Фридрих Андрей сделал едва заметный знак, к нему мгновенно наклонился Рейнальдо и тихо, вкрадчиво заговорил:

– Левая часть зала заказывает то, что стоит по вашу правую руку, правая часть зала заказала то, что слева. За два часа мы сделали недельную выручку. – Рейнальдо почтительно обратился к Оливии: – То, что едите вы, мадам Бедржих, не заказала лишь одна девушка, которая пьёт только кофе. Кажется, за вход она отдала последнее…

Оливия довольно улыбнулась.

– Где она? – спросил Фридрих Андрей.

– Столик номер семнадцать.

Фридрих Андрей, знавший расположение столиков в каждом из своих ресторанов (сам расставлял), мгновенно нашёл скромную девушку в нарядном, как она считала, платьице, с колечком, блестящим стекляшкой и надетом поверх перчатки. Девушка стыдливо пила маленькую чашечку кофе. Фридрих Андрей улыбнулся девушке с умилением, то ли вспомнив, как сам был молод и беден (да-да! было и такое!), то ли оценив её внимание к себе: ведь она могла пойти в театр, в кино, могла уехать… хотя бы в Бельгию, это рядом… а ведь смотри-ка! Потратила последние деньги на то, чтобы посмотреть на осенний ужин де Шая!

– Пошлите ей вино и фуа-гра по-шайски. Подарок. И пусть у меня на столе поменяют местами блюда. Пора!

Рейнальдо кивнул, отошёл, потом сделал несколько сложных знаков руками, видимо это был какой-то специальный словарь для общения с официантами. Они мгновенно поняли Рейнальдо, и принялись исполнять сложный танец смены блюд, как будто поставленный и отрепетированный, меняясь местами, не сталкиваясь, пронося друг мимо друга сложные блюда с одного края стола на другой. Что-то Оливия не дала унести, вцепилась, но под нежно-настойчивым взглядом отца сдалась: блюдо перелетело на противоположный от неё край. Одного из официантов Рейнальдо остановил, схватив за предплечье, мигнул, шепнул и отошёл вглубь. Пока официанты меняли местами блюда на главном столе вечера, Фридрих Андрей отрезал несколько кусочков спелой айвы, полил их соком вишнёвого варенья, в котором не меньше двух часов томилась нарезанная кружочками морковь, и ласково поглядел на дочь, яростно доедавшую вторую половину утки, запечённой с яблоками и сливами. Оливия обглодала утиное горло, разобрав его на позвонки, и откинулась на спинку стула, тяжело дыша. Руки она опустила в плошку с водой, в которой плавала долька лимона, четвертинка персика и веточка укропа. Отец подал дочери дольку айвы, Оливия жадно схватила её и вгрызлась… Но Фридрих Андрей уже не смотрел на дочь. Он смотрел на бедную девушку, к которой с двух сторон подкатили два официанта, забрали её несчастную чашечку кофе…

– В чём дело? Я заплатила за билет!

…и поставили перед ней блюдо с блестящей крышкой и бокал, в который красиво было налито красное вино из бутылки, завёрнутой в белоснежное полотенце, рукой официанта в белой перчатке, другая рука за спиной, а сам официант высок, строен, мускулист, скуласт и черноглаз…

– Простите, – покраснела девушка под невозмутимым взглядом официанта.

Налив бокал, официант другой рукой в перчатке снял крышку с блюда и оставил девушку одну. Правда, её одиночество было весьма условным. Все взгляды публики были прикованы к ней. И прожекторы, и камеры были направлены на неё, и на главный монитор в фургоне, а значит, и в прямой эфир телеканала «СТ-1», транслировалось смущение бедной девушки в богатом ресторане. Фридрих Андрей приветственно приподнял бокал, глядя на девушку. То же сделала и Оливия, поспешно вытерев руку о полотенце. Девушка покраснела до вишнёвого цвета, схватилась за своё вино и, конечно, от смущения пролила немного в тарелку с аппетитнейшими кусочками фуа-гра. Вытянув губки с лёгкой шутливой досадой посмотрел де Шай на девушку и кивнул Рейнальдо. Рейнальдо понял, махнул официанту. Снова подошёл он, мускулистый, снова встал так близко, что девушка почувствовала его запах… Или это запах фуа-гра, которую он накрыл крышкой, взял тарелку…

– Я же ещё не попробовала… – растерянно прошептала девушка и её лицо стало цвета бокала с вином.

