Такое бывало и раньше. В лагере было голодно. Если нет подогрева с воли, совсем беда. На одной баланде прожить сложно. Особенно молодому организму. Не выдержит чьё-нибудь чрево. Страсть набить пустой желудок победит разум, и тогда зек пропал. Стоит только раз залезть в тумбочку к соседу за жратвой и ночью втихаря набить свое пузо, как пропал человек. Никогда не остановится. Так и будет потихоньку лазить по тумбочкам в поисках съестного. Будет говорить себе и успокаивать себя, что в последний раз, но нет. Не остановится. Не остановится, хотя знает, что ждёт его страшная расплата. Если поймают, конечно…. Удивительное создание человек. Живёт одной секундой. На вторую секунду не загадывает и не думает о ней. Слаб человек. Слаб…
В бараке запахло тревогой. Зеки притихли. Замолкли особо разговорчивые. Тем, кому делать нечего, постарались незаметно исчезнуть. Кому охота попасть «под замес». Гнетущая тишина напугала Босого. «Ещё чего не хватало», – подумал он, судорожно стараясь вспомнить своих подопечных. Вспомнить поведение каждого, их глаза и разговоры. Босой искал зацепку. Кто? – главный вопрос. Хан шутить не станет. Всё одно будет спрос. С кого? Об этом нетрудно догадаться. Конечно, с него. Шныри у него в подчинении. На мужиков никто не подумает. Мужики пришли с работы, упали на нары и до утра их пушкой не разбудишь. Так устают на пилораме. Нет, только шныри. Кто-то из тех молодых парней, которые пришли в лагерь недавно и ещё не совсем прижились в коллективе, не приучили свои желудки к тюремной баланде, не получили настоящего страха. Такого страха, что душа леденеет, а из задницы самопроизвольно выходят испражнения, как перед смертью… Босой наизнанку вывернул мозги, но ничего не вспомнил и ни на кого не подумал. Сам виноват. Последнее время больше думал о своих проблемах, а не
о том, как воспитывать молодежь и присматривать за порядком в бараке. Теперь огребёт на орехи – мама не горюй! Так ещё напасть – голос начал приходить с утра. Босой остановился посреди барака. В голову пришла неожиданная мысль:
– А если Он все-таки есть, Бог этот?! Может, он мне своего посланника послал? Вроде знака какого. А я не понял. Он опять мне сигнал шлёт. С утра неприятности.
Босой тряхнул головой, прогнав наваждение, и быстрым шагом прошёл в небольшое помещение, переоборудованное шнырями в кухню. Шныри были на месте. Все до одного. Босой насупил брови, встал посредине комнаты и заговорил как можно серьёзнее. Голос в одно мгновение охрип. Из горла вылетел негромкий крик:
– Допрыгались, сопляки! Быстро говорите: кто, что видел. Крыса завелась. Её не выкурить сразу. Эта тварь поганая будет таскать из тумбочек всё, что попадётся под руку, пока мы её не поймаем. Я такое уже проходил. Поймать надо крысу и руки отрубить. Пока нам не отрубили. Хан злющий, как собака. Кинули блаткомитет на жратву и брагу. Вы же знаете, как тяжко «ноги» носят в зону запрет. Вы, бездельники, вечно бродите по бараку. Кто что видел? Говорите быстро! Хан дал полчаса.
Зеки стояли вдоль стенки и молчали. Они опустили головы и переминались с ноги на ногу.
– Ну…! Чего молчите? Кто? Не может быть, чтобы крысу никто не видел. Может, намёк какой? Может, кто чувствует что-нибудь за собой? Говорите, бараны! С нас спрос. Кроме шнырей в бараке никого не бывает. Мужики на работе, приходят только поспать и обратно… Некому лазать по тумбочкам в бараке! Кроме вас! Понятно или нет?
Не слыша и не видя реакции слушателей, Босой перешёл на шёпот:
– Если кто хочет добровольно сдать ворованное, то пусть подкинет куда может. Ближе к продолу. Найдём продукты, я замну тему, говно вопрос, а там видно будет. Бывает. Может, кто духом слаб. Лучше вернуть чужое. Это на воле воровать честь, а за решёткой красть у своих – тяжкий грех. За это самое малое побьют, а не то спишут «в угол». Трахнут в задницу отрядом, вот тогда кричи караул. Как жить?
