Степан читал свои проповеди каждый вечер. Станислав, познававший мир сквозь прорези прицелов и кривую призму революции, брата не поддерживал, но и спорить не спорил. Горестно слушая, он искренне удивлялся столь явному перерождению представителя благородного рода кошевого атамана Серка. «Россию захлестнула эпидемия зависти, народ сошёл с ума».

Отряд петлюровцев в двести сабель занял благодатное местечко, отбив его у краснопузых. Затем, так же внезапно, как и явился, исчез, оставив на память о себе двух повешенных активистов, разоренные еврейские лавки, эпидемию сыпного тифа, посетившую и семью Комарницких. Станислав, подтравленный немецкими газами, оказался самым нестойким к популярной революционной болезни. Отпевали офицера в церкви святого Николая угодника.

В садах неистово куковали кукушки.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

(Пора закругляться с этой главой, я же не историк, я беллетрист… (замечательное слово, лучше чем писатель) и завязывающий ал… пьяница.

Мне кажется, что людей создал Бог, но если эти заумные твари возникли путём эволюции, то никак не от обезьян, скорее от кротов. Оглянитесь на видимую часть истории человечества… Роют, роют, роют! Троглодиты какие -то… Я сам однажды зарыл бутылку, до сих пор найти не могу… Может под грушей?… Ладно.)

ВОЙТЕХ

В том же местечке, на крутом берегу речушки с ласковыми, мутными водами, жили, уже упомянутые, два брата польских кровей – пан Ян и пан Войтех. Паны справные, при «пенёнзах», но, не смотря на принадлежность к кичливой нации ляхов, сокровища напоказ не выставляли. Винарня, сложенная из песчаника непосредственно на винограднике, сооружена ещё их отцом Иосифом, что на польском звучит как Юзеф. Подвалы под ней братья углубили и расширили собственными руками, к тому же нарыли потайной лаз в колодец, оборудовали пещеру… Зачем?.. Да так, на всякий случай.

Кроме винарни, братья Божемские владели сушарней, где сушились вишни, сливы, груши, яблоки и прочая садоводческая продукция, да ещё свинарней, вонючей донельзя. На кой ляд двум бобылям сии заботы, есть великая непостижимая тайна загадочной польской души. Горбатились сами, понукали переборчиво нанятых батраков, преображали кинетическую энергию труда в потенциальную силу золотых червонцев, аккумулируя их в пузатую кубышку – «скрыню». Скрыню постоянно перепрятывали, изощряясь в сооружении замысловатых потаённых мест. В ходе очередной прибавки непременно производили аудиторскую проверку состояния золотого запаса, пересыпая червонцы в ведро и обратно. В этом, вероятно, заключался смысл их жизни. Ибо за суетой накопления и перепрятывания наличности паны забыли о продолжении рода, откладывая сие на более поздние времена. Даже католическая истовость не коснулась меркантильно настроенных братьев. Нет, «кшыж» на стене у изголовья кровати висел, в костёл на мессу они ходили каждое воскресенье, что да, то да. Терпеливо слушали проповедь, крестились, «ручкаясь» прощали общине грехи, как и та, прощала им, бросали медяки на «тацу» – медный поднос, носимый служкой между рядов удобных скамеек…

Вообще-то, местечковый люд был довольно религиозен. Каждая конфессия имела свой храм и искренне убеждена, что их-то вера лучше всех. Наш Бог своих в обиде не оставит, а что касательно других, то пусть надеются, дурачьё.

Православные христиане, соорудивши свои церкви на холмах, гордились занятыми высотами, синими луковицами куполов, а также суровостью обрядов, волосатостью и громогласием попов. Церквей было две; одна, построенная после воцарения российской короны над землями местечка, на подворье которой установлен обелиск с крестом в честь отмены крепостного права, и более древняя – трехъярусная украинская церковь.

