Но оперативник вовремя сообразил, что Холмс вряд ли поймет эту историю, и замолк на полуслове. Затем поинтересовался, как гениальный сыщик смог догадаться, что Андрей и его друг приехали именно из Америки.

Великий сыщик, как всегда сославшись на дедуктивный метод, с присущей ему скромностью объяснил, что только американцы с их полным отсутствием вкуса способны так по-идиотски одеваться («Простите, джентльмены!»). К тому же акцент жителей Нового Света никуда не скроешь.

Оперативники не стали спорить.

– А еще проще определить профессию, – заметив интерес к своему методу, изрек Холмс. – Помогает характерный отпечаток, который накладывает на человека любая работа. И этот отпечаток, надо сказать, имеет интернациональный характер. Взять, например, шахтера. Будь он хоть с Аляски, хоть из Африки – его всегда можно узнать по въевшейся в кожу угольной пыли, грязи под ногтями, черной шее…

– Так вы же бродягу описываете, – не выдержав, заметил Дукалис, – бомжа, по-нашему.

– Нет, – ничуть не смутившись, возразил Холмс, – от бродяги еще пахнет помойкой, а от шахтера только ромом или виски. В том и состоит метод дедукции, что нельзя упускать ни одной мелочи. Вот вы, например… Можно с уверенностью утверждать, что основное ваше занятие – игра на фортепиано!

– Посмотрите на пальцы господина Дюка. Их конечные фаланги слегка расплющены, как если бы человек постоянно нажимал на клавиши[31]…

Дукалис, растопырив пальцы, недоуменно всматривался в них, будто видел впервые. Действительно, красотой они не блистали.

– Ну, знаете, – не выдержал Ларин, – это не аргумент. Представьте-ка, что, скажем, несколько часов назад мой друг пытался на практике продемонстрировать молодому коллеге, какие методы допроса, называемые незаконными, нельзя применять… Ну и сунул неудачно руку между дверью и косяком…

Щеки Дукалиса чуть порозовели, и он тяжело вздохнул, вспомнив утреннюю воспитательную беседу с Васей Роговым, после которой случайно зажатые дверью пальцы, действительно, побаливали.

– Нет-нет, – замахал руками Холмс. – Я понимаю, что вам не хочется соглашаться с очевидным – гениальное всегда сразу не воспринимают. Сначала говорят: «Этого не может быть», – потом: «В этом что-то есть», – и уж напоследок: «Кто же об этом не знает». Но я же говорил, джентльмены, что метод дедукции основан на множестве мелких штрихов, из которых складывается единая грандиозная картина. Пальцы в нашем случае – один из таких штрихов. Но есть и другие признаки. Взгляните, Энди, на сюртук своего друга – обшлага у него потерты. Это прямо подтверждает мою теорию: именно при работе с клавиатурой инструмента на одежде возникают подобные следы.

– Ой, Шерлок, – не сдавался Ларин, – тут можно попасть впросак. А вдруг у моего товарища, извините, проблемы с зарплатой или он работает машинисткой?

– Ха-ха-ха! – неожиданно громко и заливисто рассмеялся великий сыщик. – Это вы, мой друг, попали впросак. Жалование у сыщиков всегда высокое, это общеизвестно. Так что не надо прибедняться. Но третий, самый важный признак, окончательно меня убедивший, какого рода деятельностью занимается мистер Дюк, это его облик: только у человека интеллигентной профессии, а не у какой-то там простой машинистки может быть такое одухотворенное лицо! Загляните ему в глаза – это же истинный джентльмен… Ну, подтвердите же, я прав?..

Ларин задумчиво посмотрел на расплывшуюся от неожиданного комплимента физиономию товарища и поспешил заверить, что полностью согласен с гениальными выводами английского коллеги…

Приезд генерального директора «Фагота», сопровождаемого младшим лейтенантом милиции, в свою вотчину был обставлен с поистине королевским размахом.

В центральном холле издательства выстроились два десятка сотрудников, льстиво улыбающихся шествующему с каменным лицом Трубецкому.

Даже не взглянув на них, Трубецкой прошествовал в свой кабинет, плюхнулся в пятисотдолларовое кресло, провякал в интерком, чтобы ему принесли чаю, и уставился на Мартышкина, словно забыл, зачем привез милиционера с собой.

