Как только все формальности с пропиской в его квартиру Маруси Евдокимовой были завершены, у неё с лица вмиг исчезла милая улыбка, добрые глаза потухли, а вместо ласковых слов изо рта полезли матерщина и жуткое шипение, словно Маруся в одночасье из женщины превратилась в змею.

Так начались страдания Якова Владимировича Намедни. Страдания пришли в его душу и уселись в ней надолго, опёршись локтями. В квартире стали появляться какие-то мужики. Маруся переселила его в маленькую комнату, а на остальной территории стала полной хозяйкой. Теперь он жаждал смерти, которая к нему упорно не шла. Жизнь стала невыносимой. Думал он, думал и решил бросить квартиру и переехать в дом старости. Маруся, как бы случайно, подсунула ему адресок и выписку из газеты о том, что старики в доме престарелых чувствуют себя на седьмом небе от счастья. Живут в радость, и хоронят их с почестями. Именно последнее больше всего заинтересовало Якова Владимировича. «Хотя бы похоронят достойно, – подумал с горестью он, – а эта коза выбросит тело на помойку или закопает где-нибудь в лесу на свалке, от греха подальше».

Однажды утром он решился. Терпение его лопнуло. Маруська накануне гуляла с мужиками в его родной квартире. Обмывали день рождения. Мало того, что орали и плясали всю ночь, так ещё оставили его голодным.

Здоровенные мужики под водочку «спороли» всё, что было не приколочено. Сначала на столе, потом в холодильнике и под конец – на балконе. Когда старик вышел утром из своей комнаты, он понял, что таким макаром его просто заморят голодом. Бороться с молодыми и наглыми гостями у него не было сил и желания.

На улице светило солнце, но оно уже не грело. Кончалось лето, наступала осень. Яков Владимирович Намедни надел тёплую рубашку, старенький, но ещё прочный шерстяной костюм, обулся в «прощай молодость», взял газетку со статьёй о доме престарелых и вышел из квартиры. Провожал его мощный храп мужиков и баб.

«Словно хор имени Александрова», – подумал он и громко хлопнул дверью от съедавшей его ненависти. Не такой жизни он желал себе на старости лет.

До дома престарелых добирался Яков Владимирович Намедни не долго. Две остановки троллейбусом и ещё чуть-чуть пешком. Он подошёл к зелёному штакетнику. В красивом палисаднике пенсионеры копались в цветочной клумбе. Клумба была огромной. Море разноцветных цветов изображало флаг Российской Федерации. Яков Владимирович усмехнулся. Совсем как в детдоме, где он вырос, только флаг другой и контингент на пол столетия моложе.

Он залюбовался работой десятка старушек, которые усердно пололи сорняки, тихо напевая: «Издалека-а, долго, течёт река Волга, течёт река Во-олга, конца и края не-т». Яков Владимирович вспомнил Казань, свою молодость, будни работников тыла и в сердце у него защемило от нахлынувших чувств. Он и не заметил, как к нему сбоку подошёл такой же, как он, старичок.

– Хорошо поют, – вздохнул он.

– Хорошо, – подтвердил Яков Владимирович и посмотрел на подошедшего.

– Завтра первое сентября, – продолжал тот, – вот наши девочки и стараются. В былые времена я бы их пожалел. Пацанами мы в ночь на 1 сентября такие клумбы раздевали враз. А теперь не жалею. Молодцы. Красота – она сила. Пацанва их всё равно отнесёт учителям. Те будут рады. Старушки тоже. Прослезятся. Половина контингента в доме престарелых – это учителя.

– Так вы тоже из дома престарелых?

Мужчина приветливо улыбнулся и кивнул головой.

– Тоже. Только мы второе слово пропускаем, говорим «Дом», а «престарелых» как-то звучит плохо. Согласны?

Яков Владимирович согласно кивнул.

– Ну, и как там у вас в… доме?

– Как вам сказать, – старик немного помолчал. – Как вас зовут, кстати? Давайте сначала знакомиться. Я Иван, а вы?

– Яков.

– Так вот, Яков. Скажу так. Этот дом лучше, чем помойка. И достаточно. Что, вы собираетесь стать нашим соседом?

Иван рассмеялся. Яков Владимирович обратил внимание на то, что весь рот у старика был полон зубов, и они были настоящими, не то что его протезы. Старик заметил удивление и, наклонив голову к его уху, сказал:

– Удивляетесь. Вы ещё больше удивитесь, если я расскажу вам что-то совсем интересное и забавное, да такое, что вы ахнете. Хотите?

