- Доцент, ты сам-то здоров? - Господин Дрон поднял так и норовившие закрыться глаза, уперся взглядом в историка-медиевиста. - Кому из вообще нас по репе настучали? Ты чо несешь, какая история, при чем тут история?!
- Нет, ну так нельзя! - возмутился господин Гольдберг. - Акула, понимаешь, капитализма! Ты, вообще, чем слушал, когда я тебе про это дело докладывал? Ну, перед тем, как ты в Лимож ломанулся с графиней сердечные дела улаживать. Вот, явно не тем местом. Ты хоть что-то запомнил из того, что я тебе тогда говорил?
- Да что там запоминать-то было?! Кроме бесконечных подъе... - господин Дрон осторожно оглянулся по сторонам. Вроде никого кругом. Но все же лучше как-то поаккуратнее. - ... кроме бесконечных, подколок, мать твою!
- Понятно, - тяжело вздохнул Доцент. - Синдром Дауна в тяжелой форме. Короче, докладываю тогда еще раз:
Маго де Куртене. В нашей истории в 1199 году вступает в брак с бароном Эрве де Донзи, передав ему в управление графство Невер. Дети: Гильом де Донзи, Агнес де Донзи. В здешнем варианте истории, похоже, все будет точно так же. Вот так-то, Ромеа, понимаешь, влюбленная! Не так просто оказывается историю менять...
Господин Дрон честно попытался задуматься над упругостью исторического процесса, но тут же и бросил это дело. И даже не потому, что голова, многократно ушибленная в схватке с бароном, не желала работать. Просто как-то вдруг стало наплевать. И на семейство де Куртене, и на барона де Донзи, и вообще на все эти средневековые страсти-мордасти.
На-пле-вать!
Но почему вдруг? Проделки высших сил из Шатору? Неужели это так вот действует внутренняя гормональная химия в организме? Какие-то тысячные доли миллиграмма сложных веществ попадают в кровь, и человек воспламеняется любовью. А вещества исчезают, и все проходит - так что ли? Тысячные доли миллиграмма других веществ - и человек бесстрашно бросается в бой! А впрысни ему другую, противоположную химию, и он трусливо свернется в комочек или, наоборот, в ужасе бросится прочь?
Это что же выходит, - тягуче крутилось в мозгах господина Дрона, - мы все - такие вот биохимические автоматы? Какую химию нам кольнут, так себя и поведем? Бери нас, кто хочешь, и делай с нами, что вздумается... Как-то некрасиво получается. Вроде пластиковых пупсов на внешнем управлении. Нет, некрасиво...
Параллельно с этим в голове у почти отключившегося от разговора господина Дрона крутилась еще одна, другая мысль. Вот только о чем она - было совершенно непонятно. Ну, не получалось у нее выбраться на поверхность сознания. Туда, где происходит понимание. В то же время, господин Дрон чувствовал, что мысль эта важная и может пролить немалый свет на загадку его внезапного охлаждения к графине Маго. Ведь может так статься, что и не в одной химии тут дело.
Если разобраться, оно, это охлаждение случилось, по сути, даже не тогда, когда он встретил ее с бароном во дворе аббатства. Нет, к этому моменту все уже пеплом затянулось. А когда?
Во время королевского суда?
Нет, опять мимо. В тот момент - это помнилось совершенно точно - он еще рвался в бой и огнем дышал, как Змей Горыныч.
Так, когда же?
Господину Дрону вдруг вспомнился ее полный гнева и презрения взгляд по окончанию поединка с де Донзи. Когда он вывел барона за пределы круга и взглянул в сторону графини. И увидел ее и этот ее взгляд. Да, черт возьми, да! Вот оно, этот самый момент! Именно тогда все чувства, вся страсть к юной средневековой фемине - все вдруг разом погасло, как будто рубильник внезапно перекинули на положение 'выкл'.
И что, это - химия? Не-ет, тут дело явно в каких-то других, более тонких настройках.
И, кстати, да - именно тогда впервые шевельнулась где-то в глубине сознания та самая мысль, которая сейчас всеми силами карабкается на поверхность. Или не мысль? Может воспоминание? Черт, что-то ведь важное, а никак не ухватишь!
- То есть ты дальше бодаться с бароном за руку, сердце и прочие прелести графини не планируешь? - прервал его внутреннее самокопание господин Гольдберг.
