– Я понимаю, – закудахтала Шура. – Я всё понимаю. Господина Фридриха Андрея всем нам жалко, но это же не повод заморить себя голодом!

Оливия, горячо поддерживая Шуру, кивнула:

– К тому же папа наверняка хотел бы, чтобы мы поели!

– О, да! – сказала тихонько Елизавета с сарказмом.

– Несите сюда, Шура! – приказала Оливия.

– Вот это хорошо! Это хорошо, госпожа Оливия! Кушайте!

Алексей с отвращением наблюдал через стол, как Оливия вгрызается в пирожок и он дымится изнутри.

– Оливия, как ты можешь! – сказал он укоризненно. – Я понимаю, ты не здорова, но надо же как-то держать себя в руках! Горе в доме!

– В любом случае, ужин я подам, – заявила Шура.

– Давайте хотя бы дождёмся Гая, – произнесла севшим от слёз голосом Мария. – Он ведь уже едет… Он же едет, да?

Натали Валентина, у которой спрашивала Мария, безучастно кивнула.

– Ну, вот, – как будто даже немного успокоилась Мария.

– Приедет Гай, опять придётся голодать из приличия! – к этому Оливия явно была не готова. – Шура, пожалуйста, давайте поужинаем!

– Ужин в шесть! – торжественно и громко объявил Рейнальдо.

Шура отшатнулась от громового голоса мужа, поморщилась. Иржи наклонился к уху Оливии и шепнул:

– Жри пирожки пока, ладно?

– Возьми и ты один, – ответила она, – а то мне стыдно.

– Не ври, – улыбнулся муж.

– Нет, правда! Господа, почему бы вам ко мне не присоединиться? Лёш, съешь пирожок!

– Я вегетарианец, – ответил Алексей сестре.

– Ты дурак. Наукой давно доказано: в мясе столько питательных веществ!

Елизавета у стены скривилась ещё больше. Но Оливия, как, впрочем, и все остальные, этого не заметила:

– Мясо просто необходимо человеческому организму! Нам всем нужно подкрепиться! Ужин только в шесть, а сейчас…

– Половина шестого, – перебил её Иржи. – В самом деле, так долго ждать!

Вольф непроизвольно хихикнул, но, смутившись, закрыл рот рукой.

– Иржи! – укоризненно взвизгнул Алексей. – Ты слишком рано начал шутить. Тело отца ещё не остыло…

– О, Господи! – тихонько выдохнула Елизавета, чего-то вдруг испугавшись, и рванулась к столу. – Мне надо выпить.

Она налила себе рюмку водки и тихо, в одиночестве выпила. Рейнальдо, наводивший порядок на столе после того, как Оливия его слегка нарушила, наблюдал за Елизаветой исподлобья. Выпив, она подняла глаза, встретилась взглядом с Рейнальдо. Тот ей понимающе кивнул. Она сжала губы, скрипнула зубами и отвернулась.

– Вот это правильно, Лиза! – одобрила Оливия. – Чего сидеть-то? Под этими картинами у кого хочешь слюнки потекут! Я – вина…

Оливия подошла к столу и налила себе бокал белого вина из стеклянного кувшина. Лиза налила ещё одну рюмку, снова, не дождавшись никого, хоть Оливия и тянула к ней бокал, чтобы чокнуться, выпила и закрыла рот рукой: то ли слизистую обожгла, то ли просто изо всех сил старалась не заплакать. Шура подскочила к Елизавете с пирожком в руке, сунула под нос:

– Закусите, закусите…

И снова Елизавета с непонятной брезгливостью оттолкнула Шурину руку:

– Не надо! Вы лучше поставьте на стол приборы себе и Рейнальдо.

– Да вы что, госпожа Лизавета? Чтобы мы с моим Нальдо да за общий стол? Господин Фридрих Андрей не любил этого…

Елизавета налила себе ещё и проговорила:

– Так надо. В завещании вы тоже упомянуты, наравне со всеми, так что…

Слово «завещание» заставило всех замереть, и с ожиданием посмотреть на Елизавету. Даже Натали Валентина перевела взгляд с дождливого окна на Елизавету с рюмкой в руке.

– Хотя, – сказала нотариус и душеприказчица покойного в наступившей тишине, – если Гай не приедет, никакого оглашения не будет.

Она выпила, не закусив, и отошла к стене под недоумённым взглядом Вольфа: он никак не мог понять, что происходит с его женой.

