Но коли день идет хорошо, то он идет хорошо. Как только я утек от бухгалтерш, позвонил полковник Комаров. Отчасти трезвый, но по голосу — обосравшийся. Да и было отчего. То, что он там, в своем универсаме, отмочил, ни в какие ворота определенно не лезло. Я подумал, что сглазил кайфовый денек и теперь надо ехать в универсам, разбираться с этой вице-губеровой сучкой… Тьфу! Сглазил…
Но, повторяю, коли день идет хорошо, то уж он идет хорошо. Я вспомнил про напарничка и про то, что ему до универсама три минуты езды, а не тридцать, как мне. Лишь бы он дома был… Так и оказалось — Ленчик был еще дома, и я ловко перевел стрелки на него.
Потом я вторично отыгрался на Ленчике — когда он от стоматолога вернулся… Ну это ему за дело. За то, что он надо мной изгалялся, когда мне в Твери макияж экзотический наложили… Пустячок, а приятно. Потом была еще одна «приятность»: пришел Брюнет и сказал:
— Ну все, Комарова я увольняю. С меня, блин, хватит. Раньше он только трезвый инициативу проявлял… А поскольку это случалось нечасто, то особых жертв и разрушений не было. Но теперь же он, собака, совсем поля не видит, того и жди под монастырь подведет… Возражения есть?
— Не-а, — сказал я. — Бей Комара, трави гада репеллентом.
— Шоглашен, — с трудом выдавил мой партнер.
Брюнет про Ленькины замороженные губы не знал, а потому удивился и спросил: чего это, мол, ты, Леня, еле мычишь?… Ленька только собрался ответить, но я опередил и объяснил, что Ленчик — скрытый внутренний диссидент, носит всегда фигу в кармане, критикует все решения руководства, вошел в тайный сговор с полковником Комаровым… Вот потому-то, Вить, он и выпендривается, и разговаривает с нами «через губу»: шоглашен… Надо его, на хрен, на пару с Комаром уволить. Брюнет ничего не понял, сказал: ну-ну, — и ушел.
А под вечер выложил нам сюрприз. И вместо ужина с мамзелью я попал на глухарек.
***
Вечером, когда из офиса ушли уже почти все сотрудники, и инспектора СБ Петрухин и Купцов тоже собрались домой, в их кабинет вошла секретарша Голубкова Леночка.
— Ага, — сказала Леночка, — попались… Вас, господа сыщики, хочет видеть босс.
— На фига это? — спросил Петрухин. Он стоял перед зеркалом и завязывал галстук.
— Что-то случилось? — спросил Купцов. Губы уже отошли от новокаина, и говорил он вполне сносно.
— Не знаю, — ответила Леночка. — Сказал, что если вы еще здесь, то непременно и срочно к нему. У него там какие-то мужчина и женщина… Оч-чень шикарные.
Партнеры переглянулись с кислым видом: похоже, к Брюнету закатились вице-губер с супружницей… Петрухин мигом подошел к окну, раздвинул жалюзи и оглядел стоянку. Автомобиля с мэриевскими номерами не увидел. Хотя нельзя было исключить и того, что вице-губернаторская «вольво» прячется за «фердинандом», либо «мерсом».
— Ладно, — сказал Петрухин, — пойдем, на месте узнаем, что к чему.
В кабинете Брюнета сидели мужчина и женщина. Настолько похожие друг на друга, что не было никакого сомнения — брат и сестра. У обоих — пепельные волосы и серые глаза. Оба, как сказала Леночка, «очень шикарные». Купцов определил про себя по другому — стильные.
— А вот и мои сыщики, — произнес Брюнет. — Позвольте я вас познакомлю…
Женщину звали Анна Николаевна, и руку она протягивала так, как для поцелуя. В ней безусловно был шарм. Или, если угодно, ПОРОДА. И красота, которая казалась отстраненной, живущей сама по себе.
— Весьма рад, — сказал Купцов.
— Петрухин, — сказал Петрухин. — Очень приятно.
Про утреннюю мамзель Дмитрий уже забыл.
Мужчину звали Петр Николаевич Московцев, на вид ему было около тридцати пяти. Его костюм, манера держаться и говорить наводили на мысль о дипломатическом ранге или о неких аристократических корнях… Позже именно так все и оказалось. Или почти так.