Но тут второй официант с другой стороны, – близнец? – нет, ещё стройнее и скуластее, – поставил перед нею новое блюдо, снял крышку и под ней оказалась такая же порция фуа-гра, но не испорченная вином. Девушка стала бордовой и с благодарностью посмотрела на де Шая. Обжора повторил свой жест бокалом. Девушка осторожно взялась за ножку своего, приподняла и ответила на жест. Публика зааплодировала. Девушка сделала глоток вина, поставила бокал и посмотрела на де Шая. Перед ним Рейнальдо поставил такое же точно блюдо и тоже снял крышку. Обжора взял очередной ножичек, подцепил крошку фуа-гра, и намазал её на хлебный квадратик, который держал на вилочке. Девушка повторила его действия и откусила кусочек, хотя – от чего? Даже Фридрих Андрей отправил в рот хлеб с паштетом целиком. Однако сейчас он, кажется, не наслаждался вкусом фуа-гра, а настороженно следил за реакцией девушки. Впрочем, этим же сейчас была занята вся публика, замерев и перестав жевать. Девушка закатила глаза в блаженстве. Фридрих Андрей был доволен. Он кланялся не вставая, разыгрывал смущение, а зрители аплодировали, свистели, кричали. И только телережиссёр в вагончике, наблюдая блаженство на лице бедной девушки, с отвращением отшвырнул чизбургер, и тройной кетчуп брызнул ему на брюки.

– Кофе? – предложил ассистент и отвинтил крышку с термоса.

Режиссёр поглядел с тоскою на термос и с ненавистью на ассистента: пить растворимый кофе, когда Фридрих Андрей пьёт «Шато Марго» 1979 года, и вместе с ним за компанию пьёт и ещё проливает вино какая-то… какая-то…

– Обижаете, шеф. Жена варила с утра. Бразильские зёрна средней прожарки. Держим в морозилке, как советует Фридрих Андрей де Шай!

– Давай, – обречённо сказал режиссёр.

А в зале ресторана «Оливия» на секунду наступила тишина: все пили вино, включая Оливию, бедную девушку и даже человека с камерой на сложной конструкции. Почему-то замолчал и диксиленд, готовясь к следующей композиции. И тут в этой наступившей тишине, полной наслаждения от дегустации прекрасного старого выдержанного вина, все отчётливо услышали странный «бульк!», исходящий от Фридриха Андрея. Оливия встревожилась сразу, остальные сначала почувствовали скорее недоумение: безупречный обжора никогда не позволял себе булькать в бокал. «Бульк!» повторился. А бокал, выскользнув из руки обжоры, упал и разбился. И тут только все увидели, что глаз у де Шая нет, вместо них есть желтизна под трепещущими веками… А ниже – пена изо рта, окрашенная… вином? Или… не вином? И если де Шай не падает, то только потому, что стул задвинутый Рейнальдо, прижал необъятное пузо обжоры к краю стола.

– Папа! – закричала Оливия и все, хором вдохнув, отшатнулись. – Папа! Нет! Нет! Рейнальдо!

Рейнальдо отодвинул стул, два мускулистых официанта поймали хрипящего Фридриха Андрея, уложили на пол. Камеры продолжали снимать, как Рейнальдо окаменевшими вдруг и неуклюжими руками растягивал бабочку под подбородком де Шая, расстёгивал воротник, как билась и рыдала Оливия, тряся тушу отца, требуя позвать доктора Бáртоло, папиного друга, как над толпой взлетели мобильные телефоны, хоть съёмка во время ужина с обжорой была строго запрещена, как появился телефон даже в руке маленькой бедной девушки, впрочем ей, чтобы достать телефон, пришлось преодолеть своё смущение и снова порозоветь до персика.

Режиссёр в фургоне плюнул горячим кофе в картонный стакан и скомандовал:

– Крупнее!

Оператор навёл камеру на бледнеющее лицо де Шая.

– Разверзнись… – прошептали синие губы Фридриха Андрея, растянутые на весь экран.

Рейнальдо, конечно, вызвал доктора, но тот не успел ещё ответить на телефонный звонок, как старый опытный слуга понял, что хозяин мёртв. Он попытался приобнять Оливию, как-то её успокоить, но она надрывно рыдала на его груди, роняя изо рта недожёванный марципановый торт.

– Все вон, – сказал Рейнальдо тихо и официанты стали выгонять толпу на улицу, включая операторов и тех официантов, которые работали здесь не всегда, а только во время шоу.