– Какая невеста? Ты чего, бабушка? – протяжно, с усмешкой на губах, для отвода глаз, спросил я таким тоном, как будто мне это неинтересно.

Мудрые взрослые всё знают о нас. Не подавая виду, что я весь, как на ладони, бабушка продолжала:

– Ты знаешь, а она стала настоящей красавицей! Да и умницей впридачу! Её бабушка мне хвалилась, что она очень хорошо учится в школе и в музыкальной школе отличница. Играет на пианино, поёт, рисует – очень талантливая девочка!

Я, отвернувшись, пил большими глотками холодную воду из ковшика. Мне срочно нужно было остыть. «Талантливая, – думал я, – это уж точно!»

И всё-таки воздуха мне не хватило, я выскочил пулей во двор, чтобы вдохнуть полной грудью. Земли под ногами я уже не чуял!

* * *

Встреча была внезапной.

– Привет! – раздалось у меня за спиной.

Я обернулся и увидел свою девочку. Ноги у меня подкосились, как от страха, будто за мной кто-то гнался, а я, из последних сил убегая, почувствовал, как они становятся ватными и подводят меня.

– Привет! – выдавил из себя.

Моя девочка изменилась. Она стала другой – высокой и фигуристой – ещё лучше! От той, которую я тайно любил, остались одни огромные голубые глаза. Их я узнал сразу!

– Что делаешь? – спросила, нежно улыбаясь, моя любовь, переминаясь с ноги на ногу и что-то теребя в руках.

«О, Господи! Как сохранить лицо?» – крутилось у меня в голове.

– Да, так, ничего. На карьер с пацанами собираемся искупаться, – сказал, и у меня пересохло в горле.

– А можно с вами?

– Да, пожалуйста! А плавать ты умеешь?

– Умею. Я сейчас, быстро переоденусь и вернусь, – давая нам обоим передышку, она побежала домой.

Я потерял покой. Больше не мог ни о чём думать. Только о ней.

* * *

Нас было четверо: три мальчика и одна девочка. Мы были ровесниками и шли купаться на карьер. В то время, как они непринуждённо о чём-то болтали и веселились, я напряжённо думал и следил за ней. Между ними установилась какая-то лёгкая невидимая связь: они шутили – она смеялась. Чёрт! Я тоже так хочу! Но лёгкость бытия покинула меня. Я был влюблён, а это такая мука! Шутки мои невпопад, вид мой нелеп, я раздражаюсь, мне жалко себя, жесты меня выдают…

Пока мы купались и загорали, вся наша мальчишеская отара окончательно успела налюбоваться и прицениться к её красоте. Я большей частью сидел в воде и остужал нижние чакры, чтобы не выдать своих тайных желаний. Друзья же мои, воспользовавшись моей уязвимостью, стали шутить надо мной. Своих намерений они не скрывали, их плавки разбухли, как алые паруса на ветру. Испытание дружбы наступило внезапно. Слово за слово, и началась драка. Двое против одного.

Я бился, как отважный лев. Она кричала и просила всех прекратить. Но не тут-то было! Это был бой – куча-мала! Мы валялись в песке, грязные, потные и окровавленные. Я проиграл бой, но не отступил, поэтому выиграл битву! Мои друзья, пнув по последнему разу меня, лежащего на песке, забрали свои вещи и, поминая меня последними словами, ушли восвояси. Я лежал ничком прямо возле воды. Кровь, сопли и скупые мальчишеские слёзы, смешавшись, текли из меня на мокрый песок, а потом всё дальше и дальше в мутные воды карьера. Надо мной, склонившись, горько плакала моя милая девочка. Обтирала мокрым платком мои раны и сквозь слёзы повторяла только одно: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!»

* * *

За годы нашей разлуки на дальних болотах прошла мелиорация, их превратили в луга. Там же стояли стога с сеном. Мы брели в сторону дальних болот. Я не мог показаться дома с таким лицом, хромой и побитый, а она меня не бросала. Нас ждал однозначный приговор – домой, к родителям… Соврать не получалось, всё было шито белыми нитками, и мы это понимали. Мои друзья уже разнесли по посёлку весть. До наших бабушек это дойдет к вечеру, и они выдвинутся на поиски в сторону карьера. На свой страх и риск мы решили заночевать в стогу сена.