На фронтоне притвора церкви изображён, хранящий храм от пожаров, святой Мыкола. Покровитель моряков и плотников, нарисован масляными красками в полный рост, справа от святого изображена маленькая церквушка, слева – лихо мчащийся по волнам житейского моря аллегорический корабль спасения. Бурные волны затихают у ног святого Мыколая. Церковь изумляет поразительным вкусом мастера, изваявшего храм. Соразмерное соотношение объёмов, их взаимная подчинённость и гармоничность восприятия вызывают чувство восхищения верующих, их причастность к высокому, неземному. Лёгкий, законченный силуэт украшают изящные главки с коваными крестами. Из приоткрытых дверей доносится низкий рокот голоса батюшки и заунывная тягучесть добровольных певчих.

Католики устроили свой храм на уютной площади недалеко от земства. Костёл отличается как удобством расположения, так и внутренним обустройством. Окружённое каменной, с коваными ажурными решётками, оградой, здание стоит на выровненном участке земли, обсажено вековыми липами и дубами – ровесниками костёла. Главный фасад, обрамлённый спаренными пилястрами тосканского ордера с отголосками рококо, смотрит на запад. Плоскость боковых стен, украшенная конструктивистским декором, разделена на прямоугольники ритмом спаренных лопаток и линиями подоконников. Крещальня, да и ризница украшены аналогично, но более мелким и более изящным декором. По каменным дорожкам двора, вечно торопясь, скорбно поджав губки, снуют ксендзы. Ханжеские лица святых отцов излучают ласку, кротость и неземное богопослушание.

Иудеи же, как Богом избранный народ, а по сему находясь с Всевышним на более короткой ноге, не особо витийствовали над архитектурой, убранством и местоположением храма относительно уровня мирового океана. Синагога представляла из себя приспособленное к обороне прямоугольное здание с толстыми стенами и живописным аттиком. Композиция, напоминающая мавританскую архитектуру, в плане – близкая к центрической, с амвоном-бимой посредине. Бима, окружённая четырьмя опорными столбами, подпирающими своды, являлась важной конструктивной частью сооружения, так как столбы обеспечивали десятипольную систему покрытия. Девяти внутренним объёмам принадлежат крупные окна, по три на фасаде. Синагога служила центром религиозной и общественной жизни. За её стенами иудеи прятались, оборонялись, молились, проповедовали, проводили судебные заседания, диспуты. Чтоб изучать Божественное писание, в пристройке к храму располагалась школа-хедер. Здесь в душной тесноте за изучением талмуда и торы просиживали весь день еврейские мальчики. Каждый читал своё, а все разом вслух. В хедере стоял невообразимый шум и гам, казалось, человечество вернулось к моменту до сотворения мира. За кафедрой восседал учитель-меламед, изредка, сонным голосом прерывая вселенский гвалт, понукал нерадивых учеников. Представители христианских конфессий, желая обличить евреев в их любви к галдежу и внутренней противоречивости, а заодно подчеркнуть свою любовь к спокойствию и порядку, придумали поговорку: «Шум, гам, как в хедере».

      Малочисленных представителей всевозможных сект упоминать не имеет смысла, поскольку в умах и сердцах основной массы верующих они воспринимались как язычники, презренные и недостойные.

Братской любви между главными религиозными группами не наблюдалось, но, слава Богу, веротерпимость была. И не потому, что местечковые догадывались о единстве Бога, скорее потому, что активные взаимные противодействия не приносили ни одной конфессии ничего, кроме вреда.

Православные, как самая многочисленная община, справедливо полагали следующее: если никто не помнит, когда они сюда пришли, то обитают с незапамятных времён. Логично. А коль так, то это их исконные земли, которые они обрабатывали, обрабатывают и будут обрабатывать всегда. К тому же в здешнем храме, венчался то ли сын Богдана Хмельницкого, то ли внук Тараса Бульбы, отдавший свою жизнь за процветание православного люда. В доказательство правдивости своих доводов показывали обгорелый дубовый пень, на котором их Героя благополучно сожгли ляхи, подзуживаемые иудеями. Слава Героям! И всё же, поскольку православные люди – люди добрые, покладистые, то они не возражают против проживания на их землях инородцев и иноверцев, но пусть те помнят, где находятся и кому обязаны.