Но теперь мне хочется сбросить этот наряд, как змее – кожу. Просто стащить с себя это безобразное, нелепое платье и выкинуть в мусор. Бесит, что он видел меня такой.

Но рада, что он здесь.

– Что будете пить? – спрашиваю я, обводя взглядом всех троих, стараясь не задерживаться на Оуэне. Он может это неправильно истолковать, а мне нужно его уважение, если я действительно буду с ним заниматься. Чувствую, что не сработает, но надежда умирает последней.

Да и не на что тут надеяться. Лучше бы вообще не иметь с ним никаких дел.

Вот лгунишка.

Его друзья заказывают колу, а Оуэн – кофе, вот так неожиданность. Оставив их, я направляюсь к стойке, чтобы приготовить напитки, и при этом стараюсь унять предательскую дрожь в коленях; похоже, я переволновалась.

Я одновременно хочу, чтобы он ушел и чтобы остался.

Я начинаю злиться на себя за такие мысли. Парни меня не интересуют. Меня не заботит, что он думает и чего хочет. Так почему же он вызывает у меня дрожь и неловкость? Я разговаривала с ним всего десять минут, а потом его как магнитом притягивает туда, где я работаю. Улыбается так, словно это забавно, что он обнаружил меня. Делает двусмысленные комплименты а-ля «миленькая униформа» своим низким хрипловатым голосом, отчего по спине у меня бегут мурашки.

Веду себя как самая обычная девчонка и начинаю себя за это ненавидеть.

Делая вид, что его присутствие мне безразлично, я занимаюсь своей обычной работой: приношу им напитки, затем принимаю заказ, передаю его повару, возвращаюсь в зал, чтобы вытереть пустые столы, добавить салфетки и рассчитать уходящих клиентов. Кафе постепенно пустеет, пока не остается никого, кроме меня, повара, еще одной официантки – Паулы и Оуэна с друзьями.

Приношу им еду, мысленно отмечая, что Оуэн любит кофе с большим количеством сливок. Почему мне хочется запомнить это, словно я – белка, запасающая орехи на зиму, не знаю. Глупо! Он заставляет меня чувствовать себя глупой.

А я его даже не знаю. Ему плевать на меня. Для него я как заноза в заднице, и, чтобы улучшить свои оценки, он вынужден проводить со мной не менее часа дважды в неделю. Он предлагал мне деньги, чтобы я «позанималась» с ним и ему вообще не пришлось бы со мной видеться.

Придурок.

– Что-нибудь еще? – спрашиваю их, кладя чек на стол.

Оуэн забрал чек и посмотрел на него.

– Думаю, достаточно.

– Отлично, – я улыбаюсь, но выходит так себе. – Могу рассчитать вас здесь, но если хотите, можете заплатить на кассе.

– Эй, а что еще ты можешь сделать для нас, а? – спрашивает один из друзей Оуэна, заставляя второго засмеяться.

Я заливаюсь краской и стою, открыв рот, как выброшенная на берег рыба, но, к счастью, Оуэн поспешил мне на помощь.

– Заткнись, Дез. – Он взглянул на меня: от глупого захмелевшего мальчишки не осталось и следа. – Он пьян и не понимает, что говорит.

– Прекрасно понимаю, – бормочет пьяный Дез, но замолкает, когда Оуэн бросает на него сердитый взгляд.

– Все в порядке, – говорю я, слегка попятившись. – Не торопитесь.

Я поворачиваюсь, чтобы сбежать подальше от их столика, слышу, как кто-то резко вскакивает с места, чувствую, как сильные пальцы сомкнулись на моем предплечье, не давая мне уйти. Он стоит прямо позади меня, я замираю, чувствуя, как тепло его тела проникает в мое. Я приказываю себе сохранять спокойствие, не ляпнуть какую-нибудь глупость и не выставить себя в дурацком свете.

Только посмотрите, что он делает со мной одним лишь прикосновением. Такого со мной не бывало. Парни меня не волнуют. Да я и целовалась-то всего раза три. Один раз с Коди Кертисом, хотя он со своим языком определенно не в счет.

Значит, два. Лишь дважды я целовалась, и я девственница. Да, девственница! У Оуэна Макгваера на лбу написано: «Бабник». До меня ему нет никакого дела.

Так почему он трогает меня? Говорит со мной хриплым низким шепотом, обволакивающим словно тягучий теплый мед?

