шкипера баржи, большого приятеля Ерпана, который обещал укрыть Петра Федоровича в трюме и доставить в город Тюмень, где была у Петра Федоровича какая-то «явка»...
Все разговоры шли при Ваньке. Как посадил Петр Федорович его рядом с собой, так и не отпустил. Потом они вдвоем остались, потому что Киприан Иванович взялся за устройство временного шалашика.
Целый вечер и почти половину ночи пробеседовал Петр Федорович с Ванькой. Уже посветлело в тайге, когда оба наконец заснули.
О чем они толковали? О многом, об очень многом! На долгие годы, на многие десятки лет остался в памяти Ваньки этот разговор. Начал бы автор его пересказывать, и жизни бы ему не хватило. А то еще хуже случилось бы: стал бы рассказывать своими словами и все испортил бы.
2.
Должно быть для того, чтобы не омрачать Ванькиной радости, дождь перестал, а за ночь небо успело очиститься. Только поднялось над тайгой солнышко, появился Ерпан с ружьем и убитыми утками.
Ваньке с Ерпаном встречаться ох как совестно! Понимает теперь, что напрасно его обидел. Стыдно прощения просить, а без того не обойтись: удар кулаком еще куда ни шло, но уж больно много он Ерпану всяких слов наговорил!
Скрепя сердце, пересилив стыд, подошел к Ерпану, свесил вниз буйную головушку.
— Дядь Гриш, ты на меня не серчай, я ведь не знал, что Петр Федорович живой и тобой спасенный...
Ерпан посмотрел на Ваньку, и по его лицу скользнула былая веселая и озорная улыбка.
— За что ж сердиться? Будь я на твоем месте, может, похлеще бы сделал... А мне и невдомек, что ты такой грамотный, такие слова знаешь: хочешь, я при отце и Петре Федоровиче повторю?
Ваньке провалиться впору.
— Не надо, дядь Гриш!
— Где ты их нахватал?
— На Оби. Два плота столкнулись и попутались, так плотогоны между собой лаялись.
После завтрака Киприан Иванович заторопился на погост. Поэтому самый последний разговор у Ваньки с Петром Федоровичем получился совсем короткий.
— Вы, Петр Федорович, оттуда, где будете, мне напишите. А я вам про погост сочинения писать стану. Длинные. Все, все, что случилось, описывать стану...
— Обязательно напишу, только не скоро это будет, Иванушка... А ты, если придется тебе в городах побывать и с большевиками встретиться, узнавай про Петра Федоровича Сидорова. У меня много знакомых товарищей, может, найдем друг друга и встретимся... А сопеть, Иванушка, не надо!
Последнее было сказано вовремя, потому что Ванька начал слегка посапывать.
Разлука — не смерть, ее скрашивает ожидание новой встречи. Облегчает Ваньке обратный путь и то, что не нужно прятаться под веретья. Обмытая дождем тайга так и сверкает красками, сама дорожная грязь разлетается из-под копыт бурого радужными брызгами.
— О чем вы с Петром Федоровичем ночью гуторили? — как бы невзначай спрашивает Ваньку отец.
— Обо всем говорили... Я, тять, когда не эта, а новая война начнется, воевать пойду...
— Военным задумал стать? — усмехнулся Киприан Иванович.
— Не... Я воевать буду, только пока война не кончится, а после победы я в штатские штатисты пойду.
— В чего пойдешь? — удивился Киприан Иванович.
— В штатисты или в штатистики, забыл, как их называют... Это, тять, такие, которые все на свете знают и все I подсчитывают, чего сколько.
— Постой, постой!.. Ты толком расскажи... Объясни наперед, зачем все подсчитывать надо?
— А вот зачем. Есть, скажем, помещик, у него сто лошадей, а сам он не работает, а у крестьянина совсем ни-чего нет. Так вот и нужно всех лошадей пересчитать и раз- % дать поровну, чтобы все работали — и помещик, и крестьяне.
— Станет тебе помещик работать!
— Жрать захочется, ух ты, как станет! — убежденно проговорил Ванька.
— Еще чего считать будешь?
