Иногда я пытаюсь вспомнить себя в детстве. Нет, актрисой, певицей, врачом или учителем я никогда не хотела быть. И уж тем более экономистом или юристом. Не хотелось и сидеть дома и рожать детей. Я вообще никогда не отличалась особенной сознательностью в плане выбора профессии, а на юридический пошла просто так, потому что а почему бы и нет? Тем более взяли на бюджет. Родители не были в восторге, но и против тоже не были. Мне, конечно, тогда пришлось прослушать типичное “сейчас, все юристы, ты же работу не найдёшь”. В итоге я по привычке крепко прижала пятую точку к старому, засиженному не одним поколением студентов, которые берут свои дипломы только благодаря третьей точке опоры, стулу публичной библиотеки, получила свой диплом, а потом через несколько лет ещё и решила диссертацию написать, потому что, а почему бы и нет? Как известно, аппетит приходит во время еды, и годам к тридцати я окончательно уверила себя, что хочу быть судьёй, а между тем некоторое (довольно продолжительное) время назад я временно устроилась юрисконсультом, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Тут я уже пять лет и, кажется, что меня тряпкой не выгнать из моего маленького кабинета, насквозь пропахшего моими духами и бесконечно работающей оргтехникой. Я тут уже превратилась в окаменелость, выходя только для того, чтобы дойти до туалета, налить кофе, дойти до Виктора или раз в пятилетку спуститься на производство, которое без конца стучало. Вите, кстати, надо предложить идею, чтобы он у себя в приемной повесил табло, как в “Сбербанке” с номерками, а то сидишь там полдня, а говорят, что через пять минут освободится. Но моё любимое было другое! Иногда думаешь “о, шесть часов, пойду-ка домой!”, и тут раздается звонок по внутренней линии: “Лариса, зайди ко мне на минутку”. И что вы думаете? В такие дни я ухожу домой в лучшем случае после девяти часов. Витя очень любит поговорить, он знает, что его манера говорить усыпляет людей своей монотонностью и интонациями. До определённого момента, когда ещё нужно было действительно внимательно что-то слушать, я сидела, изо всех сил разинув глаза, а потом, когда речь шла про поставщиков, заказчиков, субподрядчиков, детей, секретаршу Таню, я позволяла себе внутренне уснуть, лишь иногда кивая и соглашаясь непонятно с чем.
А вот и он, вишенка, нарисовался – не сотрёшь. Виктор Александрович зашёл около полудня, когда я уже мысленно заказывала хияши вакаме с ореховым соусом и “Филадельфию”, и от желания оттянуть волокиту с СРО, дочитывала договор, который прислал Стас, вставляя на полях “ворда” свои комментарии. А если повезёт, то и бокальчик торронтеса10 закажу ещё. Он у них водится, правда стоит как-то вообще неприлично.
– Лариса?
– Витя?
Генеральный директор, мой непосредственный начальник и владелец всего этого ООО, тоже, как и весь его бизнес, отличался крайне ограниченной ответственностью, поэтому на моё высказанное неудовольствие о кружке на договоре, он лишь пожал плечами с таким видом, словно он тут хозяин и куда хочет, туда и заходит. Он, конечно, хозяин, но я продолжала настаивать на том, что было бы неплохо воздержаться от посещения моего кабинета в то время, пока я покоряю олимпы юридических наук, пусть и неуспешно. Или хотя бы позвонить мне предварительно. Хотя кто меня слушать-то будет? Барин решил, барин сделал. Извольте челом бить.
