– Редактора упёрлись своим литературным рогом, мол, фамилия ваша как-то не звучит, вот и придумали сокращённый вариант-псевдоним.

Понятно. Давай ещё дёрнем… Карп!

– Давай.

«Дергаем» по стопарю, закусываем. И я, как бы, между прочим, интересуюсь у друга-писателя:

– Ты в своей прежней, геологической жизни, в основном работал в Большеземельской тундре?

– Ну… – Карпенко дожёвывает маринованный груздь и вопросительно смотрит на меня.

А на побережье Баренцова моря ты бывал?

– Обижаешь! Да я бассейны рек Печора, Шапкина, Нерута, Чёрная пешком исходил от истока до самого устья!

– Не кипятись, Женя, – миролюбиво говорю я и закидываю еще одну, самую важную для меня «удочку». – А в Вангурее, что сейчас? Там народ живёт?

– Местное население его давно покинуло. В Вангурее нынче властвуют газовики. Там также находится наша геологическая база. А чего это тебя, Димка, Вангурей заинтересовал?

Да. так…

Колись, Димыч!..

– Если я скажу, мне придётся застрелить тебя! – смеюсь я, но, как бы невзначай, слегка приоткрываю полу своего распахнутого пиджака.

Новоявленный писатель видит на моём левом боку кобуру, из которой просматривается грозный «ПСС», давится минералкой и обречённо цедит: Ладно, замнём для ясности.

– Догадливый парнишка! – смеюсь я, затем спрашиваю: – И что, в Вангурее ваших ребят больше нет?

– Есть. Там также обосновались геофизики из Ухты. Они возобновили свои изыскания к юго-востоку от Южно-Хыльчуюского нефтегазоносного месторождения. Они планируют возобновить электроразведку на острове Колгуев, и Вангурей им отлично подойдёт. Здесь вертолёты забирают грузы, заброшенные ранее кораблями во время навигации. Как там у вас, военных, такой объект называется? Ну?..

– Аэродром подскока. А почему геофизики-ухтинцы возобновили работы? Они что, бросали их?

– Да. Было такое – недостаток финансирования. И у нас, геологов, тогда прошли массовые сокращения.

– Понятно. Ты, Женя, не можешь меня устроить как-нибудь туда, в Вангурей, скажем так, по блату?

– По блату? Нет! А вот, по дружбе вполне это осуществимо. Но не к геологам, так как у тебя нет соответствующей спецификации. У меня начальник геофизической партии Коля Попов, старый друг, совсем, как ты, только не с детства, а с университета. Он поможет, но…

– Выкладывай своё «но», – я разливаю водку в рюмки. Хорошее начинание надо непременно закрепить дружеским возлиянием.

– У тебя есть трудовая книжка? – спрашивает Карпенко.

– Нет. Но я могу достать её, естественно, с нужными записями.

– Тогда всё упрощается. Я пишу на имя Коли письмо, разумеется, по Интернету. Затем ты заранее приедешь в Ухту, до начала полевого сезона и, считай, что устроен! Но, Димка, есть ещё одно «но»!

Вначале выпьем.

– Хорошее предложение, заманчивое и, главное… осуществимое! – смеётся Женька,

Мы выпиваем. Женя, сделав эффектную паузу, как бы между прочим, с лёгкой ехидцей, произносит:

– Тебе понадобится паспорт с… ухтинской пропиской! Дело в том, что побережье Баренцева моря считается запретной зоной. И местная прописка нужна, чтобы погранслужба выдала разрешение на посещение этой зоны. Залётных, ребята в зелёных фуражках совсем не жалуют.

– Это не проблема. Таковой паспорт у меня будет.

– Ну, тогда, потенциальный коллега, я, с твоего позволения, покурю. А то уже у меня, как говорят в партии, естественно, в геологической, уже уши опухли.

– Валяй!.. – машу я рукой.

«Коллега», прихватив из серванта пачку сигарет, выходит на балкон.

Я не курил и не курю. Да и в «конторе», к которой я имею честь относиться, к глотанию дыма относятся не одобрительно. Мало того, что курильщик гробит своё здоровье, так ещё оставляет на окурке генетический материал. А это, порой, чревато…

Я внимательно рассматриваю квартиру Карпенко, в которой как-то уже однажды бывал лет, этак, десять назад. Всё тут не так уж запущено, вот и пыли на книжных полках не обнаруживается.

Это значит, что за поддержанием относительного порядка в квартире ощущается женская рука. Ага! Так вот, кто тут является охранителем порядка…

Я достаю из-за стеклянной дверки фотографию в рамке и беру её в руки. На меня смотрит миловидная женщина средних лет, несколько, правда, на мой взгляд, полноватая.

– Увидел… – бурчит за спиной Женька. – Ну приходит иногда соседка, я же тебе о ней ещё в прошлом твоём пришествии рассказывал.

– А ты, писатель, не извиняйся. Без женщин нам, мужчинам, трудно жить, – говорю я и с чувством пою: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!..»

– Лида… – поясняет Карпенко. Он выхватывает из моих рук фотографию и ставит на место. – О женитьбе она в последнее время усердно намекает.

– А ты?..

– Пока старательно прикидываюсь валенком. А ты, Димка, каков в этом плане… ну, женитьбы. Кольцо на пальце не просматривается.

– В этом плане я солидарен с тобой. Быть простаком-валенком в наш век как-то спокойней.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Женатик связан ответственностью. Да ты закусывай, а то опьянеешь.

Друг Карпенко внимает моим словам и с третьей попытки цепляет на вилку кусок селедки.

К противодействию алкоголю я приучен, но стараюсь злоупотреблять им, как можно реже. И поэтому я лишь слегка прикладываюсь к своей рюмке. Женьке можно и надраться, а мне надо всегда держать голову, способную быстро и результативно соображать.

Правда, я надёжно оторвался от хвоста и могу спать сном младенца. Но… мне никак не гоже иметь завтра несвежую бестолковку, тем более, что предстоит важная встреча с Лариным. А генерал-майор нашего, очень специфического профиля, никак не любит подобные выкрутасы.

И поэтому я в сегодняшней выпивке откровенно халтурю. Конечно, друг и в Африке друг, но, когда минутная стрелка переваливает за полночь, я откровенно зеваю и предлагаю Карпенко отправиться на боковую.

Женька пытается возражать, мол, «видимся в кои-то веки». Я непреклонен и ссылаюсь на завтрашние важные дела.

Приученный суровыми тренировками, я сразу проваливаюсь в объятия Морфея…

Рано утром я уже на ногах. В моём рюкзачке есть всё необходимое для автономного проживания: бритва, мыло, зубная щётка, полотенце и прочее.

И через полчаса я при полном параде. Нет, не как уважающий себя гусар: сыт, пьян и нос в табаке. Я, напротив, слегка голоден, абсолютно трезв и, к тому же, решительно выгоняю Карпенко курить на балкон:

– Это натуральное свинство: дымить в квартире. И как тебя только твоя Лида терпит.

– Ругается… бабы все таковы, – бурчит Женька в приоткрытую дверь.

– Женщины! – я наставительно подымаю вверх указательный палец.

– Ага! Мадамы… – Карпенко швыряет вниз окурок и дурашливо поёт: «За что нас бабы балуют…»

Он входит в комнату и, чуть смущённо, зондирует:

Как ты, насчёт… того…

– Я не трезвенник и не язвенник, но с утра никогда не выпиваю.

Понятно. Высокоморальный тип.

– Скорее, деловой. Как говорят в Америке, из племени делаваров.

– Ну, а я из нашенских, расейских.

Перекидываясь лёгкими фразами, мы входим на кухню. Карпенко достаёт из холодильника и ставит на стол полбутылки водки и остатки вчерашнего роскошного ужина. Сразу видно, что друг с похмелья и ему срочно требуется «лечение»

Я наливаю себе чай, сооружаю из кружков сервелата и сыра бутерброд. Женька долго мнётся, поглядывая на водку, затем всё-таки наливает в стакан граммов сто и, страдальчески сморщившись, выпивает.

– Чего ты так долго рассматривал родимую? – с лёгкой ехидцей интересуюсь я, когда мой друг-писатель запивает огуречным рассолом «дозу».

Скоро Лида придёт, а я, вот…

Скажешь, друг детства нечаянно объявился.

Да, уж, как-нибудь отмажусь.

– Ну, до свидания, друг мой, Женька. Мне надо ещё будет сделать один важный визит.

– Заходи, Димыч, когда тебе надо будет, – прочувственно говорит Карпенко.