Правда, Андрею удалось понять, что и дражайшая половина довольно удачно запустила тарелкой прямо в физиономию «этого изверга», но сие действо было исключительно «защита мой непорочный честь как мюттер унд фройляйн»[82].

– А раньше этот гад никогда не смел поднять на меня руку. Ни-ко-гда!

Ларин со товарищи отчаялись успокаивать разбушевавшуюся фрау, в результате чего вынуждены были выслушивать ее угрозы насчет того, что, мол, запросто лишатся лицензии на занятие врачебной практикой и вообще окажутся за решеткой, если немедленно не помогут мужу.

– Извините, – попытался вставить хотя бы фразу Андрей, – а как же он позволил вам выйти из дома, раз он такой злобный?

– Еще бы не позволил, – торжественно отозвалась женщина. – Их же бин говорить, что тарелку об его голова бить. Он сразу умывальник бежал осколки смывать… Не сметь задавать мне дурацкий квешчн! Я буду лишать вас аусвайс!

– Мы должны отменить прогулку, – обреченно промямлил Уотсон, – без лицензии мне оставаться не хочется, да и помочь человеку – долг каждого врача.

– Безусловно, доктор, – поддержал говорившего Ларин, – у меня тоже нет никакого желания связываться с местными властями. Мы с Холмсом подождем вашего возвращения у водопада. Правда, Шерлок?

Сыщик усердно закивал в ответ.

Несмотря на требование фрау, чтобы ей выделили в помощь двух человек, Уотсон двинулся в сторону деревни один, Холмс же с Лариным остались обсуждать происшествие.

– Уверен, что она солгала, Энди, – заметил Шерлок, – хотя рациональное зерно в ее словах было. Я, например, тоже терпеть не могу, когда кто-то спит, в то время как я бодрствую. Поэтому, чисто теоретически, скандал мог произойти. Только мой метод говорит, что эта леди, поссорившись с мужем, хочет, простите, наставить ему рога. Впрочем, не исключено, что ей просто нужно алиби на случай квалификации ее действий как непредумышленных.

– Может, вас заинтересует другая версия? – поинтересовался Ларин. – В доме этой гражданки лежит труп, а непойманных убийц поджидает полиция. В результате Уотсона хватают и сажают в камеру. Таким образом, дорогой Шерлок, вы остаетесь открытым со всех сторон.

– Я как-то об этом не подумал, – замялся Холмс, но тут же вышел из положения. – Мои уроки вам явно идут на пользу, но не до конца – полиции в этих местах днем с огнем не сыскать. Все-таки готов держать пари, что Уотсон будет нынче образцово-показательно поженен. Хотя об этом мы узнаем чуть позднее. Давайте не будем терять времени и отправимся к водопаду.

Андрей согласился пройтись пешком и, нащупав в кармане револьвер, двинулся по тропинке вслед за великим сыщиком, размышляя о том, что их ждет в ближайшее время.

По всем прикидкам выходило, что фрау откровенно лгала: внешний вид синяка ну никак не соответствовал ее рассказу о происшествии. Хоть и не с отличием, но все же закончив некогда мединститут, Андрей прекрасно знал, что синяк на лице или, по-умному, гематома, в зависимости от времени, когда он был нанесен, имеет определенную последовательность расцветки: сначала – красноватый, затем – багрово-синий, позднее – зеленеющий и в конце – желтый. В советские времена говорили, что цвет синяка меняется от червонца к рублю – по цвету тогдашних денежных купюр.

По словам же фрау, травму она получила непосредственно перед обращением за помощью. Значит, фингал мог быть лишь багрового цвета, в крайнем случае начать синеть. Но ни зеленого, ни тем более желтого оттенков быть не могло – они появляются не раньше шести-восьми дней после травмы. Вывод из всех размышлений следовал однозначный: долгожданная встреча с «профессором преступного мира» должна была вот-вот состояться.

И Мориарти должен был прийти на нее один, в лучшем случае с напарником.

«Если я ошибаюсь, – размышлял Ларин, – то какого черта было отсылать меня и Уотсона? Нас бы всех втроем успешно уложили у водопада».

Соловец вышел на крыльцо родного РУВД, посмотрел на высыпавшие по небу звезды и поплотнее запахнул пуховик.

К вечеру сильно похолодало.