- Я что, похож на идиота?
- Ну, кто вас, больших мальчиков, знает? У вас ведь всякие тараканы в головах водятся. Вдруг решишь, что окружающие сочтут тебя трусом, если отступишься? Мало ли? Тут ведь, в Средневековье, с этим строго. Вот и попрешь на рожон... А нет, не попрешь, так и хорошо, и слава богу, - торопливо закруглил Доцент свою мысль. - Нам еще этаких вот геморроев не хватало!
'Сочтут трусом? Трусом? Трусом!!! Ай, Доцент! Ай, умница!' - Господин Дрон аж задохнулся от нахлынувшей вдруг ясности. Или, может быть, давешняя то ли мысль, то ли воспоминание пробилась, наконец, к поверхности сознания. Или слова господина Гольдберга подтолкнули ее наверх? Но все случившееся с ним стало вдруг кристально ясным. Нужные воспоминания обрушились на него разом и вдруг, тут же выстроившись в необходимую последовательность. А над ними заняла господствующую позицию та самая мысль, что доселе лишь смутно точила подсознание недужного олигарха.
- Трусом, говоришь, - натужно просипел вслед за почтенным историком господин Дрон. Просипел, ибо горло сдавило судорогой. Прокашлялся, вроде полегчало. - Хм, трусом... Ты знаешь, я этим делом еще в девятом классе переболел. В острой форме. Да... До этого-то меня на слабо проверять мало кому в голову приходило. Ну, при моих габаритах - сам понимаешь. Да и спортом я тогда капитально занимался. За 'Спартак' уже успел по юношам на первенстве РСФСР побороться. И небезуспешно. Вот... Кстати, видел флейту у меня? С ней потом еще целая история приключилась...
'Так-так, - по своему понял своего спутника господин Гольдберг, - у больного необходимость выговориться. Видать, сильно его эта история с графиней задела. Ну, что теперь - будем соответствовать'. Приняв сие ответственное решение, почтенный историк нацепил на физиономию маску самого живейшего внимания и изобразил готовность вникать в подробности.
Впрочем, сильно заставлять господин Дрона не пришлось.
- А насчет трусости... Учился у нас в классе такой кадр, некто Роман Рыбаков. Тоже, скажу тебе, парень не слабый. Да еще и на всю голову, как теперь понимаю, ушибленный. Все Сильную Личность из себя выковывал. Оба слова, - усмехнулся господин Дрон, - с большой буквы. Просто с агромадной! Ну, фанат Ницше, 'триумф воли над обстоятельствами', 'подняться над человеческим стадом' и прочая пурга. Подпольную секцию карате где-то нашел, тогда это дело ведь запрещено было, в качалку ходил... Готовился, так сказать, к жизненной борьбе. Любимая присказка у него была: 'Я отвечаю только за себя, зато уж за себя - отвечаю!'
- Ага, - с пониманием кивнул головой господин Гольдберг. - Из тех, что через несколько лет запоют о том, как не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше мир прогнется под нас...
- Вот-вот, из этих, из нагибаторов. Про смысл жизни мог часами распинаться. Который, дескать, состоит в подчинении внешних обстоятельств - воле Личности. Про личность и прочее стадо - ночью его разбуди, все тебе по полочкам разложит. Ну, и окружающие у него, ясен пень, тоже в графе обстоятельств проходили. Или в графе 'стадо' - это уж понимай, как хочешь. Скорее, все-таки - обстоятельств, которые подчинить своей воле требуется. Во-от... И так уж случилось, что запали мы с ним на одну и ту же соплюшку. Типа, первая красавица класса, все дела...
А мы-то оба, господи! Шестнадцать лет, гормон с цепи рвется, как ошпаренный! В голову бьет, чисто бейсбольной битой!
Подруга же та была - как я уже потом, повзрослевши, понял - еще той оторвой. Хар-рошая такая заготовка под будущую первоклассную стерву! Там, правда, и семейка была соответствующая. Папа из обкомовских шишек, мама где-то в облторге немалый чин имела. Короче, как теперь говорят, здоровая наследственность.
Нежных чувств, будь уверен, у нашей красавицы и близко не было. А вот игра ей эта очень даже нравилась. Когда два таких жеребца вокруг нее приплясывают, копытами бьют и огнем пышут.