Время летело с невиданной скоростью. У Босого от нервного перенапряжения враз заболела голова. Не пойман – не вор. Если не найдут крысу, то с него получат за ненадлежащее отношение к общему. Выведут в умывальник и разобьют рожу. Это ещё что. Ну, пару раз въедут в челюсть. Бывает. Главное не в этом. Главное, что он не справился со своими обязанностями. За такой поступок его отстранят от кухни. Выгонят из плотницкого биндяка, а это конец размеренной жизни. Относительно и сытой, и спокойной. Придётся идти в уборщики. Или подметать и убирать в цехах и на пилорамах, или мыть полы в бараке. Скорее всего, в бараке не оставят. Выгонят уборщиком на промку, а там – тоска. Ни пожрать, ни подработать, ни чифирнуть. Голод и холод. Работа самая плохая, самая чумазая и нелюбимая на зоне. Если это случится, то у Босого появится шанс не дожить до освобождения. Сидеть-то ещё прилично. Как чугунному котелку. Босой обвёл взглядом стоящих на кухне шнырей. Он правильно понял их молчание. Хватит разговоров. Все всё понимают. Босой решил распустить своих подопечных. Он посмотрел на часы и понял, что разговорами и угрозами не подействовать. Времени не осталось. Одна надежда. Надежда на то, что у воришки хватит мозгов подкинуть пакет с продуктами.
– Пробегитесь по бараку. Посмотрите, что и как – сказал Босой. Сказал он ради проформы. Лишь бы что-то сказать. Ситуация утекала из-под контроля. Оставалось надеяться на удачу. Или на Бога. Босой проводил глазами шнырей и остался на кухне один. Он подошёл к закопчённому оконному стеклу и с тоской посмотрел на улицу.
– Господи, – вырвалось у него из груди. – Отведи, Господи, от меня напасти. Помоги, Господи…
Босой не знал молитв и не умел молиться. Он верил земному и жил земным. То, что на небесах есть ещё какая-то жизнь и какие-то святые вместе с Богом, мало волновало его, но сейчас небесная помощь была бы не лишней.
Полчаса прошло в одно мгновение. Босой, как и шныри, бесцельно бродил по бараку. Ждать, что найдутся пропавшие продукты, было бессмысленно, а искать их по бараку бесполезно. Самым действенным был бы обыск тумбочек и каптёрки, но разрешение на этот шаг блатные не дали. Куда ни кинь, всюду клин. Наконец, в коридоре барака послышался топот множества ног. У многих зеков из блатных кирзовые сапоги были подкованы, и Босой отчетливо услышал их характерный цокот. Впереди процессии шёл Хан. Лицо его было искорежено ненавистью и злобой. Он направо и налево начал отдавать приказы своим подручным, и вскоре весь барак стал походить на вещевой рынок.
С особенным удовольствием блатные выворачивали наизнанку тумбочки, копались под матрасами и внутри них. Приятно наводить бардак, когда тебе за это ничего не будет. Когда ты делаешь благородное дело, ищешь крысу и заодно получаешь удовольствие, разворачивая чужие вещи. Как чужую жизнь. В лагерях это любят. Устанавливать законы и решать людские судьбы. Воровские законы и понятия не прописаны ни в каких талмудах. Каждый блатной, имеющий «портфель», устанавливал в лагере свои порядки, придерживаясь общих воровских законов, как понимал и трактовал их сам. Отсюда по зонам творился разный беспредел. Бороться с этим беспределом было практически бесполезно. Блатные каждое свое действие оправдывали, как хотели. Выворачивая суть воровских понятий наизнанку. Как тумбочки в бараке. Шмонали с двух сторон. Босой видел, как зеки увлечённо ворошили чужие вещи и громко смеялись. Он сдерживал глухие удары своего сердца. Нет, он не был крысой. Он не брал чужих вещей и ему незачем было переживать, но если в бараке найдут пропавшие продукты питания, ему несдобровать.
– Есть! – взвизгнул чей-то голос. – Нашё-ёл!
Босой вздрогнул. Он посмотрел в сторону крика и внутри у него похолодело. Толпа возбужденных зеков собралась в его проходняке*. От предчувствия беды на его лбу выступила испарина.
– Чья тумбочка?! – заорал Хан на весь барак.
– Босого… Босого тумбочка, – безжалостного подсказал кто-то Хану. Тот выпучил глаза и взглядом нашёл Босого. Босой побледнел. Кровь отхлынула от его лица. Лихорадочно проворачивая в голове мысли о том, что же ответить братве, Босой медленно подошёл по продолу к своему проходняку и застыл в оцепенении перед предвещающим несчастье лицом смотрящего за бараком. Он не знал, что сказать Хану. В бараке повисла гнетущая тишина. Услужливые руки вытащили из его нижней тумбочки небольшой пакет с сахаром и одну банку тушёнки.