Вечерело. Мы недолго раздумывали, тем более, что помогли кабаны, – их семейство выскочило из леса и побежало в нашу сторону. Быстро перемахнув через забор из колючей проволоки, мы спрятались в стоге сена.

Темнота наступила скоро, на августовском небе засияли миллионы мерцающих звёзд далёких галактик. Мы долго-долго говорили обо всём, а потом долго молчали. Сладко пахло сеном, душистым клевером и сухими цветами. Мы слушали тишину, наполненную стуком наших сердец. И опять говорили, вспоминали прошлое и смеялись надо всем. Мы берегли друг друга. Прижавшись к её щеке, я коснулся её губ, она ответила взаимной нежностью. Мы долго целовались, пока не уснули в объятиях друг друга…

На рассвете резким движением руки её дедушка вырвал меня из нашего укромного местечка. Нас обложили всякие бабушки, и шум стоял страшный:

– Ах, что проказники, учудили! Опять взялись за старое! И кто же вас надоумил? Все за вас переживают, думают, что же с вами случилось! Всю ночь ищем с собаками. А они, видишь ли, голубками здесь примостились!

– Что ты наделала! – кричала на мою девочку её бабушка.

– Ничего! – отвечала та резко.

– Сальма, – позвала её бабушка свою золовку, – отвези её к доктору, пусть проверит.

Тем временем её дедушка оттащил меня к соседнему стогу и заставил снять штаны.

– Что это такое? – ткнул он мне пальцем в причинное место.

– Ничего! – отвечал я.

– Как, ничего? Почему мокрое и белое? – хмурился он.

– Это клей, – сказал я. Больше мне нечего было ответить. Я опустил голову и молчал.

Дедушка громко расхохотался и, рухнув на стог сена, прокричал Сальме вслед:

– Не надо её никуда везти. Всё в порядке. У него поллюция.

Что это такое, я ещё не знал, но, похоже, оно нас спасло. Нас не отправили по домам к родителям, но и видеться не давали. Лето быстро закончилось. Мы разъехались.

В следующем году умерла моя бабушка, и я больше не мог приезжать на каникулы. Но свою девочку я помнил и видел ещё два раза – через три года и, в последний раз, – через шесть лет.

* * *

Поезд медленно тронулся от перрона, а я не могу зайти в вагон и стою в тамбуре. Всё у меня внутри сжалось и нахлынуло сразу. Тяжело расставаться. Опустив голову, стыдливо прячу влажные глаза. Передо мной плывут картины этого лета: друзья, бабушка, моя славная девочка. Волнами накатывает такая тоска, что держусь из последних сил, чтобы не зарыдать в голос. Хочу побыть один со своей нежной памятью. Меня не трогают. Мама всё понимает и ждёт в вагоне.

Друзья мои остались мне друзьями. Драка на карьере закалила нас. Мы что-то важное приобрели и поняли, как бережно нужно относиться друг к другу. Этому нельзя научиться просто так, это необходимо понять – через какое-то внутреннее усилие. Делая больно другому, будь готов к тому, что больно будет и тебе. Слова вдруг стали лишними. Никто из нас случившееся на карьере не обсуждал. Мои друзья были со мной!

Перед самым отъездом они помогли мне увидеться с моей девочкой. Рискуя попасть в большие неприятности, камнем разбили окно в доме, в котором она жила. Шансов было мало, но странным образом всё получилось быстро и просто, как задумали. Пока взрослые бегали и суетились что да как, они тайком вызволили её из дома и через задний двор вывели на край посёлка, где я ожидал её.

– Уезжаю сегодня, – грустно начал я, – хотел с тобой попрощаться.

На меня смотрели большие голубые глаза, полные печали и доброй надежды. Она протянула мне руку, на запястье которой было вырезано моё имя.

– Что это? Зачем ты это сделала?! – с тревогой спросил я.

– Так надо, – ответила моя девочка, – чтобы помнить тебя всегда.

Я впал в ступор, меня охватил какой-то внутренний страх. На её руке была срезана кожа и виднелась свежая плоть. «Всё ли нормально с ней?» – пронеслось у меня в голове. Я не знал, как реагировать. Я испугался за себя, занервничал:

– А разве нельзя помнить меня без этого?