Иоанн Н. Касидроу завязал галстук старомодным виндзорским узлом и подмигнул своему отражению в зеркале. Ему в ответ подмигнул не располневший пожилой мужчина, а ухмыляющийся юноша с озорными глазами. Морщинистые пальцы ловко выпрямили красный галстук с гербом королевской семьи Великобритании – личный подарок Его Величества. Иоанн надел пиджак, проверил коммуникатор за правым ухом и закрыл дверь своего «люкса».

Он спустился в холл отеля, улыбнулся портье и вышел на улицу. Кажется, собирался дождь – сквозь серое с молочными разводами небо сочился солнечный свет. Резко пахло морем и городской пылью. Кричали чайки, шумели пешеходы, на перекрытой дороге раздражённо гудели автомобили.

Иоанн ухмыльнулся, вдохнул поглубже (мантра «Гринпис»: не-экологически-чистый) воздух мегаполиса, запахнул пиджак и резво преодолел два с половиной метра до машины. Полицейские из отряда сопровождения надели шлемы и включили сирены мотоциклов. Водитель серебристого бронированного лимузина запустил двигатель. Телохранитель распахнул дверь, и Иоанн сел в машину.

– Добрый день, – улыбнулся ему сидевший напротив помощник. – Как вы спали?

– Привет, – сказал Иоанн, – хуже тебя.

Кортеж тронулся. Мотоциклисты спецсигналами разогнали небольшой затор перед светофором. Выглянув в окно, Иоанн успел заметить исчезающий за поворотом купол старинной башенки, вокруг которой построили отель в стиле хай-тек. Улицы Буэнос-Айреса всегда многолюдны с утра, подумал Иоанн, но сегодня людей чересчур много. Он повернулся к помощнику:

– Как там моя речь?

– Посмотрите. – Помощник передал Иоанну планшет. – Звонила ваша дочь.

– Да-а? – Иоанн пробегал глазами текст. Приходилось напрягаться, читая мелкий шрифт: он продержался до семидесяти восьми – срок немалый, пора бы уже перестать выпендриваться и сходить на очередную коррекцию зрения или надеть электронные очки. Но нет, всё проклятая старческая упёртость – лучше уж совсем ослепнуть, чем капитулировать перед временем. Раньше Иоанн с иронией вспоминал, как артачились, старея, его родители: очки, стент, трость, костыль, операция, инвалидная коляска, слуховой аппарат, протезы, импланты, пересадка… Он проходил всё это с ними и недоумевал: что же их так пугает, что не даёт им примириться с возрастом? Теперь он, похоже, знал. Они не воевали со временем – просто упрямились. – Которая?

– Лэтти, – ответил помощник. – Это насчёт Генри.

– Опять недовольна моим внуком?

– Просила позвонить ему. Сказала, Генри уже неделю не ночевал в общежитии университета, и вам нужно его вразумить.

– Так и сказала?

– Сказала, вы единственный, кого Генри слушает.

– У него есть отец. – Иоанн вернул планшет помощнику. За окном медленно двигались толпы людей – сирены сиренами, но дорогу не спешили уступать, и мотоциклисты ехали перед лимузином с черепашьей скоростью. – В конце концов, он подросток и учится в другой стране, что из этого ей непонятно?

Помощник промолчал.

– Она сама хотела, чтобы он поступил в Аббертон. Я её предупреждал. Вот пусть и прекратит теперь его дёргать.

– Звонить Генри вы будете?

– Буду. – Иоанн откинулся спинку кресла. Машина шла мягко, салон изолировал от наружных звуков. Иоанн не слышал, что орут люди на улице, только видел, как они раскрывают рты и размахивают флагами. Полицейские стояли вдоль тротуаров ровными рядами, выставив щиты, надвинув на лица забрала и держа дубинки наперевес. В толпе за ограждениями мелькали плакаты и транспаранты, но пока всё вроде бы было мирно.

– Националисты? – спросил Иоанн.

– Антиглобалисты, – ответил помощник.

– Ах да! До сих пор не научился видеть разницу.

– Им разрешили публичную демонстрацию, вы же знаете.

– Свобода слова, старая шлюха, – рассмеялся Иоанн. – Из-за неё я могу не успеть на заседание. Можно превратно понять, да?

– Лучше скажите, когда будете звонить Генри.

– После.

