* * *

Неужто мы жили, молясь на Варавву?..

Прости нас, Боже правый!

Андрей Вознесенский

«Витебская баллада»

Глава I

Машина остановилась на поросшей высокой травой обочине, отделенной от леса противопожарной канавой, и Артем, заглушив двигатель, разложил перед собой карту области. Большой навигатор по-прежнему висел на ветровом стекле, ловя солнечные блики темным матовым экраном, однако дорогое устройство, сделанное в Малайзии по японской лицензии, не выдержало испытания российским бездорожьем и несколько часов назад приказало долго жить. С электроникой вообще происходило что-то неладное – утром все мобильные телефоны разом потеряли сеть.

С пассажирского сиденья в карту заглядывала Маша, а по раздавшемуся над ухом сопению Артем понял, что и сидевший сзади Олег вглядывался в обозначавшие дороги коричневые ниточки, петлявшие среди моря зелени. Мимо на полном ходу промчался тяжелый лесовоз, и воздушная волна покачнула запыленный серебристый минивэн.

Артем медленно вел пальцем по карте, пытаясь определить, где именно они находятся и как долго им еще предстоит плутать по дорогам этого заповедного уголка Русского Севера.

– Далеко еще? – спросил Олег.

– Если поторопимся …, и если опять не будет врать карта…, то часа через два должны быть на месте, – медленно произнес Артем. – Здесь все время прямо, проезжаем какой-то совхоз, наверняка брошенный… потом поворот налево на деревню Виндягово… тут тоже прямо… и затем выезжаем на берег Ярозера, на монастырскую дорогу!

Олег откинулся на сиденье и потянулся, Артем сложил карту и передал ее Маше. После того, как лесовоз скрылся за крутым поворотом, отмеченным несколькими стоящими вдоль обочины бетонными столбиками со следами черной и белой краски, дорога оставалась пустой. Вырулив на асфальт, Артем попытался настроить приемник в магнитоле, но в той лесной глуши, где они находились, лишь изредка удавалось услышать что-то кроме хрипа эфирных помех. Недовольно хмыкнув, Артем запустил CD-диск, и в салоне заиграла спокойная музыка.

Начинался август, последний летний месяц, который здесь, на севере, редко бывал солнечным и теплым. Но пока с погодой им везло: за время путешествия лишь однажды ночью, после прошедшей вечером короткой и сильной грозы, спать на свежем воздухе оказалось достаточно зябко, и пришлось останавливаться на ночлег в ближайшем городке.

Городок этот со сложно произносимым названием Златоустьинск почти полностью состоял из частных одноэтажных домов, и только в центре, на площади Ленина стояли каменные торговые ряды, построенные еще при царице Екатерине для местных кузнецов и кожевников, а сейчас занятые в основном импортной одеждой и мелкой бытовой техникой. Напротив возвышалось угрюмое бетонное здание администрации, с грязными флагами района и области, лениво повисшими на коротких флагштоках. Еще на площади находилась желтая церковь с высокой колокольней и прямо перед ней окруженный кованой оградой мемориальный сквер из двух десятков молоденьких пыльных деревьев, среди которых лежал огромный камень, привезенный в самом начале девяностых годов с окраины городка, где раньше проходил северный этап. На камне была закреплена медная мемориальная доска, посвященная памяти тех, кого через эти места гнали в лагеря.

Переночевав в гостинице Златоустьинска, где кроме них остановились только семейная пара туристов из Питера и невероятно шумный отряд школьников из областного центра, выбравшихся вместе с учителем географии в краеведческий поход, Артем, его невеста Маша и друг Олег отправились к очередной цели своего путешествия – Святотроицкому мужскому монастырю. Артем был аспирантом одного из московских вузов и писал диссертацию о церковном зодчестве Русского Севера. Откуда у коренного москвича взялась странная тяга к этому невероятно красивому, но суровому и дикому краю, Артем объяснить не мог. О северных храмах и монастырях он уже узнал практически все, что можно было найти в книгах, и вот этим летом настало время вживую познакомиться с предметом его исследований. Вместо традиционной поездки к теплым морям Артем запланировал двухнедельное автомобильное путешествие по лесным просторам России.

