Лука не заметил, что лежит, открыв глаза, глядя в ночное небо. Сейчас, когда он покинул Братство, у него появилось время, чтобы думать и вспоминать, и это было хорошо. Он был рад, что объединенные силы сталкеров смогли выбить их с территории Ростка, что теперь Братство, скорее всего, не поднимет голову, оставив сталкеров в покое, и люди перестанут гибнуть.

Псарас помнил последние дни в лаборатории. Его мозг, в отличие от мозга других людей, зараженных этим вирусом, находился в темноте и одиночестве больше трех десятков лет, работал четче. Он мог думать о чем-то, кроме постоянно появляющихся симптомов голода, когда нужно срочно восполнить запасы жизненных сил, а затем, когда организм насыщался, страстно хотеть оставить свою частицу другому человеку, поделиться своей верой и скверной, заражавшей быстро и надежно. Но все-таки десятки лет, почти тридцать два года он жил в рабстве у вируса и под его невыносимой протекцией. Странно, почему он не умер. Он и сейчас всецело принадлежит этому вирусу, этому хозяину-паразиту, который кормит его и мучает голодом, который делает его нечувствительным к холоду, боли, но терзает его душу, спрятав память и сделав безобразным тело.

***

Овод Пустотелый вместе с братьями вот уже несколько суток днем и ночью следил за одним из восточных блокпостов. Места в Зоне им не осталось. Сталкеры показали, что могут дать сдачи так, что вышибут почти все зубы, после чего кусаться по-настоящему уже не хотелось. Теперь Овод видел один способ расширить Братство – распространить его на Большой земле. Но Большая земля огородилась минными полями, колючей проволокой, крупнокалиберными пулеметами и десятками солдат на блокпосту, кроме того, Овод несколько раз видел боевые вертолеты, которые стали патрулировать периметр в разы чаще, чем в то время, когда он был долговцем. Пробиться силой его десятки за периметр было невозможно, сработать хитростью, как это сделал однажды сошедший с ума Старший Брат, сейчас было рискованно. Оставалось только ждать момента и искать удобного случая. Овод уже выяснил время смены постов, приблизительное количество солдат, определил вооружение и огневые точки, испугав стадо кабанчиков и выгнав его туда.

По его расчетам выходило, что преодолевать первое оцепление нужно было ночью с трех до четырех утра. Несмотря на то, что солдаты не спали, их активность вроде курения, негромких разговоров и покашливаний снижалась. В это время ночная Зона скулила и выла охотниками Зоны: слепыми псами, снорками, кровососами, псевдособаками; ревела и крушила подлесок псевдогигантами, стрекотала и визжала кабанами и плотями, отстаивающими свое право на жизнь. Тогда обычный человек до жути боялся поднять голову из схрона или привлечь внимание мутантов, даже находясь за бетонным забором, минным полем под прикрытием пулеметов, друзей и товарищей.

Тут Овод был спокойнее. Возглавив Братство и не охотясь за людьми, чтобы не быть обнаруженным потенциальными карательными отрядами сталкеров, он сосредоточился на плане выхода из Зоны. Главная задача Братства была пробиться к слепому участку забора, занятому колючей проволокой, туда, где уже невозможен прямой прострел, только бросок гранаты, и оттуда душить одного за другим солдатов, расчищая себе путь к Большой земле. Овод помнил, что за первым оцеплением стоит второе, менее заряженное оружием и крупным калибром, но к тому времени, как они приблизятся к нему, в воздухе уже будут вертолеты, танки, и БМП будут уничтожать их с земли, а людей, по всей вероятности, они и не увидят, поскольку те будут работать по ним из минометов либо доставать из далеких гнезд вышек снайперов. Если до второй линии надо было дожить, то до первой дойти через минные поля и колючую проволоку, которая была вовсе не проволокой, а лентой, изготовленной специально для Зоны, не знала жалости и пощады, скручиваясь и наматываясь на все живое, что потревожит ее вынужденное фиксированное, но неустойчивое положение. Мины были не самым страшным препятствием. Они с братьями могли различать неравномерное расположение жизни в почве. Находящийся в земле камень и железо выделялись на общем фоне, если внимательно присмотреться, но мелкие растяжки, бумажные и пластиковые сигнальные пакеты было сложно выделить. Колючую проволоку можно было обезвредить болторезами, которые у них нашлись среди накопленного добра от предыдущих побед, а температуру тела снизить, чтобы меньше влиять на инфракрасные датчики. Для этого нужно будет идти наполовину голодными, но это не являлось сложностью, когда был важен вопрос незаметности. Далее нужно будет захватить транспорт, как можно скорее форсировать вторую полосу заграждения и раствориться на местности, если понадобится, закопавшись в грунт, пока их будут искать. Тут у Братства было серьезное преимущество: они могли прожить там, где не сможет выжить никто.

