***

Ага! Завозился. Уже утро. Сейчас я его накажу, а потом поведу платье покупать!

Утром я проснулся от того, что по мне елозила Маша. Елозила и тискала. Ну я же говорил!

Пока я выдирался из паутины сна, до меня начало доходить, что что-то было не так. За левую руку меня что-то тянуло вверх и не давало её опустить.

Я открыл глаза. Так и есть. Какой-то лохматой бечёвочкой Маша ухитрилась прикрутить мою кисть к чему-то тяжёлому, находящемуся на полу за спинкой дивана-уголка. Как потом выяснилось, всё было проще: бечёвочка была притянута к ножке. Другая рука аналогичнейшим образом была примотана к Машиной половине дивана.

— Ты наказан! — водрузившись на меня верхом, объявила Маша.

— Ага… — хмыкнул я и поелозил под ней. — Готов делом искупить, — я подёргал за верёвочки. А ведь крепко привязала, чёрт побери!

— В наказание пойдёшь сегодня со мной покупать платье.

Я хотел было высказаться по этому поводу, но не стал. Ещё воспримет это как-нибудь не так. Она же учится, а не работает, и в этом не виновата. Я решил не рыпаться и посмотреть, чем всё закончится. Но на всякий случай я поелозил под Машей ещё и потёрся о её ягодицу своей заинтересованностью. И добавил:

— Давай, не стесняйся. Надеюсь, свет выключать не будешь? Должен же я сполна насладиться таким зрелищем.

И тут Маша бросила взгляд на светленькие прозрачненькие занавесочки, за которыми светило солнце. Потом — на лежащего под ней меня. Снова — на окно и… покраснела. Вся. От лба до, видимо, пяток, съехала с меня на диван и уткнулась мне в бок.

Чёрт… Надо было следить за языком! Как я мог забыть! Она же жутко стесняется и прежде, чем самой меня на что-то раскрутить, предварительно выключает свет.

— Маш, — легонько постучал правым локтем ей по макушке я. — Отвяжи… У меня рука затекла, — я даже подёргал левой, но бечёвочка лишь впилась в кисть и не развязалась.

***

Нужно ли говорить о том, что когда мы всё-таки выбрались из кровати, Маша протаскала меня по магазинам целых пять часов!

В знак протеста я пошёл на корпоратив в джинсах и футболке с длинными рукавами. Они лучше скрывали проступившую на левой руке синюшную полоску.

Маша мучилась на каблуках, сидела, словно проглотив аршин, но, невзирая на это, натёрла новым туфлём ногу.

Корпоратив был — супермегазашибись! Мне понравилось! Было весело, вкусно и клёво.

Правда, Роман, видимо, обратился в какое-то агентство или подписал договор, не читая, так как к прочим развлечениям прилагался шоу-балет, который мы бесстыдно обстебали, вытолкали за дверь и зажгли сами.

Когда мы расходились по домам, уже в гардеробе, я услышал от Вадика:

— А ничё так вы с Машей отжигаете.

Я проследил направление его взгляда. Чё-ё-ёрт… Я уже давно снял длинную футболку и красно-синие полоски на левом запястье были видны, надо полагать, всем.

Вадик с уважением посмотрел на невозмутимо стоявшую рядом со мной Машу.

И да, Маша ошиблась. Остальным жёнам было ещё далеко до тридцати пяти. И в вечерних платьях до пола и на аршинных каблуках не пришла ни одна.

Вам интересно, с кем пришёл Вадик? Да как обычно, с двоюродной сестрой, обладательницей пятого, а, может, и шестого размера. Глядя на тоненького Вадика, стоявшего в гардеробе рядом с обладательницей этих форм, я почему-то опять задумался о виктимности и интраммамарном сексе.

========== Часть 31. Сусанин, балкон и Смоленск ==========

В голове спящего человека явь иногда весьма причудливым образом мешается с вымыслом. А уж что творится во время ночного переезда в голове спящего сидя танцора, только что отпахавшего два шоу в два отделения, объяснить не сможет скорее всего даже он сам.

Вот и я, пригревшись в тёплом автобусе, дремал под равномерное покачивание. Свет в салоне был приглушён. Редко попадавшиеся фонари освещали лишь проносившиеся за окном ёлки и сугробы по обочинам. Да-да, где-то на просторах нашей необъятной родины даже сейчас случается зима.