– Мы закончим около шести, – сказал помощник, – и если вы планируете остаться на приём…

Он замолчал.

– А вы планируете?

– Не больше часа.

– А с прессой?

– А что с ней?

– У вас три интервью и участие в пресс-конференции по окончании…

– На пресс-конференцию пойду. Просто напомни мне позвонить Генри и его матери после.

– Разница три часа, – напомнил помощник. – Если вы вернётесь около одиннадцати, у Генри будет два часа ночи.

– Ну, если бы он в два часа ночи спал, его мать бы меня не тревожила, – улыбнулся Иоанн. – Иногда я думаю, дочери вообще не помнят о моём существовании, так что поблагодарю Генриха от всей души.

– Напомню вам по дороге в отель, – сказал помощник.

Иоанн кивнул и отвернулся к окну. Они проезжали мимо красивых старинных зданий – ветхие облупившиеся фасады нуждались в реставрации, но от них веяло духом старины, и Иоанн невольно представил, как сто, двести, триста лет назад из этих подъездов выходили люди – во что они были одеты, как женщины держали кавалеров под руки, о чём они вели беседы, как фырчали запряжённые лошади, скрипели колёса карет… выносим ли был запах стоков вдоль мостовой?

– Ваше выступление будет во второй части, – сверился с расписанием помощник. – После перерыва, когда приедет генсек и пул президентов…

– Во сколько? – спросил Иоанн.

– В пять. Вы выступаете сразу после отчёта директора «Меча». Он хочет лично передать вам слово.

– Ещё бы старина Мик не хотел бы передать мне слово сам! – рассмеялся Иоанн. – Мик помнит, кто двадцать лет назад предложил ему работу. Наглец и выскочка, зато честный.

– Правда? Честный – и стал директором «Меча»?

– Он обожал спорить, – проигнорировал шпильку Иоанн, – но однажды перепутал Йемен с Оманом.

– Так вот почему их конституции так похожи. Автор просто не видел разницы и заполнял шаблон…

– Всё и сам знаешь, да?

– Простите, – усмехнулся помощник.

– Что-то ещё?

– В перерыве с вами хотел поговорить генсек.

– А журналисты? На них у меня хватит времени?

– Боюсь, что в перерыве – нет.

– Вычёркивай. Пусть для них я останусь загадкой.

– Вам тяжело будет это сделать, – сказал помощник, тасуя пальцами отметки на планшете, – учитывая, что вы были их любимцем, когда я ещё не родился.

– А что от меня хочет генсек?

– Уточнить детали?

– Мы с ним всё обсудили ещё в Нью-Йорке.

– Хочет сказать, чтобы вы не слишком распускались?

– Точно.

– Чтобы вас правильно поняли.

– Я пятьдесят лет слежу за своими словами и пытаюсь быть политкорректным. С меня хватит.

– Так вы и заявите ему?

– Я скажу, что думаю.

Помощник помолчал.

– В любом случае ещё раз поговорить с ним вам не повредит.

– Да встречусь я с ним, – махнул Иоанн рукой. – Куда я денусь.

– Подтверждаю?

– Давай. Всё равно надо перекусить.

– Отмечаю: обед с самым могущественным человеком в мире…

– Я выпью кофе.

– Вам нельзя.

– Скажу врачу, что мне предложил самый могущественный человек в мире, и я не смог отказаться.

– Скажу вашей дочери.

– Лэтти плевать.

– Я скажу младшей, Федерике.

– Я же тебя уволю, дорогой, – засмеялся Иоанн.

– Мне давно пора найти новую работу, – сказал помощник. – Подъезжаем.

– Спасибо, что сообщил.

– Какое уродливое здание…

С авениды Корриентес они выехали на широкий проспект Девятого июля: в центре небольшой площади, носившей гордое название Республиканской, возвышался знаменитый Обелиск. Светлое напоминание о том, что городу уже больше пятисот лет, сегодня несло на себе отметину современности: огромную и кривую красную надпись «ООН – 4-Й РЕЙХ». Сотрудники правопорядка тщетно пытались её оттереть под улюлюканье протестующих, собравшихся за ограждениями с обеих сторон площади. Гостей Генеральной Ассамблеи они приветствовали знакомыми лозунгами: «КТО СТОРОЖИТ СТОРОЖЕЙ?», «ПОМНИ ТАМАЛЕ!» и «ДОЛОЙ МИРОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО!».