Вот это все про родителя своего мне Семен Александрович рассказал, а потом уже и от себя добавил. Я, - говорит, - потом не раз это отцово поучение вспоминал. Ведь и в самом деле, кому и для чего храбрость нужна? Хлеборобу? Металлургу? Рыбаку? Охотнику? Не-а, тем только умение требуется. А вот, если твой аул где-то в горах, у черта на куличках. Если ничего у тебя не растет, и живешь ты только тем скотом, что у соседей или снизу, у жителей равнин угонишь, - тут без храбрости просто ноги протянешь. Поэтому, к примеру, для любого горца храбрость - самая первая вещь на свете. Лучше без рук, без ног остаться, чем трусом прослыть...

Те, кто чужим трудом живет, все делают, чтобы эту храбрость в себе воспитать. Вон, в старые времена и турниры, и дуэли устраивали, чтобы только каждый день ее, храбрость эту,  потренировать. Благородное, ёптыть, сословие! Вот у них-то это главное измерение человека и есть - трус он или храбрец. Все остальные мерки не важны. Главное - это.

И потом мне: 'А вот, скажи мне, Сережа, для Пушкина, для стихов его - было ли важно то, что он на дуэлях дрался, или нет? Стали его стихи от того, что он был храбрецом,  лучше или хуже? Или для Лермонтова? Или, к примеру, для Эвариста Галуа, математика гениальнейшего, которого на дуэли в двадцать шесть лет застрелили? Вот для его работ по высшей алгебре было важно - трус он или храбрец?

А? Молчишь? Вот то-то и оно.

Нормальные-то люди совсем другими мерками себя и других меряют. Талантлив человек или бездарен. Трудолюбив или ленив. Инициативен или исполнителен... Много чего у нормальных людей есть, чтобы себя измерить. И нужно быть полным идиотом, чтобы применять к себе мерку, которую изобрели для себя грабители, насильники и убийцы. Это я тебе про храбрость и трусость говорю!'

- В общем, - после короткой паузы резюмировал господин Дрон, - на всю жизнь мне тогда Семен Александрович прививку сделал. От того, чтобы храбрость свою, где ни попадя, демонстрировать. Или на слабо вестись.

- Э, погоди, - запротестовал господин Гольдберг, которому показалось, что рассказчик уже завершает свое повествование, - чем у тебя это дело с одноклассником-то тогда закончилось?

- А чем оно могло закончиться? Пришел в спортзал. Сказал, что биться, как баран, за внимание самки не желаю. Так что, совет им да любовь... Роман, конечно, попробовал было меня погнобить, типа, чо, струсил? Я ему популярно объяснил, что ежели ему морду начистить - то хоть сейчас и с полным нашим удовольствием. А вот от приза категорически отказываюсь. Может владеть им безраздельно. Так и разошлись.

На первом курсе, как я слышал, они даже поженились. Пару лет пожили вместе, да и разбежались. Ну как же, две Сильные Личности, да в одной берлоге! Куда уж тут? Потом мне, как понимаешь, сильно не до того было. А в конце нулевых как-то классом собрались, мне и завершение этой истории рассказали. Роман Владимирович во времена приватизации очень даже неплохо поднялся. Подмазал, кого надо, кого надо в долю взял, и выкупил за три копейки практически достроенный гостиничный комплекс. Устроил там офисный центр - эта тема тогда сильно ходовая была. Несколько лет деньги лопатой греб. Ну, а потом наехали на него. Просто и грубо. Колено прострелили, бизнес отжали. За те же три копейки. С паяльником у ануса все бумаги на диво быстро подписываются. Деньги кончились, устроился куда-то менеджером. Да только не поработалось. Ну, как же, кто-то будет Сильной Личности указывать, что и как делать! Это же ведь он должен мир под себя нагибать... Еще в паре мест попробовал поработать, а потом куда-то исчез. Кто-то говорил - спился, кто-то - скололся... Точно никто не знает.

С минуту господа попаданцы помолчали, переваривая рассказ господина Дрона, пока до господина Гольдберга, наконец, не дошло. Он вдруг встрепенулся, смешно вытянул шею:

- Погоди, так эта твоя одноклассница...

- Ага. Натуральная графиня Маго, один в один. Не внешне, а по сути. Только вариант сильно просроченный. И с гораздо худшими потребительскими свойствами.