Яков Владимирович не успел ответить. Собеседника позвали. Кто-то громко крикнул басом:

– Иван Алексеевич, вы опять за старое. Бросьте. Возвращайтесь. Богом прошу, а не то будет, как давеча.

Иван Алексеевич дёрнулся всем телом и быстро потащил Якова Владимировича в кусты. Они почти бежали от зелёного штакетника напрямую через кусты вглубь небольших строек, гаражей и дворов города.

Наконец Яков Владимирович Намедни не выдержал. Он встал.

– Всё, больше не могу. Сердце разорвётся.

Иван Алексеевич остановился. В глазах его было нескрываемое разочарование в слабости пенсионера, но он проглотил обиду на старого человека и сказал:

– Хорошо. У нас есть минут тридцать. Я думаю, мы чуть запутали следы. Пока меня найдут, я успею вам всё рассказать.

Он опять взял его за руку и затащил в узкую щель ветхого забора. За забором оказалась небольшая лужайка с битыми красными кирпичами и фундамент чьего-то тара-жа. Иван Алексеевич оторвал доску от фундамента и положил её на бетон.

– Садитесь, Яков. Так будет теплее.

Они сели, и рассказчик, оглядываясь по сторонам, зашептал на ухо Якову:

– Я бывший научный работник. Времени нет объяснять, где и чем я занимался. Начну с главного. Я разработал рецепт бессмертия. Всю свою жизнь я работал над этим. Вам понравились мои зубы. Это ерунда по сравнению с тем, что я могу сделать со старыми людьми. У меня в руках бомба. Сенсация всех времён и народов. Бессмертие – вовсе не безнадёжная мечта человечества, как кажется некоторым. Много лет, днём и ночью я искал выход в научных лабиринтах. Всё, что пишут об омоложении, всё это ерунда. Не верьте – это шарлатаны. Я пробовал всё. Ни один из известных способов омоложения не даёт сколь-нибудь устойчивого результата. Я же разработал рецепт и опробовал его на мышах. Мыши в пересчёте на человеческий срок живут практически 500 лет. Согласитесь, это вселяет надежду на то, что и человек может жить лет двести. Притом, не болея. Микробы, эти проклятые агенты смерти, останутся на бобах. Каково? А? Ха-ха. Каково? Двести лет без хвори. Сплошной позитив. А, может быть, и триста, пятьсот, а там и тысячу лет…а? Каково? А-а?

Яков Владимирович испугался. Глаза Ивана горели, как у сумасшедшего. Руки тряслись от сильного волнения. Он перешёл на прерывистую речь и, казалось, вот-вот потеряет сознание. «Да он, кажется, сумасшедший», – подумал Яков Владимирович и сам испугался. Он задумался о том, как потихоньку улизнуть, но Иван взял себя в руки. Приступ безудержного веселья так же быстро отступил, как и начался.

– Всё в порядке, Яков. Я не болен. Это наши врачи считают, что я сумасшедший, а я здоровее всех здоровых. Сложность только в одном. Препарат не прошёл апробации на людях. Клинических испытаний – ноль. Понимаете, Яков, – НОЛЬ. Наука не терпит непрофессионализма. Нужны годы работы, экспериментов и прочее, и прочее, и прочее. Говорить и пугать вас не стану. Я специально внедрился в дом старости. Для того, чтобы предложить этим развалинам восстановить былую молодость. Мой препарат при недельном приёме гарантирует омоложение физическое. Семь таблеток – и тридцать лет долой, а, может, и пятьдесят, а, может, и сто. Вот так-то, Яков. Нет клинических испытаний. Вот беда.

Он опустил голову и горестно вздохнул.

– Я надеялся, – продолжал тихо Иван Алексеевич, – что старые люди, одной ногой стоящие в могиле, брошенные родными и близкими, презираемые в обществе, с удовольствием решатся на риск. Да, последствия могут быть непредсказуемыми, но игра стоит свеч. Всё одно умирать буквально завтра, так не лучше ли своей оставшейся жизнью пожертвовать ради бессмертия детей и внуков. Не понимаю…, но все, кому я предлагал таблетки, отказались. Причём в циничной форме. Каждый из них посчитал своим долгом обвинить меня в сумасшествии… Дошло до руководства, ко мне, здоровому человеку, приставили охранника. Это он призывал меня вернуться. Но в тайне я всё же надеюсь наити человека, который решится на эксперимент…