– М-да, а ведь не влезет…

Покрутив в руках надежно упакованные и прошитые пакеты с отчетами магистра Ганецкого и его коллег, Григорий огорченно вздохнул и принялся выгребать из переносного сейфа все его содержимое. Почти все – плоскую прямоугольную коробочку, сталь которой несла на себе неприятно «шипастое» желтое клеймо биологической опасности, он трогать не стал. Как и три больших конверта, никак не подписанных, но с изящным оттиском черного лебедя. Во-первых, они лежали в самом низу. Во-вторых, санаторий «Черный лебедь» специализировался на инфекционных больных и вообще нигде не проходил по официальным документам. Ну и, в-третьих… Впрочем, и первых двух пунктов было достаточно. Кстати, специалисты этого дальневосточного курорта ни единого разу не жаловались на недостаток «добровольцев», потому что все потребности тамошних исследователей с лихвой перекрывали одни только хунхузы.

– Что у нас тут, «Артек»?..

Документы с детского курорта в Геленджике стали первой жертвой – потому что официальное назначение конкретно этого санатория полностью соответствовало реальному состоянию дел. Просто очень большой детский лагерь, где набирались здоровья, бронзового загара и незабываемых впечатлений дети мастеровых, отправленные на море по медицинским показаниям. Впрочем, при желании путевку можно было просто выкупить, причем за сравнительно небольшие деньги – но только работникам агреневского концерна.

– Григорий Дмитрич, все готово.

– Да-да, иду.

Внимательно отсортировав документы для байкальского клуба рыболовов «Омуль», часть Долгин вернул обратно – ту самую, где были упоминания таких специфических рыболовных снастей как глубоководный батискаф, магнитные мины и легкие (к сожалению, пока весьма условно) акваланги. Затем откинул в сторону результаты проверки таганрогского санатория «Нептун», где поправляли свое здоровье рабочие с вредных производств. Протягивая руку за новой стопкой пакетов, главный инспектор невольно отвлекся на бурчание собственного живота.

Бур-р!..

Сглатывая выделившуюся слюну, он быстро заполнил оставшееся в бронечемоданчике место документами из научно-исследовательского института имени Пильчикова и отчетами номерных лабораторий, примерился, как закрывается крышка бронечемодана, и задумчиво поглядел на пакеты из «Артека» и «Нептуна», оставшиеся без надежной защиты его личного переносного сейфа.

Бур-рр!..

– Нам скрывать нечего, хе-хе…

Уступая прорезавшемуся голоду, член совета директоров быстро (но вместе с тем аккуратно) закрыл кейс-переросток, вернул цепочку с ключом на шею и энергично потер ладони, вспоминая службу в Пограничной страже:

– Пожрать, поспать да бабу сладкую помять – это мы завсегда готовы!..

– Виноват, ваше высокородие!..

Подождав, пока замешкавшийся швейцар распахнет перед ней тяжелую дверь, госпожа статская советница[43] Волошина-Томанова покинула здание частной школы-пансионата для девочек благородного сословия, привычно проигнорировав подобострастное:

– Всего наилучшего, ваше высокородие!

Чуть задержалась на крыльце, выискивая сквозь мягкий февральский снегопад свой личный выезд[44], убрала узкие ладони в приятную теплоту меховой муфты и направилась за ограду – одновременно вновь переживая только-только закончившееся свидание с дочерью Александрой.

– Вот же вздорная девчонка!..