— Все буду: и пуды, и рубли, и версты, и десятины, и четверти, и ведра, и всякие квадраты, и товары... Товары — какие на штуки, какие на дюжины, какие на тысячи, какие на миллионы...
На взгляд Киприана Ивановича, такой размах будущей статистической деятельности Ваньки смахивал на хвастовство.
— Ты бы для начала сосчитал, сколько в тайге деревьев,— предложил он.
К его удивлению, Ванька оказался к выполнению такой задачи подготовленным.
— Это вовсе просто! Нужно только сосчитать, сколько деревьев на одном квадрате растет, потом узнать, сколько квадратов в лесу и деревья на квадраты помножить. А чтоб точнее было, нужно не один квадрат взять, а несколько и среднее вывести. Для этого сосчитанные деревья сложить, а потом разделить на число квадратов. Вот и получится среднее.
Ванька говорил правильно: Киприан Иванович знал, как мерили участки лесопромышленники, прикидывая выход деловой древесины. Вспомнилось ему и то, как быстро и ловко сумел разобраться в его заработках Петр Федорович.
— Самое легкое — деньги считать,— продолжал говорить Ванька,— а самое трудное — считать электричество, а его тоже считать можно.
Трудное и длинное слово «электричество» Ванька выговорил бережно, по слогам.
Киприан Иванович тоже кое-что знал про электричество и поэтому рассердился.
— Молоньи, значит, считать собираешься?.. Юрунду городишь! Но!..
Бурый ни за что ни про что, за здорово живешь, получил удар вожжой по брюху.
Дальше ехали молча. Ванька еще по дороге письмо Петру Федоровичу сочинять начал. Киприана Ивановича свои мысли одолели. Едет и раздумывает:
«Ох, уж этот Ванька! В кого только такой уродился?»
ЭШЕЛОН ИДЕТ НА ЮГ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВОЕНКОМ И ЗАВБИБ. ДВЕ МУЗЫ ОДНОГО СТИХОТВОРЦА.
ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ
1.
Кабинет для себя военком полка Сидоров устраивал по собственному вкусу. Пока связисты тянули в барак линию полевого телефона, он притащил со склада несколько не-тесанных досок-шелевок, пилу, молоток и три десятка (брал по счету) трехдюймовых гвоздей. Так как от будущей обстановки военком требовал одного качества — прочности, сооружение стола, узкого топчана и полки заняло не более двух часов. Включенные в гарнитур два ящика из-под махорки не нарушили единства стиля.
Сметя веником опилки и обрезки досок к печке, военком осмотрел кабинет привередливым хозяйским оком и сразу понял, что для полноты уюта не хватало сущего пустяка— двух-трех красочных деталей. Достать же такие детали можно было только в полковой библиотеке.
Казарма, куда направился военком, была старинная, толстостенная, с огромными, грохотавшими под ногами чугунными лестницами, со сводчатыми проёмами, отделявшими друг от друга просторные ротные помещения Что касается библиотеки, то она помещалась в отдельной, довольно большой комнате, некогда именовавшейся «штаб-офицерской».
Самым примечательным предметом здесь была круглая, обшитая черным железом печь, по своему размеру напоминавшая вставший на дыбы паровоз. Рядом с нею рослые книжные стеллажи выглядели детскими игрушками. Судя по одежде завбиба (на нем были стеганка и ватные штаны), печь излучала не тепло, а мороз.
Пренебрегая страшным зрелищем вздыбившегося над головой паровоза и холодом, завбиб что-то писал.
— Все стихи строчишь?—с подозрительной мягкостью в голосе осведомился военком.
— Уже заканчиваю, товарищ военком) — сознался застигнутый врасплох поэт.
— Прочитать можешь?
— Еще не совсем кончил...
—• Может, и кончать-то не стоит?
Кому из молодых поэтов не кажутся верхом совершенства их только что вырвавшиеся из творческого горнила опусы? Завбиб был молод девятнадцатилетней самонадеянной молодостью, поэтому бесстрашно принял вызов и, встав, взмахнул исписанным листком.
— Это стихотворение я обязательно закончу!— твердо заявил он.— Заглавия еще нет, но начинается оно так:
По моим следам не ходите!
Я по многим прошел городам,