– …нужно поговорить. О занятиях, – говорит он; я вырываюсь из его крепкой хватки, раздраженная тем, что совсем не слышала, что он говорил вначале.

– Просто приходи по расписанию, в понедельник днем, и мы позанимаемся.

С фальшивой улыбкой я поворачиваюсь к нему, секунду он смотрит на мои губы: бесконечно долгую, перехватывающую дыхание секунду, прежде чем поднять свои бездонные зеленые глаза.

Губы покалывает, словно он поцеловал меня. О господи.

– Я даже не знаю твоего имени, – бормочет он.

Что я делаю? Какая мне разница, как ее зовут? Я ее не знаю. Да и не хочу знать. Сегодня я увидел ее первый раз в жизни. Мы ненадолго пересеклись днем, и она здорово разозлила меня своим «нет». И вот снова она.

На ней дурацкая, бесформенная черная униформа, способная обезобразить кого угодно. У нее темные волосы, темно-русые, а глаза – огромные, невинно-синие. Она выглядит совершенно недоступной, не похожей на девушек, которыми я обычно интересовался, и я вот спрашиваю ее имя, словно мне это нужно.

– Челси, – отвечает она, и я мысленно повторяю его снова и снова.

Вновь и вновь. Еще и еще.

Челси. Челси. Челси.

– Ладно, надеюсь, смогу встретиться с тобой завтра и получить задания.

Боже, как это все некстати. Мы стоим посреди убогой закусочной, где Дез и Уэйд могут услышать все, что я говорю Челси, невинной репетиторше с синими-синими глазами и розовыми-розовыми губами. Они понятия не имеют, что происходит. Как только мы уйдем отсюда, на меня выльется бездонный ушат дерьма.

– Завтра? В пятницу? – Она слегка хмурится, отчего выражение лица становится несколько напряженным и смущенным одновременно. Это выглядит так мило. Она вся такая милая.

Хей, приятель! Заканчивай уже с этой «милой» чушью.

– Завтра четверг, – напоминаю я.

– Нет, четверг сегодня, учитывая, что почти четыре утра.

– Верно. – Теперь я чувствую себя тупым, и мне это не нравится. – Тогда можем мы встретиться сегодня днем? Мне нужны задания, особенно если до понедельника мы больше не увидимся.

До понедельника многое может произойти. Блин, всего и не перечислить. Я словно иду по канату, ловя равновесие в ожидании, что в любую минуту предательский порыв ветра сбросит меня вниз, и я разобьюсь насмерть.

Вот во что превратилась моя жизнь. Меня разрывает на части. Хочу поступать правильно, а вместо этого продолжаю идти по кривой дорожке. Хочу рассказать Фэйбл правду. Хочу сказать маме оставить меня в покое.

В глубине души я знаю, что ничего не изменится. Я продолжу вести двойную жизнь, притворяясь, что могу отличить хорошее от плохого. С одной стороны, я хороший брат, который поступает так, как хотят Дрю и Фэйбл, а с другой – «хороший» сын, который подбрасывает мамочке денег, стоит ей лишь попросить, а еще вместе с ней курит травку и просит ее купить ему пиво.

Иногда я себя просто ненавижу.

– Днем у меня занятия, – отрезает она, задирая подбородок; вся из себя такая неприступная принцесса-девственница. Понятия не имею, так ли это, но все в ней просто кричит об этом. – А в пять у меня репетиторство.

– А если после? – Оглядываюсь через плечо на своих товарищей, наблюдающих за мной, их пьяные усталые лица полны любопытства. Снова поворачиваюсь к Челси и вижу, что она рассматривает меня, словно пытаясь понять.

Удачи! Я сам себя не понимаю.

Она глубоко вздыхает, ее грудь приподнимается, привлекая мое внимание. Выглядит очень недурно, хотя не могу сказать наверняка из-за этой дурацкой униформы. Да и при первой встрече не обратил на нее внимания, хотя засмотрелся на ее задницу.

И было на что. Она выглядела прекрасно в тех узких джинсах.

– Но если ненадолго, то я не против. Скажем, в шесть пятнадцать в той комнате, где мы уже встречались.

Я почувствовал облечение, а заодно ощутил себя настоящим слабаком. На оценки мне плевать, но Фэйбл убьет меня, если не вернусь на путь истинный.