- В смысле...

- Понимаешь, Доцент, - господин Дрон уже сидел, а тут попытался даже встать, так захватил его разговор! Насилу господин Гольдберг утолкал его обратно на лежанку. - Понимаешь, все, что в мире может случиться - случается дважды. Один раз - в полный рост, по настоящему, хоть романы об этом пиши, хоть стихи складывай. А второй раз - как позорная копия, карикатура, достойная лишь пошлых анекдотов.

- Ну, есть такое дело, - одобрительно кивнул почтенный историк. -  Первый раз как трагедия, второй - как фарс, еще Маркс об этом писал...

- Да хрен положить на твоего Маркса, - прервал историка невоспитанный господин Дрон. - Не о нем речь. А о том, что Маго и ... э-э-э, та наша приятельница - это начало и конец одной и той же темы. Понимаешь?

- Ну...

- Власть силы, Доцент, власть силы. Для Маго сила - это все! Способность, готовность и желание убить врага - для нее ключевое качество мужчины. Мужчина - есть квинтэссенция силы, власти, жестокости. Все остальное - вторично. Так, бонус, опция. Неплохая, но совершенно необязательная приправа к силе.

Но ведь и для той нашей шалавы из класса - все то же самое. Сила - превыше всего!

Только здесь, в двенадцатом веке все эти танцы вокруг силы, они - по-настоящему. Ибо в самой жизни коренятся. Войны, замки, мечи - вся жизнь только из этого и состоит, вокруг этого вертится. Поэтому и романы, и песни - все об этом. О добродетелях, присущих  силе - о чести, о доблести, о подвигах, о славе... Ну, всасываешь тему?

- Да всасываю, всасываю...

- Вот. А там, через восемьсот лет... Там ведь не только самолеты с машинами появились, там и сами человеки изменились, которые всю эту машинерию придумали и создали. Вот скажи: для Моцарта, Ньютона, Кулибина - была ли важна сила? Или было важно что-то другое, а?

Господин Дрон внутренне поморщился, почувствовав, что начинает повторяться. Но начатую мысль необходимо было досказать. Так что, ругнувшись про себя, он все-таки продолжил.

- Вот и получается, Доцент: то, что сегодня здесь, в двенадцатом веке, достойно всяческого воспевания и любования - то же самое там, через восемьсот лет, превращается в фарс. Тот самый, о котором твой любимый бухгалтер из Трира писал. А до него вообще-то Гегель, к сведению некоторых правоверных коммунистов.

Господин Гольдберг пропустил мимо ушей наезд на основоположника научного социализма, пораженно вслушиваясь в слова своего спутника, и не мог понять - с кем он сейчас разговаривает. И вот это - бандит, олигарх, 'новый русский'? Да как такое вообще возможно!

Когнитивный диссонанс сотрясал еврейскую душу Доцента Гольдберга, которому было очевидно, что - ну, не может бандит и олигарх так рассуждать! Он бы, Доцент Гольдберг, так рассуждать мог. Но этот вот биндюжник, полтора десятка лет державший в страхе Заводской район и лишь недавно надевший шляпу...!

А биндюжник, не ведая о душевных метаниях своего собеседника, между тем продолжал:

- Ну, а Маго, что Маго? Она, конечно, отсюда, из двенадцатого века. И здесь полностью на месте. И при делах, и вся из себя умница-красавица... Вот только ниточка-то от нее к той нашей подружке самая что ни есть прямая идет. Здесь начало, там - конец.

И вот, как только у меня эти две картинки в одну сместились... Так, понимаешь, Доцент, все чувства - как отрезало! Я-то ведь, хочешь - не хочешь, родом оттуда.

Нет, и там любителей хватало - хороводы вокруг силы и власти водить. Да что говорить - я и сам считай уже два с лишним десятка лет главного подсолнуха на своей грядке изображаю. И, что такое братву в кулаке держать, не по книжкам освоил. И да - мне, как не самому последнему бандиту в наших краях, это дело было  очень даже нужное.

Только я, когда вохру на никелевом заводе в отвалы прикапывал, или, к примеру, коллегам по профессии кишки выпускал - я и был, и чувствовал себя бандитом. Бандитом, Доцент! Бандитом...