Барину было слегка за пятьдесят, знали мы друг друга миллион лет со времён, когда он недолго читал у нас в университете курс коммерческого права, обращались друг к другу очень панибратски, когда оставались один на один, ругались матом, пьянствовали алкоголь и ходили с контрреволюционным запахом. Витя – человек без возраста, живущий в холодильнике, хотя последнее время я стала подозревать, что не только там, а ещё у косметолога, ибо его добродушные пушистые бровки раз в полгода, а то и чаще, падали на нос и отказывались поддаваться его и без того небогатой мимике. Думаю, это связано с тем, что он обзавелся юной любовницей и очень не хотел выглядеть совсем уж стариком рядом с ней. Объяснить ему, что ей вообще всё равно, как он выглядит, я не бралась, потому что девица была в статусе богини. А между тем, если посмотреть на неё непредвзято, то даже и думать не надо, что вместо веселого и самовлюблённого Виктора, она видит просто кошелёк на ножках. Дорогой кожаный кошелёк, который пахнет, как итальянский мафиози почивающий на заслуженных лаврах. Видит она этот кошелёк из окна, купленного им для неё “Лексуса”. Мне всегда очень хотелось сказать: “Витя, ядрёна вошь, не траться ты на инъекции, ей всё равно, как ты выглядишь”. Но, думаю, что ослепленный любовью дяденька, решил бы, что я имею в виду то, что она любит его любым. Конечно. Любым. Жизнь вообще краше из окна “Лексуса”. Всё сразу становится красивее и лучше.
Вся контора прекрасно знала, что директор спит с какой-то кралей, пока дома его законная жена растит его детей в количестве трёх штук. Мальчик, мальчик и мальчик. Один уже совсем, правда, взрослый и живёт своей жизнью, но за папин счёт. Хотя законной супруге тоже не на что жаловаться – у неё свой “Лексус”. Так что товарищ устроился хорошо, дай бог ему здоровья на всё. Можешь содержать двоих – бери двоих.
А вообще Виктор зашёл, чтобы сообщить мне, что сегодня вечером он планирует взять меня с собой на переговоры с заказчиком, чтобы я стала своеобразным буфером, смягчающим конфликт, возникший между двумя крупными компаниями, в котором Виктор оказался заложником халатности наших поставщиков, которые что-то там утопили в цинке, из-за чего на объект долго не подвозились материалы, из-за чего возникла просрочка по двум этапам строительства, из-за чего владелец компании-заказчика мог позволить себе истерические вопли ранним воскресным утром в трубку сонному Виктору, из-за чего тот тоже негодовал и в свою очередь вопил на поставщиков и на руководителя проекта, мне же в свою очередь история передавалась так, словно я доктор Фрейд и спрашиваю его, а хочет ли он поговорить об этом. Короче вся эта типичная история стала обрастать типичными проблемами. Моя роль сводилась к тому, чтобы своим видом успокаивать клиента и своими репликами помогать Виктору, когда из своего из без того небогатого словарного запаса он мог выбрать исключительно неприемлемые речевые конструкции, которые не сулили ничего, кроме усугубления конфликта. Заказчику, то есть генеральному подрядчику, нужно лишь было объяснить, что мы нашли другого субподрядчика, и что мы не при делах во всей этой истории с утопленными в цинке деталями. Не мы их топили, не нам их спасать.
– Слушай, Витя, из меня сегодня так себе помощник.
– Я понимаю. Но, пойми и ты, что если мы сегодня не решим этот вопрос, то тебе придется ходить по судам, потому что этот мудак за каждую пеню будет грызться.
– Так сдача же ещё не скоро…
– Тебе трудно что ли?
В голосе начальника проклюнулась интонация хозяина, нанимателя и рабовладельца, которому было всё равно, что вечером после работы в пятницу у меня у самой могут быть планы. По сути они заключались в том, чтобы продолжать убиваться по незащищённой диссертации, про которую он даже не спросил, хотя прекрасно знал, что защита, точнее не-защита, была вчера. Пришлось кивнуть и согласиться. Хоть шампусика нальют, если повезёт.
– А где встреча?
– В “Рэдиссоне”.
Точно нальют. Надо идти.
Когда в три часа с вороватым видом в кабинет прокрался Стас, я уже приняла для себя все самые важные на свете решения. По крайне мере, мне так казалось. Мы так и не сходили на обед, каждый в силу своих обстоятельств.
– Захлопни дверь, – скомандовала я, ставя финальный росчерк на листе А4, посередине которого одиноким пятном перед текстом из двух строк красовалось слово “заявление”. “Прошу уволить меня по собственному желанию с занимаемой должности юрисконсульта тра-та-та…”
Стас поставил на стол маленькую бутылочку “Чиваса” и поднял на меня глаза тут же, бросив лишь один взгляд в сторону документа.