Как Рейнальдо ни отгонял журналистов, как ни ставила Натали Валентина заборы на дальних подступах к особняку, как ни нанимала охрану и ни увешивала периметр следящими камерами, самые настырные журналисты самых жёлтых изданий всё равно подбирались и пытались высмотреть, подслушать, накопать какой-нибудь материал для светской хроники. Светская хроника имела большой спрос: о чём ещё писать и читать в стране, где последние серьёзные политические события происходили тринадцать лет назад?

На холме, с которого подъезд к дому де Шаев весь простреливался, была разбита брезентовая неприметная палатка. У палатки под тентом, натянутом от дождя, булькала на костре какая-то похлёбка в походном закопчённом кане. Помешав похлёбку деревянной ложкой, репортёр интернет-издания «Полишинель» ещё раз поднёс к глазам армейский бинокль, поглядел на дом, никаких изменений не обнаружил и, вместо бинокля, повисшего на его шее, взял в руки планшет. Открыв в нём программу для заметок, репортёр записал: «17.45. В доме де Шая собрались почти все. Ужинать ещё не садились, очевидно, ждут приёмного сына, Гая Смита, который обучается…» Быстрый перебор пальцами по экрану остановил звук едущей машины. Репортёр быстро поднял бинокль, поднёс его к глазам и увидел, как через автоматически открывшиеся ворота между клумбами въехало на территорию особняка де Шаев такси. Обогнув фонтан, машина остановилась у парадного входа в дом, таксист выбежал, оббежал, открыл пассажирскую дверь и выпустил высокого тонкого юношу в плаще. Тот, не обращая внимания на дождь, расплатился с таксистом, взял свой чемодан на колёсиках, который таксист уже достал из багажника, и пошёл в дом, печально глядя вперёд. Таксист, напротив, оглядел дом с интересом, взглянул на клумбы и фонтан и, кажется, остался разочарованным. Он вздохнул, сел за руль и поехал прочь. Ворота за ним автоматически закрылись. Репортёр отпустил бинокль, схватился за планшет, открыл Твиттер и написал: «В доме де Шая все в сборе».

Дверь распахнулась. Все повернули головы.

– Гай… – выдохнула Мария.

Гай бросился к Натали Валентине и упал на колени у её ног одновременно со стуком упавшего чемодана. Он уткнулся ей в юбку и зарыдал. Увидев Гая, Елизавета помрачнела ещё, хотя, казалось, куда уж больше? Слёзы Марии закапали между пальцев чаще. Натали Валентина гладила кудрявую голову Гая и, печально улыбаясь, говорила:

– Ну, Гай… ну, всё… ну, возьми себя в руки… ну, всё… всё… Надо держаться…

Елизавета выпила ещё и занюхала рукавом.

– Да что с тобой такое? – подошёл к ней Вольф. – Зачем ты столько пьёшь?

– Ничего! – Елизавета уже слегка захмелела. – Скоро тут все напьются!

Вольф, ничего не понимая смотрел на жену.

– Ну успокойся, Гай, – говорила Натали Валентина. – Ну, всё, неудобно… Здесь же все…

– А он? – Гай поднял огромные синие глаза, ещё и увеличенные, как линзами, слезами. – А он где?

– Покойный в гостиной, – торжественно и скорбно ответил Алексей.

Гай обернулся на голос, посмотрел, сжал зубы, встал, потом стал снимать плащ. Гай бросил плащ на брошенный чемодан и подошёл к Алексею. Алексей отшатнулся, переложил молитвенник в левую руку, прикрыл подбородок, правую на всякий случай сжал в кулак и опустил на уровень груди. Гай подошёл вплотную к Алексею, и, глядя снизу вверх, злобно сказал:

– А ты и рад, да? В своей стихии! Наконец-то можешь быть полезен отцу! Отпоёшь его по своим круглым карместантским обрядам!

– Не надо кричать, Гай. Я понимаю, тебе тяжело, но и нам всем…

– Вам?! Да вам всё равно! Всем! – Гай оглядел всех почти с презрением. – Слетелись на наследство! Думаете, я не понимаю?

– Ты несправедлив к нам, сынок, – сказала Натали Валентина. – Мы все любили Фридриха Андрея…

– И полюбите его ещё больше после оглашения завещания! Тётя Лиза, когда это у нас по плану?

Вошёл Рейнальдо, держа на подносе ещё две тарелки и нужное количество вилок и ножей.

– После ужина, – ответила Елизавета.

– Ужин в шесть! – провозгласил Рейнальдо.

– Чего тянуть? – спросил Гай, скривив рот. – Можно всё объявить прямо за ужином! Все же ждут не дождутся! Потому вы и сидите здесь… А не… там… как положено… у гроба…