Ощутив неожиданный приступ вины и легкого раскаяния, чувственные губы Софьи Михайловны на какое-то мгновение беспомощно задрожали, и!.. Впрочем, она быстро преодолела неожиданный приступ душевной слабости, утешившись приятными воспоминаниями с толикой печальных размышлений. Шесть лет назад, благополучно разродившись от бремени здоровой девочкой, она намеревалась целиком и полностью посвятить себя воспитанию дочери. Однако вначале случилось знакомство с будущим супругом, затем его красивые ухаживания, которые не прекратило даже ее признание о внебрачном ребенке. Скромное венчание прямо в Швейцарии, в одной из тамошних православных церквушек, начало семейной жизни и связанные с этим приятные хлопоты… Калистрат Георгиевич оказался тем самым человеком, которого она искала: надежный, обеспеченный и в меру консервативно-старомодный. Конечно, с его двумя сыновьями от первого брака поначалу пришлось довольно сложно, ведь дети прекрасно помнили покойную мать и встретили мачеху неласково. К счастью, со временем это удалось благополучно преодолеть, вот только родственные чувства между братьями и их сводной сестрой как-то не сложились: сначала сказывалась разница в возрасте, потом добавился сложный характер девочки, начавший проявляться в ней чуть ли не с пеленок. А учитывая тот факт, что глава семейства Сашеньку хоть и удочерил, но особо ею не интересовался… В общем, самым лучшим выходом стало отдать юную мадемуазель в хорошее частное заведение с полным пансионом. Поначалу она навещала новоявленную школьницу каждое воскресение, затем, постепенно, встречи сократились до раза в две-три недели – но не от того, что она разлюбила дочь! Совсем нет!!! Просто чем дальше, тем больше времени уходило у Софи на участие в работе разных попечительских комитетов и организацию благотворительных приемов и лотерей. Иногда все это занимало ее столь плотно, что приходилось вынужденно пропускать очередное свидание. Но она никогда не забывала извиниться, и порадовать свою девочку каким-нибудь небольшим подарком!.. Кроме того, Сашеньку довольно регулярно навещала одна из незамужних племянниц мужа, тридцатилетняя Галина Георгиевна – увидев ее в первый раз еще маленькой крохой, старая дева тут же преисполнилась неподдельного умиления и самой горячей любви…

– Софья Михайловна.

Сегодня же она заранее предупредила Сашеньку о недолгой разлуке – супруга совершенно замучали приступы одышки, и семейный доктор прописал отдых на минеральных водах Кавказа. Или в Швейцарских Альпах. Хотя подойдет и французский Биарриц[45]: воздух морского побережья ничуть не менее целебен, чем на горных курортах. Главное, дышать полной грудью, и подольше – месяц или полтора… ну никак не больше двух! Ничтожный, в сущности, срок, особенно для восстановления пошатнувшегося здоровья…

– Софья Михайловна?..

Александра же, узнав о недолгой разлуке, проявила удивительную черствость и эгоизм – и уж она-то знает, откуда у дочки такие дурные душевные качества! Вернее, от кого оные передались!..

– Софья Михайловна!

Наконец-то осознав, что кто-то пытается ее дозваться, светская львица недоуменно огляделась, только сейчас обратив внимание на стоящую возле нее незнакомую даму. Хотя нет, прожалуй все же мадемуазель. Слишком молода, к тому же отсутствие украшений, доступных только замужним женщинам[46]… Несколько смущало отсутствие обязательной для молоденькой дворянки дуэньи, впрочем – пара явных служанок возле дорогого выезда сняли большую часть вопросов госпожи статской советницы Волошиной-Томановой.

– Ульяна Савватеевна Вожина. Прошу, это вам.

С нарастающим недоумением приняв в руки длинный, узкий и совершенно неподписанный конверт, София повертела его в руках. Захрустел на легком морозце глянец дорогой бумаги, дрогнули губы, проговаривая про себя отдельные слова…

– Крестный отец?! Но помилуйте…

Кое-как справившись с бурей чувств и быстро осмотревшись, бывшая баронесса фон Виттельсбах зашипела, как громадная анаконда:

– Немедленно объяснитесь!..

Миролюбиво улыбнувшись, мадемуазель Вожина почти незаметным жестом успокоила служанок-телохранительниц.

– Не стоит так волноваться, Софья Михайловна. Записи в церковной книге и метриках немного исправлены, все остальное тоже в полном порядке.

Полюбовавшись на собеседницу, потерявшую дар речи, Ульяна все так же спокойно продолжила: