Справные хозяева были бы не против дать Ленину хлеба, но всех злыдарей и лодырюг не прокормишь, у самих семеро по лавкам.

Завершая пламенный визг, бабёнка вспомнила о герое красногвардейце Василии Божемском, принявшим смерть за дело угнетённого пролетариата. Януш побагровел. Позор, о котором многие только перешёптывались, громогласно выбился в люди. Справные хозяева малость посторонились от пана Януша. Кто знает, какая власть придёт завтра… Раздосадованный брат красного героя, смущённо покинул ярмарку, забыв купить новую лопату, старая то совсем никудышная.

Ближе к вечеру, в убогое жилище хромоногого бобыля пожаловала кареглазая ораторша.

– Здравствуйте! Вы брат товарища Васи… товарища Войтеха?

– Я… пани… товрыщ-ка…

– Можно войти? – Бобыль неуклюже посторонился. – Будем знакомы, комиссар отряда Фаина Божемска, жена Войтеха.

– Пшепрошем… Як то жона? Войтех брав пани до шлюбу?

– Пережитки, товарищ Ян. Нас записали революционным браком на пролетарском митинге в селе Жабокряк, а в свидетели занесены товарищ Маркс и товарищ Ленин.

– Ленин! Сам Ленин?

– И Маркс.

– Пшепрошем, пани, той Маркс, часом, не сын Хайки, торговавшей мылом на могилёвском шляху?

– Карл Маркс – учитель и вождь мирового пролетариата, темнота.

– Зараз я каганец запалю…

– Темнота в переносном смысле… Товарищ Маркс – создал «Капитал».

– Капитал трудно нажить, пани. То значит Маркс не сын Хайки?

– Карл Маркс революционер-экономист.

– Ага, раввин. То по якому обряду он вас венчал, по иудейскому?

– Нас не венчали, мы записаны в протокол митинга как муж и жена. Революция отменила поповские обряды. Войтех, свято исполнял и хранил идеи мировой революции.

– То, значит, он их хранил в мазанке у Анельки?

– Почему? У какой Анельки?

– Свидерской, дочки Альбины. – Пан Януш разволновался. – То знамо, пани-товаришке комиссарше, цо Войтех Анельку сватать собирался, из-за Анельки его убили! Знамо?… То добжа жонка, от которой муж гуляет?…

– …Контра недобитая! – комиссарша выхватила наган. Пан Януш попятился к стенке. – Пропаганду свою куркульскую проводишь, мироед хромоногий! – Взвела курок.

– Пани, то правда, Анелька привечала Войтеха…

– Может, он вёл разъяснительную работу среди бедноты, агитировал за советскую власть, конспирируясь Аделькой…

– Анелькой, пани, пшепрошем, не стреляйте, пани. – Комисарша опустила наган, Ян осмелел, разжалобился. – Може, пани правду каже, може Войтех агитацию разводил. Не может муж от жены гулять напропалую. У той Анельки, пани, курва мама, и вона така сама, пся крев! Я ему говорил, та Войтех… Вы же знаете Войтеха, пани?…

– Фаина.

– Пани Фаина, он дурноватый, поляк безмозглый! Садитесь за стол, я зараз сала принесу, молока козьего. Пани родом з Могилёва?

– С Одессы.

– То от нас дужэ далеко, пани Фаина, а я тилько в Могилёве був, там аж две синагоги. То пани взялы нашу фамилию?

– Мы с Войтехом решили взять фамилию революционную – Комиссаровы и сына так записать, но не успели оформить. Меня партия направила на подпольную работу в Одессу. Там я родила Мишу, сына Войтеха…

– У Войтеха сын?

– Михаил Васильевич Божемский. Войтех не знал, что Миша родился…

– Як не знал? То сын Войтеха?

– А вы думаете, я вас обманываю?… Зачем?

– Може, пани Фаина, хоче наследство, то у нас ниц нема, ни гроша. Выпейте молока, пани, добже молоко. То як у пани фамилия?

– Зильберман.

– У нас, пани Зильберман, нема сребра…

– Любила я Войтеха, понимаешь, старик, любила! Не нужно мне ни наследство, ни серебро, ни золото…

– Того золота нема, петлюры забрали…

– Где Войтех похоронен?

– То тайна, пани…

– Где?

– Под орехом…

На следующий день к ореху прискакал летучий отряд товарища Мирона Криворучко с флагом, походным оркестром и австрийской пушкой. Истоптав копытами огород, устроили митинг. «Холера, ясна, пся крев!» Пан Януш обречено плямкал губами, изображая совместное с отрядом пение Интернационала. Далее краснопузые установили на могиле брата деревянный шпиль с бесовской звездой, зарядили пушку и стрельнули снарядом в небо. Как выяснилось впоследствии, целились в небо, а попали в козу горбатой Домки Баранецкой, что живёт за Броварской кладкой. Командир Мирон Криворучко с ближайшим окружением, посетил жилище павшего красногвардейца. Выпив ведро… (мерило золотого запаса) доброго червонного вина, расцеловал Яна в губы и велел хранить прах героя как зеницу ока. Комиссар отряда товарищ Фаина, с влажными глазами, по-родственному обняла Януша и ускакала вслед за командиром. Пан Януш облегчённо сплюнул и вытер губы рукавом.