Мимо майора по тротуару рысцой пробежал какой-то раскрасневшийся мужичок, весело крича:

– Ничего, Сереженька! Скоро будем дома, сынок!

За ним на длинной веревке болтались пустые санки.

Соловец проводил взглядом папашу, вспомнил, что сам уже давным-давно не гулял с собственными отпрысками, и решил в ближайшее воскресенье, вместо того чтобы с Лариным и Дукалисом пить пиво, выбраться с семьей в какой-нибудь парк и там от души покататься на лыжах или на санках.

Из двери РУВД показалась голова Чердынцева.

– Георгич! Эй, Георгич!

– Ась? – не оборачиваясь, спросил Соловец.

– Давай дуй обратно. На рынке два трупа!

– Черт! – Майор поглубже натянул шапку на уши. – Скажи Мухомору, что я уже ушел.

– Не могу. Он в окно смотрит, – грустно сказал начальник дежурной части.

– Вот, блин! – Соловец развернулся лицом к зданию РУВД и поднял глаза на освещенное окно кабинета Петренко, на фоне которого маячил силуэт подполковника. – Я когда-нибудь вовремя попаду домой или нет?

– Есть такая профессия – милиционер, – с пафосом сказал уже хлопнувший рюмочку коньяку Чердынцев, тем самым отметив благополучный уход проверяющего.

Соловец зашел внутрь околотка, стащил с головы шапку и молча побрел наверх.

Ему на память отчего-то пришел давний случай, когда над ним, зеленым еще лейтенантом, подшутили Ларин и Казанцев.

Накануне Дня Победы троица недавних выпускников питерских вузов, по зову горячего сердца, пересохшего горла и пустого кармана пошедших работать в МВД, пьянствовала в компании приглашенных Казановой пэтэушниц на квартире Соловца. К утру, как водится, они допились до полной зюзи.

И то ли у Ларина, то ли у Казанцева родилась гениальная мысль разрисовать наголо обритую голову Соловца.

Сказано – сделано.

На лоб и темя пьяного товарища написали следующее: «Да я такой. Я – голубой». Закончив манипуляции фломастерами над мирно храпящим Соловцом, товарищи по оружию легли спать и не услышали, как лейтенант, никем не остановленный, вышел на улицу, дабы съездить в ближайший гастроном за пополнением запасов спиртного.

Встречные фыркали и крутили пальцем у виска. Кто-то громко вслух высказался, дескать, совсем обнаглели меньшинства.

Конец мучениям Соловца положил участковый, отволокший его в помещение пункта народной дружины. Там лейтенант наконец посмотрел на себя в зеркало и поведал пожилому капитану грустную историю о том, как на него напали в подворотне трое юнцов в черных кожаных куртках, треснули чем-то по затылку и дальше он ничего не помнит.

Капитан сочувственно покивал, вымыл голову Соловца керосином и отпустил восвояси.

На друзей лейтенант не обиделся – он был отходчивый…

В предбаннике кабинета Петренко майор столкнулся с выходящим Мухомором.

– Мартышкина задержали, – подполковник обреченно махнул рукой на телефон с гербом России на диске, соединявший РУВД с Главком. – Транспортный отдел метрополитена. Первый зам лично позвонил, «поздравил»… Еду разбираться.

– Как? За что, Николай Александрович? – поразился Соловец.

– Напал на заявителя, – печально промычал Петренко.

– Ларина не видели? – поинтересовался Соловец.

– Видел, – буркнул Мухомор, снимая с вешалки шинель.

– Где? – обрадовался майор.

– Бегал тут по двору, как в жопу ужаленный, «барабана» своего дожидался, – объяснил подполковник. – Ну, всё, я за Мартышкиным, а ты на рынок жми. И побыстрее!

И все-таки Андрей недооценил Мориарти.

Когда до Рейнбахского водопада оставалось два-три десятка метров, за спинами наших туристов раздался зловещий хохот лидера «девонширских». Ларин решил, что сразу же извлекать из кармана револьвер рискованно, и медленно повернулся назад.

«Профессор преступного мира» стоял на единственной тропинке, ведущей меж скал в направлении деревушки, и, широко расставив ноги, делал какие-то странные пассы руками, ужасно при этом гримасничая и шипя по-гадючьи.