Тушёная фасоль, даже с горчицей и ароматными травами, если без бекона (Вегетарианский день, говорит. Шутки у неё такие), то далеко не предел гастрономических фантазий. Однако, сегодня Генри набивает ею рот так быстро и охотно, будто устанавливает мировой рекорд, мыча, простенькую мелодию себе под нос. Мычит, замолкает, проглатывает и по новой. Бен сидит напротив, откинувшись на спинку стула, и сложив руки на груди. Его длинные ноги вытянуты и скрещены под столом, носки ботинок касаются щиколоток Генри. Монотонное звучание его мелодии и ритмичное жевание вводят в лёгкий транс. Мышцы рук непроизвольно подёргиваются, расслабляясь, глаза закрываются.

– До дома я поведу, – произносит Генри с набитым ртом, и, не успев прожевать, запихивает в себя ещё ложку фасоли. Губы измазываются тёмно-коричневым соусом, но он тут же вытирает их рукавом куртки.

– Мне просто нужен кофе, – медленно, чеканя каждое слово, говорит Бен, не открывая глаз.

      Генри качает головой:

– Тебе нужно поспать часов двадцать.

– Как и тебе, Генри. Как и тебе.

– Твой кофе и лимонный кекс, – круглолицая официантка Сэм ставит перед Беном чашку и блюдце с внушительным куском. Его глаза распахиваются.

      Девушка заправляет светлую прядь за оттопыренное ухо. Волосы у корней тёмные и прилизанные, блестят, словно их отменно натёрли жиром:

– Сегодня тихо, да?

      Генри причмокивает, продолжая упиваться фасолью (А трусики ты завернёшь ему с собой?).

– Уже да. Осталось домой добраться, – отвечает Бен, делая заветный глоток кофе.

– Ну, у нас здесь спокойно, ты ведь знаешь, – Сэм наблюдает за ним, хлопая длинными слипшимися от пота и дешёвой туши ресницами.

– Спокойно, – усмехается Генри, снова вытирает рот тем же рукавом куртки. Бен приподнимает бровь, внимательно глядя на него, – теперь даже в чёртовом гробу неспокойно, не то что…

– Главное езжайте по трассе, а не через мост. Ты же не собирался через мост, да?

      Кружка повисает в воздухе. Бен переводит на неё настороженный взгляд:

– Почему?

      Сэм упирает руки в бока, её маленький ротик аккуратно разинут. (Его член не войдёт, если только головка) – да ты что? Все в курсе уже. Там Хэнка с парнями вчера перехватили.

– Мы только вернулись из Нью-Йорка, – говорит Генри. С тяжестью откидывается на спинку стула и громко прочищает горло, – а что с Хэнком? Живой?

      Сэм кивает, заправляя непослушную прядь за ухо:

– Только вот… с Йеном беда.

– Не может быть… он живой? Парнишка живой ведь, да?

      Девушка качает головой:

– Не может быть… – повторяет Генри, – ему ж сколько? Бен, сколько ему?

– Семнадцать, – отвечает тот, уставившись в окно, откуда за ним следит полная луна.

– Блять.

– Я думала ты в курсе. Хэнк считает, там новое гнездо в лесу.

      Луна висит на месте, будто приклеенная. Светит чужим, украденным светом:

– После нападения они там не останутся, – говорит Бен.

– Я тоже так думаю, – соглашается Сэм, – только Хэнк всё равно людей собирает. Завтра отправятся на поиски.

– Мы же с ним? – возбуждённо спрашивает Генри, упираясь в друга взглядом. – Мы ведь тоже пойдём? Надо с утра позвонить Хэнку…

      Сэм живо прерывает:

– Будьте осторожны, ладно? Я это серьёзно. (Будь осторожЕН. Расслабься, мне тоже не тебя плевать).

– Эй, ты долго трепаться будешь?! – кричит Джинна, вторая официантка. – Отнеси Питеру и близнецам их жрачку, а то они расплачутся и начнут мамочку звать.

– Ты что несёшь, чокнутая? – доносится шепелявый мужской голос.

– Давай, пошевеливайся! – добавляет Джинна.

– Иду! – Сэм кричит в ответ, закатывая глаза. – Пожалуйста, будьте осторожны, – прикусывает губу, её усталое лицо страдальчески перекашивается, – обещаешь?

      Бен поднимает голову и натянуто улыбается. Девушка кладёт руку ему на плечо, легонько сжимает и уходит, виляя широкими бёдрами. Генри смотрит ей в след:

– А ведь она в тебя втрескалась, – ухмыляется, – точно говорю (Лучше кружевные готовь. Чёрные. Его любимый цвет).

– Неправильно всё это, – тихо себе под нос произносит Бен, всматриваясь в кружку с остатками кофе.

– Что неправильно? – хмурится Генри. – Ты о Сэм? Она, конечно, не в твоём вкусе…

– Нет, она хорошая девушка.

– Тогда что неправильно-то?

– А ты сам не понимаешь? – ноздри Бена раздуваются, словно пульсирующие жабры. – Да всё неправильно! Он же всего на год старше Бобби. Чёрт! – проводит рукой по волосам, откидывая несколько прядей назад, – а я, как ни в чём не бывало, должен жрать свой проклятый кекс? – отталкивает стоящее перед ним блюдце. Оно скользит по столу, пока Генри не останавливает его, хватая за край.

– Ладно, тише, – ёрзает он, поглядывая по сторонам, – давай дома поговорим.

– Ты видел её глаза? Глаза Сэм? Боже, в них столько надежды…– вздыхает Бен, луна-воровка всё ещё там, она никуда не собирается. Она будет следить за ними. Всегда: – Мне неловко становится, когда она на меня смотрит, – наклоняется вперёд, упираясь грудной клеткой в стол, – надежда меня смущает, понимаешь? Ты понимаешь, о чём я?

– Тише, я всё понимаю. (Надежда, что ты её трахнешь в ближайшее время).

– Хочешь знать, какие у тебя глаза? Замученные, – Бен замолкает, будто тщательно подбирает следующие слова, и вскоре добавляет, – очаровательные, но замученные.

      Генри лезет в карман, достаёт пару купюр и, не считая, бросает их на стол:

– Пойдём-ка отсюда, – произносит решительно (Ещё какие замученные, двое суток на ногах, блять).

***

      “It's just not right where every night I'm all alone”, – доносится из магнитолы голос Джорджа Харрисона. Генри наклоняется вперёд, чтобы выключить печку. Бен сосредоточен на дороге (Упрямый мудак): темно, по обеим сторонам шоссе сплошной лес.

      “I know I’ll never be the same”, – продолжает Джордж. По коже Генри пробегают мурашки: это хорошо, помогает держать глаза открытыми.

      Вдруг Джордж перестаёт петь и начинает завывать нечеловеческим голосом. Бен тянется к магнитоле, отрывая взгляд от дороги.