— Петр Николаич, — сказал Брюнет, — наш деловой партнер, эксперт по Скандинавии… Тут, видите ли, вот какая проблема…
Эксперт по Скандинавии нервно улыбнулся и опустился в кресло. Он явно был возбужден, не особенно-то и пытался это скрыть. Он опустился в кресло и взял в руки бокал с виски.
— …тут, видите ли, вот какая проблема, — сказал Брюнет и задумался.
— Пропал человек, — вставила вдруг Анна Петровна.
— Аня! — быстро произнес Петр Николаевич. — Очнись, Аня! Подумай, что ты говоришь… пропала музейного уровня сабля. Восемнадцатый век!
— Господи, Петя, — сказала она и, закрыв лицо руками, заплакала.
Петр Николаевич сделал большой глоток виски и посмотрел на сестру так, как смотрят на слабоумных: с оттенком сострадания, но основным фоном все-таки остались брезгливость… и презрение.
— Позвольте, Виктор Альбертович, — сказал эксперт, — я сам введу… э-э… господ сыщиков в суть дела.
— Господа, — сказал Петр Николаевич, — произошло крайне прискорбное событие… Моя сестра… э-э… моя младшая сестра стала жертвой преступления.
— Петя! Господи, Петя…
— Да, да. Жертвой преступления. Собственно говоря, жертвой стала не только она, но и я тоже. Поскольку пропавшая реликвия принадлежала нашей семье более двух веков. Это, извольте видеть, сабля. — Петр Николаевич протянул Петрухину старинный и толстый альбом с золочеными буквами «PARADE ARMS OF THE 17th-19th CENTURIES» {"Парадное оружие XVII-XIX веков" (англ.)}. — Извольте открыть страницу восемьдесят три.
Петрухин довольно быстро нашел нужную страницу. Это было легко, так как там лежали закладка и пожелтевший лист бумаги с машинописным текстом. Петрухин впился взглядом в рисунок на восемьдесят третьей странице. На высококачественной глянцевой бумаге были тщательно, можно сказать — любовно, нарисованы сабля и ножны. Ниже шел текст на английском языке. В английском (как и во всех остальных европейских языках) Дмитрий был не очень силен. Он обернулся к Купцову, которому отдал бумагу с текстом:
— Что там у тебя, Леонид? Переводец?
— Да, — ответил Купцов и передал Димке бумагу.
Бумага была рыхлой, желтой, а шрифт у пишущей машинки — старомодный. Петрухин видел такой только в архивных делах пятидесятых-шестидесятых годов. Дмитрий взял бумагу, прочитал:
"Сабля и ножны.
Санкт— Петербург. Частная коллекция г-на Московцева. Вторая половина XVIII в.
Клинок. Иран. Середина XVIII в.
Мастера по выковке клинка Ахиджан и Хасан.
Булат, дерево, золото, серебро, кожа, ткань.
Ковка, насечка, гравировка, золочение.
Длина 116,5 см.
В восемнадцатом веке сабля являлась довольно распространенным видом холодного оружия в России. Бытовали разные формы сабель как русского производства, так и иностранного. На Востоке русскими закупались в большом количестве клинки из высокоуглеродистой булатной стали, имевшие великолепные боевые качества. Русские оружейники использовали их для изготовления парадного, богато оформленного оружия. В представленном образце необычен булатный клинок иранской работы с четырехгранным штыкообразным острием, дававшим возможность наносить не только рубящий, но и колющий удар. В обухе клинка прорезан глубокий желобок, в котором перекатываются жемчужинки, издающие при ударе особый свистящий звук. Нижняя часть клинка богато декорирована растительным орнаментом, насеченным золотом.
Монтировка сабли русская. Мастера использовали золоченое серебро с гравированным растительным узором. Найдено своеобразное решение оформления ножен сабли: к фигурной оправе добавлена узкая серебряная лента, обвивающая поверхность светло-коричневой кожи".
Прочитав, Петрухин покачал головой и сказал:
— Да-а… такой штуковине место в Оружейной палате.
Петр Николаевич сверкнул глазами и ответил:
— Такой ШТУКОВИНЕ, Дмитрий Борисыч, место у нас дома, на Пестеля. Где она и хранилась более двухсот лет.
— Пардон, — буркнул Петрухин.
Анна Николаевна тем временем перестала плакать, а Купцов вернул альбом и спросил эксперта скандинавского:
