Вдоль стены высились стопки книг – томики Йейтса, Синга[5], Хини[6]. В углу на письменном столе понуро покоился закрытый лэптоп Джара, а над ним стыдливо склоняла плафон регулируемая настольная лампа. На подоконнике громоздилась армада бутылок ирландского виски, одну из которых подпирал CD-диск «Вилладжерс»[7].

Я все еще не понимала, к чему клонится наш вечер, но в обществе Джара я чувствовала себя уютно и раскрепощенно – достаточно раскрепощенно для того, чтобы попросить у него какую-нибудь одежду на смену своим промокшим вещам.

– Я бы тебе приготовил ванну, но до нее топать несколько миль по коридору, – сказал Джар, протянув мне свой домашний халат из-за двери. – Нам ведь не нужны сплетни соседей. Ты можешь переодеться там. – Джар кивнул на спальню.

– Я могу и здесь, – сказала я. Мы стояли в комнате, возле софы. – Ты и так уже все видел у реки.

– Я не смотрел. Будешь виски?

– Что, совсем не подглядывал?

Вместо ответа Джар принес с подоконника бутылку и бокал и щедро налил в него виски.

– Вот, выпей, это тебя согреет. – Он подал мне бокал. – Двадцатилетний «Редбрест» – ирландский виски. Его готовят путем перегонки смеси солода и непророщенного ячменя в традиционных медных кубах. И выдерживается сначала в бочках из-под бурбона, а потом в бочках из-под хереса. Чудесный букет с ароматами пряностей, фруктов и дерева.

– И как я смогу устоять? – прошептала я. Теперь мы стояли совсем рядом, лицом друг к другу.

– Так говорит мой отец. Он вручает мне бутылку этого напитка на каждый Новый год, пространно распинаясь о его вкусе и послевкусии.

– А где твой бокал? – спросила я.

– О, я уже выпил норму всей своей жизни.

– Так нечестно.

– Грех жаловаться.

– Мне что ли?

– К тому же, на трезвую голову мне лучше пишется.

– Вот уж не думала, что ты собираешься что-то писать сегодня ночью.

Мы стояли так близко, что наши лица почти соприкасались.

– Похоже, мы можем пикироваться бесконечно. Дай лучше я тебе помогу, – произнес Джар, расстегивая мою рубашку.

Его пальцы с чистыми, аккуратно подстриженными ногтями, действовали уверенно и настырно, без страха и трепета. «Интересно удивился ли он, обнаружив, что я не ношу нижнего белья? – подумалось мне. – Может, он уже составил обо мне мнение как о феминистке без лифчика?»

Хлебнув виски, я почувствовала, как расхваленный Джаром ирландский напиток опалил мне рот. А он уже стягивал мою рубашку, рассматривая меня, мои губы. Закрыв глаза, я наклонилась поцеловать его – дико, безумно счастливая впервые с тех пор, как приехала в Кембридж! И поднесла к его рту свой бокал. Джар подставил рот и сделал глоток.

– Не больно ты сопротивляешься, – прошептала я.

Джар нежно притянул меня к себе и поцеловал в шею, а потом снова в губы. Прервав поцелуй, я стала неторопливо снимать с него куртку и рубашку. Но когда мы поцеловались снова и я ощутила прикосновение его обнаженной кожи к своей, я стремительно просунув руку в джинсы Джара, крепко сжала его конец, а пальцы Джара в это время скользнули в мои трусики. Мы протопали по комнате, хихикая над своим неуклюжим, но все более ускоряющимся танцем, и рухнули на кровать. На какое-то мгновение Джар замер надо мной, и мне захотелось ему рассказать все-все. Но я понимала, что это было бы неправильно: бремя избранного мною пути должна нести я, только я одна.

Потом, после близости, когда мы выпили еще виски в постели, я извинилась перед Джаром за то, что из-за меня он снова принял на грудь. Джар не производил на меня впечатления алкоголика или человека, излечившегося от алкоголизма. Мне захотелось узнать побольше о его жизни в Дублине и невоздержании в спиртном, так не вяжущемся с его сдержанностью и невозмутимостью.

– Ничего странного, – пояснил он, словно читая мои мысли. – Мой отец владеет баром в Голуэе, так что я пил с малых лет. А затем я поступил в университет в Дублине, где пил еще больше, обычно в «Паве», спорт-баре студгородка, но иногда и за его пределами, «У Джона Кехо», где подают лучший «Гиннес» во всем Дублине.

– А сейчас?

Джар посмотрел на виски в своем бокале:

– Это первая капля за все время, пока я здесь.

Слегка пихнув его локтем, я кивнула на строй бутылок на подоконнике.

– Чисто в лечебных целях. Моя жизнь теперь более упорядочена и размеренна.

– Была до сегодняшнего вечера.

– Сегодня другое дело. Я не один.

Джар обнял меня, а я закинула на него ногу и мы замолчали, удовлетворенные и умиротворенные. И так лежали под простынями, пока он не повернулся и не вперил в меня свой взгляд.

– Ты кое-что не сказала мне, – проговорил он, без тени обвинения в голосе. Но я почувствовала, как напрягся мой живот.

– Я рассказала тебе больше, чем кому-либо за уже долгое время.

– Ты счастлива?

– Сегодняшней ночью – да.

Я была счастливей, чем он мог себе вообразить, но его слова развеяли окутывавший нас волшебный морок.

– А ты всегда спишь с парнем сразу же после знакомства? – с улыбкой продолжил расспросы Джар.

Но я уже не слушала. Что я сотворила?

– Роза?

– Никогда, – ответила я, но он понял, что что-то изменилось. Все таинство нашей интимной ночи рассеялось.

– Я тоже.

Мы лежали в тишине.

– Можно я немного попишу? – сказал Джар, как будто попросил выключить свет. – Я всегда думаю, что потом вспомню, что хотел написать, но этого не происходит.

– Сколько сейчас времени?

– Поздно. Останься у меня сегодня. Пожалуйста.

Я смотрела, как Джар встал с постели, надел на себя халат, который был до нашей близости на мне, подошел к письменному столу, открыл свой лэптоп и сразу же начал печатать. Наблюдать за тем, как его пальцы бегают по клавиатуре, было не слишком занимательно, и я откинулась на подушку, гадая, что именно он мог писать.

– Уже заканчиваю, – обронил мне через плечо Джар.

Быть может, я лишь льщу себе надеждой, но я не могла отделаться от мысли, что Джар писал о нас, о страстном накале нашей первой близости. На мои глаза навернулись слезы, и я крепко, до боли, сжала губы. Я знала, что это было нечестно по отношению к нему. Я ведь обещала себе не сближаться ни с кем, тем более с таким человеком, как Джар.

Я вылезла из постели и, пройдя по комнате, обняла его за плечи и поцеловала в макушку.

– Мне нужно идти, – только и сумела выдавить я, а глаза больно щипали слезы.

Джар вышел на улицу через десять минут после Эми, настоявшей на том, чтобы они покинули гостиницу врозь. Ее тревожное состояние – зеркальное отражение его собственной паранойи – не успокоило Джара, а только еще больше выбило из колеи.

Джар направился на пляж, твердя себе, что хочет лишь наполнить свои легкие свежим воздухом, послушать шепот волн. Но вскоре пирс притянул его к себе с той силой, противиться которой он был не в состоянии.

«Не следует придавать этому месту такого значения: Роза не умерла здесь», – убеждал себя Джар. Но, когда он прошел мимо театра «Павильон» и остановился на самом краю пирса, у навеса для спасательных шлюпок, его колени стали подгибаться, а к горлу подступили рыдания. Джар давно не плакал, и сейчас он не намерен дать слезам волю. События последней пары дней обострили его чувства, заставив его признать и смириться с тем, что он всегда понимал. Он не сможет спокойно жить, пока не выяснит, что же на самом деле случилось с Розой.