Овод неоднократно все обдумал заранее, и вот сейчас, идя в ночи и тумане в километре от бетонной линии забора, ждал внутреннего сигнала, когда их тела остынут достаточно, чтобы начать движение. Метров через двадцать начинались первые, пока еще редко посаженные мины и сигнальные устройства. Туман, возникающий в Зоне в любое время суток, клубясь и вращаясь, оседал на его пятнистом лице каплями росы, расселившись даже на роговице мелкими выпуклыми капельками, преломляя картину. Братья, безоружные и в легкой одежде, стояли позади Овода, молчаливые и готовые к действию, – ночь не являлась препятствием для их возможностей. Сейчас им не нужно было видеть что-либо, им нужно было чувствовать все и вся. Каждую пядь земли, каждое движение жизни на пределе их возможностей восприятия, мельчайший шум и шорох шагов. Наконец Овод почувствовал голод и вместе с тем стремительное падение температуры тела. Пора. Он встал и медленно, перекатывая с пятки на носок, ощупывая каждый клочок земли босой ногой на посторонние предметы, способные издать звук, двинулся в сторону блокпоста. За ним с отрывом в десять шагов пошел следующий, за ним с тем же отрывом другой. Прожектора начинали освещать только ближайшие метров двадцать к забору, а в наступившем тумане они скорее мешали солдатам наблюдать за темнотой, вывешивая яркие столбы света, не дающие никакой картины происходящего на земле за ними. Зона словно помогала зомби, этим мучителям территории, покинуть ее пределы. До забора было еще далеко. Светящийся жизнью, словно зимнее ночное небо, темно-синий с фиолетовыми проблесками фон земли показывал черные круги мин сначала редко, а потом все чаще возникающими на пути. Нити растяжек были невидимы, но непросвечиваемые одинаковые сгустки посторонних предметов, взрывпакетов в траве и почве показывали возможное расположение проволоки, которые Овод старательно перешагивал. Братья следовали за ним, видя, как его движения, так и вырисовывающуюся картину минного поля. Действуя тихо, медленно и без ошибок, зомби продвигались по минному полю. Колючая проволока, несколько раз преградившая путь идущему первым Оводу, перекусывалась со зловещим щелканьем болторезом и безвольно падала короткими отрезками на землю, освобождая путь.

Размытые туманом световые пятна прожекторов медленно приближались, маня близостью и пугая дистанционно управляемыми пулеметными гнездами, глазками камер и детекторов. Пройти мимо них было невозможно. В любом случае нужно было пройти под прожекторами, мимо сканирующих лучей детекторов движения и тепла, идти прямо на пулеметы и утопленные жерла огнеметов. Овод подал команду жестом руки, стоя в нескольких метрах от светового столба. Следующие за ним колонной зомби разошлись веером, встав параллельно забору на расстоянии пары метров друг от друга, чтобы по сигналу одновременно пересечь освещенную черту, за которой начнется праздник гремящего металла, ревущего огня и жадных невидимых рук зомби, тянущихся к одеялам жизни солдат. Овод пересчитал своих – вместе с ним десять. Это то, что осталось от более чем сотни членов Братства, но ничего, дело времени, и Братство снова засияет силой и мощью, зато теперь их будут тысячи, десятки и сотни тысяч. Он, Овод Пустотелый, принесет эту не веру, но знание на Большую землю.