возмутилась:

– Папаша, куда там, да кто бы ему сообщил, что он папаша! Семь лет без него жили, а сейчас и вообще нужды в нём нет.

– Ой, Клава, что я наделала, – у Женьки из рук выпала ложка, – Я просто трепло поганое, знаешь, что я ему сказала? Мол радуйся, бессовестный, жил ни за что не отвечал, ни копейки не давал, так уедут твои и знать не будешь, каким сын вырастет.

В другое время Клавдия просто бы наорала на подругу, но алкоголь и эйфория от предстоящей перемены участи смягчили её реакцию. Она только покачала головой сокрушённо и проговорила тихо:

– Да провались ты, Женя, пропадом, не хватало мне проблем перед отъездом, не дай бог притащит свою задницу про сына узнавать, – Клавдия сердито покачала головой. – Хотя вероятность мала: сто лет не хотел ничего знать, а сейчас если сытый и богатый тем более не интересны мы ему. Да хоть бы так!

Но зря обольщалась Клавдия, объясняться всё-таки пришлось. Стоял ясный, осенний вечер, она шагала не спеша после работы по скверу к своему дому, вспоминала, какие продукты есть в холодильнике и размышляла, что приготовит на ужин. Женщина увидела его издалека, даже скорей не увидела, а почувствовала, что это он. Как не гнала назойливые мысли, всё-таки в глубине души, знала, что встреча неминуема. Клавдия шла неторопясь, успокаивая волнение и рассматривая его, изменившегося и чужого. Высокий, в тёмном строгом пальто, ботинки долларов за триста, перчатки не с китайского рынка. Похоже и он слегка нервничал, теребил в руках небольшой, коричневый портфель и в голове мучительно подбирал слова, которые скажет:

– Привет Клава.

– Привет Петя.

Она в упор рассматривала его и думала:

«Что же пошло не так»? Сейчас он нравился ей больше – судя по аромату – хороший одеколон, судя по улыбке – дорогой дантист, да и весь он был какой-то не ширпотребный.

– Ты не изменилась, такая же красивая.

Он попытался взять её за локоть, но Клавдия убрала руку и тяжело вздохнула:

– Ну, зачем ты пришёл, Петя? Что тебе надо сейчас?

– Надо Клава, надо! Ты отключила телефоны, убрала меня из своей жизни, и вот я узнаю, что у меня сын! Не волнуйся, я ничем не помешаю, просто хочу встретиться с ним, хочу хоть чуть чуть побыть рядом, тем более вы куда-то уезжаете. Если не желаешь, то не говори, кто я, скажи, что я твой одноклассник, – Пётр перевёл дух. – А что ты рассказала ему? Он же спрашивал, кто его отец?

– Разбился на самолёте, – буркнула Клава.

– Лётчик– испытатель? – усмехнулся банальности мужчина.

– Пассажир. Зачем внушать ребёнку чувство ложной гордости. Ты просто пассажир, самолёт загорелся, и все стали прыгать с парашютами, а на тебя парашюта не хватило, пришлось погибать.

Они не торопясь шли по жёлтой аллее по направлению к её дому.

– Жестокая ты Клавдия, всё за всех решаешь, кому быть, кому не быть, кому жить, а кому умирать.

– Да только ты Петя не особенно рвался в нашу с Васькой жизнь. Упирались, как могли, ни от кого помощи не ждали.

– Но я же не знал! – вскричал в отчаянии Пётр.

Так, препираясь, они дошли до дома. В голове Клавдии шевелилось миллион мыслей, и ей никак не удавалось расставить всё по полочкам. Она ругала Женьку, думала о предстоящей поездке, о том, как будет жить с Халилом, переживала за родителей, ещё этот чёртов Петя со своими отцовскими чувствами. Остановились у подъезда, Клавдия в упор посмотрела на него и твёрдо сказала:

– Хорошо, пойдём, чаем тебя напою, только ерунду выкинь из головы, и запомни: ты мой одноклассник.