Через день отряд, как ему положено по названию, улетучился. Пан брат, пана-товарища героя, под покровом темноты уволок обелиск со звездой в курятник. Перевернутый обелиск с успехом выполнял функцию гнезда, в котором неслись куры. «Пся крев, холера ясна!» Окончательно пан успокоился, когда отдал горбатой Баранецкой пачку керенок, за убитую козу. Керенки, давно не ходили, но Домця припрятала их в ожидании других времён, всё лучше, чем ничего.

С памятного визита свояченицы, мозги ретрограда пошли в полную раскоряку. Не смотря на, вроде, искренние терзания Фаины, он ей не поверил и мысленно сокрушался, что Войтех связался с иудейкой… «Хотя… он и с цыганками шашни заводил, и с молдаванками. Эт, харцизяка, холера ясна! Эта Фаня, похоже, про червонцы не знает или прикидывается. Евреи народ битый, к чужому золоту у них нюх особый. А про сына выдумала, не может у Войтеха мальчик родиться. Ульяна, цыганка, родила ему белокурую девочку Азку, Верка Галапайда, тоже девочку… Была бы девчонка, может и поверил… Не дам я никому никакой доли! Эта комиссарша, зря на могиле плакала… Наган подарила, зачем мне наган?…»

(Как бы не болела голова, похмеляться не стану, разве пивка?… Угу, для рывка. Нет. Надо работать.

Когда пил, курить с утра не мог, воротило, теперь ничего, затянешься с утра натощак, башка кругом идёт… Может, мне и курить бросить? К чему это «и курить», можно подумать, я пить завязал, так, малость пристегнул…

Чой-то я местечковым диалектом увлёкся, надо бы объясниться:

кашкет – фуражка восьмиклинка,

одая – балка поросшая кустарником,

каганец – жировой светильник,

пенёнзы – деньги,

Зильберман – серебряный человек, скорее всего седой,

кладка – мостик.)

СОЦИАЛИЗМ

Над землёй скифов, уличей и тиверцев, истерзанной смутными временами, поднималась кровавая заря новой жизни. Хроника событий предрассветного времени изобилует пёстрыми картинками калейдоскопа человеческих глупостей, ловко скрывающих божественную мудрость бытия.

Наполненный монетами магометанский кувшин покрывался зеленью благородной патины. Войлок, как и предполагал Ян, впитывая естественную влагу, надёжно укупоривал ёмкость, оставляя на её стенке чёткий след – уровень наполнения, ставший впоследствии очень важной деталью…

Отчаянный сокол революции, Мирон Криворучко, устав летать по холмам и долам Подолии, организовал в родном селе, недалеко от знакомого нам уездного местечка, независимую республику Селезнёвку. Республика насчитывала одноимённое село и три ближайших хутора, не признавала над собой ничью власть, включая советскую. Селезнёвская республиканская армия обстреливала любой вооруженный отряд или группу людей, двигавшихся в её направлении.

Из более отдалённых и менее существенных событий можно вспомнить расстрел известным одесским налётчиком Мишкой Япончиком машиниста паровоза на узловой станции Вапнярка. Моня, прищемлённый за хвост сотрудниками ОГПУ, собрал уголовное отребье для имитации борьбы революционной красной малины против пшецких жолнеров. Завсегдатаи знаменитого кичмана одесские уркаганы по пути следования на польский фронт сообразили, что им предстоит совершать налёты не на беззащитных обывателей, а на кавалерийские пики конфедератов спереди и заградительный огонь чекистских пулемётов сзади. Такой безысходный расклад джентльменов удачи не радовал, и на станции Мардаровка они сошли по-английски, не прощаясь. Япончика разбудили в Вапнярке и обсказали атаману весь его контрреволюционный конфуз. Босяцкий командарм, выигрывая время у сопровождавших его чекистов, ругался, пучил глаза. Пуская понты, застрелил ни в чём не повинного машиниста, после чего ускакал в лесостепь, якобы искать свою уголовную армию. Чекисты и комиссары доверчиво ждали возвращения блудного революционера Моню аж до самого вечера. И-таки напрасно. Какой умный человек поменяет лучший город мира на какой-то захудалый фронт? Армия красноармейцев-налётчиков тонкими ручейками стеклась обратно под сень приморских акаций. Вскоре булыжные шкуры тенистых улиц ощутили на себе лёгкую поступь и босяцкого предводителя Мони, шоб он нам был здоров.