Мне снился снег, бесконечные искрящиеся белым поля и почему-то мы, бредущие в банных пластиковых шлёпанцах и концертных костюмах по дороге.

Внезапно я проснулся. Разбудило меня изменение окружающего пространства. Автобус стоял. В начале салона горел свет. Дверь на улицу была открыта. Из неё явственно тянуло холодом.

Я вытащил телефон. Пусто. Сигнала нет. Где же мы? Должны быть где-то под Смоленском.

Натянув куртку, я вылез из автобуса. На улице стоял нехилый морозец. Над еловыми макушками в белёсом ореоле всходила почти полная луна. В безоблачном небе перемигивались Венера и далёкие звёзды. Но что-то в окружавшем меня пейзаже было неправильно.

И тут я понял, что! Впереди не было дороги. Фары выхватывали из темноты искристый девственно-белый снег!

Сзади, из-за автобуса появился матерившийся молодой парень, наш водитель.

По его словам, в связи с почти тотальным отсутствием дорожных знаков и незнанием трассы, ехал он по навигатору, а когда пропал сигнал, просто продолжил движение в прежнем направлении. Шоссе стремительно сужалось. Расчищенный асфальт постепенно сменился укатанным снегом. Потом снег — колеёй, а шоссе — узенькой дорожкой явно местного значения. После последней развилки, круто уходившей в сторону мерцавших на горизонте огоньков, подобие дороги превратилось в неторенную целину, и навигатор перестал настаивать, что ехать следует именно в эту сторону. Поэтому наш водила на всякий случай решил встать, чтобы поразмыслить над тем, что теперь делать, и как быть.

Постепенно проснулись и остальные наши ребята. На общем консилиуме было сделано несметное количество фоток, которые при появлении сигнала были немедленно залиты в Контакт и Инстаграм, словно весь мир с замиранием сердца ждал новостей о сгинувших под Смоленском французах танцорах.

Водитель осторожно почти километр пёхал задним ходом. На ближайшей развилке он сдал назад и развернулся (к этому времени возродился интернет) и поехал обратно, вопреки заверениям навигатора, что мы движемся в противоположную от Смоленска сторону.

Нужно ли говорить, что водителя до самого конца тура мы иначе как Сусаниным не именовали.

По прибытии в Смоленск один из новичков решил заняться физкультурой на свежем воздухе. Вернее, это я так сначала предположил. Правда, потом выяснилось, что этот придурок делал на балконе «эффектные» селфи, забравшись на шедшую сантиметрах в пятидесяти от перил железную решётку, по которой, надо полагать, летом ползёт плющ. Игнату крупно повезло: его заселили на второй этаж по фасаду. Под балконом находилась огромная куча снега, собранная с площадки перед гостиницей.

То ли это и была та самая усталость железных конструкций, то ли решёточка категорически не была заточена на удержание вертикальной позиции при наличии повисшей на ней туши… Короче, она изогнулась и плавно опустила Игната в сугроб. Там стряхнула и снова выпрямилась. Айфон Игнат в снегу отыскать сумел, а вот второй шлёпанец — нет.

Вообразите наше изумление, когда взорам репетировавших в холле Альберта, Богдана и меня предстал босой на одну ногу, припорошенный снегом, синюшный от мороза Игнат. Поскольку Михаил, его сосед, где-то бродил, дверь их номера, разумеется, была заперта. Ставить в известность об упавшем с балкона постояльце ни администрацию, ни Романа мы не стали. Поэтому до возвращения Михаила Игнату пришлось отогреваться в нашем с Вадиком номере.

Приключения в Смоленске и под Смоленском ещё долго служили неиссякаемым источником шуточек и подначек, и хотя мы не рассказали о выпадении с балкона Роману, штраф он впаял почти всем: и Игнату, и мне, и Альберту с Богданом, и Вадику и даже Михаилу. Как говорится, слово — не воробей, шутить надо меньше и следить за языком в присутствии начальства. Мы сами были виноваты.

========== Часть 32. И Ленин такой молодой! Грибы! Комсомол и весна! ==========

Начиналась весна. Бушевали гормоны, с каждым днём всё веселее бежала по жилам кровь, цвели сады, и в душе звучала музыка… Вычеркните. Везде была непролазная чавкающая серая тающая грязь, выдававшая себя за снег, или накопившаяся за зиму пыль. Матюги в душе не звучали, но музыки в ней поначалу не было точно.