Маша, девушка Артема, была студенткой того же вуза. Молодые люди познакомились почти три года назад, последний год жили вместе и вскоре собирались пожениться. Маша не разделяла увлечения Артема архитектурой и с гораздо большим удовольствием провела бы каникулы на пляже, однако поездка с любимым в глухие лесные дебри в глазах девушки также была не лишена определенной романтики, к тому же отпустить Артема одного она бы не согласилась. Поскольку путешествовать по России, тем более вдали от проторенных туристических маршрутов, молодые люди собирались впервые, с ними вместе отправился старый приятель Артема, Олег, с которым они были дружны еще со школы.

Олег был натурой деятельной, живой и крайне свободолюбивой. Он обладал огромным ростом и крепким телосложением, в свои двадцать четыре года имел звание мастера спорта по гребле, а кроме того слыл большим любителем женского пола и менял девушек как перчатки. Олег увлекался рафтингом и альпинизмом, и в отличие от Артема и Маши, был далеко не новичком в путешествиях по диким уголкам нашей страны. Ради этой поездки он отменил очередной сплав по горным алтайским рекам, взял на себя организацию сборов, с ходу забраковав половину снаряжения, заботливо приготовленного Артемом, и захватил собственную испытанную во многих походах палатку. Впрочем, с самого начала путешествия, палатка оказалась в распоряжении Артема и Маши, сам Олег обычно спал в машине.

Поездка проходила весело, тем более, что для Артема и Маши были в новинку и походные обеды тушенкой с лапшой, и ночные посиделки у костра, и романтическая любовь под звездным небом. Машину молодые люди вели по очереди, часто сворачивали с дороги, если в деревне или городе неподалеку находились, в соответствии с пометками на огромной карте, сделанными Артемом, старинные церкви или часовни. Чем дальше от Москвы они отъезжали, тем меньше становилось каменных храмов, уступавших место потемневшим от времени и непогоды деревянным шатровым церквям и неказистым маленьким часовням.

Русские люди, особенно здесь, на севере, любили и умели строить из дерева. Благо, строительного материала в глухих лесах было вдоволь. Деревенские избы, бани, сараи, овины, мельницы и, конечно же, церкви рубились из огромных, в несколько обхватов бревен, укладывавшихся в венцы различной формы: от простого четырехугольника приземистой бани до шести– и восьмигранных срубов церквей и колоколен, устремленных в небо. Строили на века, некоторые избы за прошедшие столетия по окна вросли в землю, но срубленные прапрадедами стены по-прежнему надежно держали тепло долгими северными зимами.

Артема не зря влекло церковное зодчество этого края. На севере в давние времена было много храмов и часовен. В каждой деревне жители старались срубить одну, а если деревня была большая, то и две-три церкви. Но дело это долгое и хлопотное, тем более что деревянные храмы часто горели, и приходилось возводить их заново. Поэтому огромного размаха достигло здесь строительство часовен. Эти небольшие строения, отличающиеся от церквей отсутствием алтаря, стояли повсюду: на кладбищах и на перекрестках дорог, над целебными родниками и на местах когда-то жилых, а теперь покинутых и исчезнувших поселений. Часовни строили и около домов, как правило, по обету, то есть обещая построить ее в случае удачного окончания какого-либо важного дела или, например, выздоровления больного члена семьи. Еще больше было поставлено обетных крестов. Раньше эти простые деревянные кресты, иногда с укрепленной на них маленькой иконкой, стояли на каждом перекрестке, в начале и в конце деревни, на лесных полянах и в отдаленных рощах.

Крестьяне не зря старались возвести в округе как можно больше православных церквей, часовен и крестов. Издавна, с тех самых пор, как русские люди начали заселять эти дикие края, чувствовали они неизъяснимую враждебность со стороны темных сил, что тысячелетиями укрывались в лесных чащах и в бездонных глубинах здешних озер. Племена, жившие на этой земле до прихода славян и известные под собирательными именами «чудь» и «меря», были язычниками, и долго еще после формального принятия христианства в самых глухих лесных урочищах укрывались их капища, на которых порой приносились кровавые жертвы. По сей день сохранились на севере сказания о могущественных волхвах, знавшихся с нечистой силой, и нигде по России вера в леших, водяных и домовых не сильна так, как здесь.