Так за несколько дней до отъезда Пётр, под видом школьного товарища, просочился в их дом, быстро подружился с Василием, возил его в городской бассейн, сидел за компьютером, решал с ним уроки. Об этом Клава узнавала из восторженных рассказов сына, потому, что Пётр делал так, чтобы не попадаться ей на глаза – подозревал, что может нарваться скандал. Но у неё не было времени особенно реагировать на эту информацию, она заканчивала дела на работе, решала вопросы с турфирмой, паковала чемоданы. Только в глубине души изредка царапало чувство ревности. Клавдия вспоминала, как тяжело приходилось, когда болел маленький Вася, как горело его маленькое тельце, и она плакала от бессилия и усталости. Она так нуждалась в ком-то, мать и отец не в счёт, они всегда находились рядом, если могли вырваться с работы, а ей хотела чувствовать присутствие силы и надежды.

Вечером, за день до вылета Пётр ждал её на лавочке во дворе. Клава шла с магазина, нагруженная продуктами к ужину. Увидев его, сдержала неудовольствие, присела рядом и вежливо спросила:

– Меня ждёшь?

– Тебя, – он переминался с ноги на ногу, подбирая слова. – Клавдия, я спросить хочу, а как ты Василия берёшь с собой, ведь не каникулы и, вероятно, разрешение тебе надо от меня?

Приветливость мигом слетела. Клавдия ощетинилась и зло зашипела:

– А ты кто такой, чтобы я разрешения у тебя просила! Я, мать одиночка, а то, что отчество Петрович, так это к тебе отношения имеет косвенное, законом не подтверждённое, и уроки неделю пропустит, не беда, наверстаем, я с директором договорилась. А если трудности нам решил создать, так я быстро прикрою все встречи. Так что скажи спасибо, что ещё двери не закрыла перед тобой! Одноклассник!

Клавдия резко поднялась и направилась к подъезду. Он поторопился за ней:

– Да подожди ты Клава, может тебе лучше без него за границей будет?

– Не лучше! Васька мечтает о поездке, с ластами и в маске в ванной сидит вечерами, тренируется. Да и привыкать надо постепенно. Жить мы там будем, я замуж выхожу за египтянина. У тебя наверное жена, дети! Живи, как жил и не мешай нам! Наши дороги ведут в разные стороны! Ты ничего не сделал для моего сына, а сейчас, хотя бы не мешай!

Он поник, хотя заранее понимал, что не сможет ничего изменить, но должен был попытаться. Пётр знал, что у него ещё есть немного времени, ещё верил, что найдёт возможность, что-то исправить, до того, как они уедут навсегда.

– Нет у меня никого, мать только на Сахалине живёт, развёлся три года назад, – Петру вдруг стало невыносимо горько и одиноко, но он только спросил, ни на что не надеясь. – Но я могу вас хотя бы в аэропорт отвезти?

– Можешь! – смилостивилась Клава. – Самолёт завтра вечером, после обеда мы будем ждать тебя.

Халил сидел за столом, наклонив голову, и молча рассматривал узор ковра на полу. Весь его вид показывал согласие и покорность, хотя в груди всё клокотало от негодования и протеста. Утром он решил рассказать родителям о предстоящей встрече с будущей женой и её сыном, о планах на грядущее и о том, что благодаря финансовым вложениям его супруги, он надеется открыть небольшую клинику. Информации было так много для стариков, что они сначала не понимали чему больше радоваться – предстоящее женитьбе последнего сына или открытию его личного, медицинского дела, но когда начали вникать в детали, то их досаде не было предела. Да и собственно, по большому, счёту радоваться нечему. Их единственный сын хотел совершить ошибку– жениться на женщине не их веры, имеющей ребёнка и вдобавок не очень молодой, что ставило под сомнение рождение внуков. После долгих разговоров и причитаний родители поставили условия: ни о каком знакомстве и заключении официального брака речи быть не может пока эта женщина не примет ислам. Родного ребёнка женщина должна оставить в своей стране, а они молитвами упросят Аллаха, чтобы он дал внуков. А если ревностно начнут воссылать молитву, то Аллах подарит мальчика. Халил понимал, что непокорность родителям есть тяжкий грех, молчал и тяжело соображал, какие слова надо найти, какие резоны, чтобы убедить такую женщину, как Клавдия одеть мусульманское платье, и покрыть голову платком.