– Так что с писателями? – Стажер попытался продолжить разговор, начатый еще в черном «Запорожце» генерального директора, но прерванный телефонным звонком партнеров Трубецкого из далекого города Урюпинска.

– Да! – вспомнил издатель, полез в стол и вывалил перед младшим лейтенантом кипу рекламных плакатов серии «Закон жулья». – Вот! Смотрите.

– Очень интересно, – осторожно заметил Сысой, разглядывая кричащие заголовки типа «Народный Целитель. Путевка в Синг-синг!», «Народный целитель. Прыжок в поле!» или «Народный целитель. Месть Сары, Цили и Моисея Сигизмундовича!» – А что это тут мелко так напечатано? «Для нас пишут не только…». Кто пишет?

– Чушков и Беркасов, я ж вам говорил, – выдавил из себя генеральный директор, искренне страдающий от необходимости пользоваться всяческими уловками, дабы поддерживать реализацию своей продукции на должном уровне и не подводить своих урюпинских партнеров. – Это чтоб антимонопольный комитет не докопался… Читателей я предупредил, что на меня не только эти двое работают, но и много других. Так что заявка о мошеннической рекламе у них не пройдет… А что делать? Без рекламы, особенно такой, ничего ведь не продашь…

– Гениально! – восхитился стажер, недалеко ушедший в умственном развитии от генерального директора «Фагота». – Вы всё предусмотрели!

Трубецкой расплылся в довольной улыбке и даже соизволил заказать для Мартышкина кофе.

Предупредив, однако, секретаря, что «достаточно половины дозы».

Расточительность Василием Акакиевичем не поощрялась.

Юная блондинка внесла поднос с большой кружкой для генерального директора и с маленькой чашечкой для стажера.

Трубецкой проводил обтянутую мини-юбкой аппетитную попку секретарши отрешенным взглядом, шумно отхлебнул чаю и постучал согнутым пальцем по клавиатуре компьютера, пылившегося на рабочем столе. Машина стоимостью в три тысячи долларов, с двумя процессорами последнего поколения, жидкокристаллическим монитором с диагональю в восемнадцать дюймов и стагигабайтным жестким диском использовалась издателем исключительно для нечастой игры в «Тетрис», в которой склонный к созерцанию Василий Акакиевич перманентно терпел поражение.

Мартышкин попробовал «кофе», ощутил слабый привкус цикория и понял, что его угощают сильно разбавленным напитком «Летний».

Причем с давно прошедшим сроком годности.

– Так, и где адреса похитителей? – после паузы осведомился стажер.

– Ах да! – Трубецкой нажал клавишу селектора. – Зайди ко мне!

В дверях опять появилась юная блондинка.

– Адреса Чушкова и Беркасова, – резко бросил генеральный директор.

– Почтовые? – спросила секретарь.

– Зачем почтовые? – засуетился милиционер. – Нам нужны реальные. Чтоб подозреваемых с адреса снять, когда Василия Акакиевича в ближайшие дни убьют…

Повисла тишина.

«Поскорей бы», – с надеждой подумала непочтительная и лишенная чувства сострадания к генеральному директору секретарь.

Трубецкой несколько раз беззвучно открыл рот.

– Шутка юмора, – нашелся Мартышкин, – нас в школе милиции учили, что смех способствует установлению контакта человека с хомо сапиенс…

– Вы псих какой-то, – тихо сказал издатель.

«Сам псих», – обиделся стажер.

– Принеси нормальные адреса этих, – Трубецкой поморщился, – авторов…

– Но у нас только почтовые, – развела руками секретарь. – Чушков же в Красноярске живет…

– Как в Красноярске? – Для перегруженного работой генерального директора «Фагота» это было новостью.

– И всегда жил, – секретарь понизила голос. – А у Беркасова постоянного адреса нет…

– Бомж! – заголосил Мартышкин, стараясь загладить неудачное выступление насчет скорого «убийства» издателя. – Что ж вы сразу не сказали?! На лицо антиобщественное поведение! С него и начнем!

– Вот и начинайте! – рассвирепел Трубецкой. – И вообще… Пригласите ко мне… этого… ну, этого…