– Нет, это слишком опасно, – вмешалась Аста. – Отдадите ей шарик, когда она станет постарше.

– Уф… ну ладно, – вздохнул Малкольм и попытался аккуратно отобрать у Лиры шнурок. Малышка сопротивлялась, но Малкольм вспомнил их первую встречу и сделал вид, будто икает. Лира тут же засмеялась, отвлеклась и отпустила фалинь.

– А можно мне ее подержать? – спросил Малкольм.

– Лучше сначала сядь, – сказала сестра Фенелла.

Он сел на стул и протянул руки. Сестра Фенелла очень осторожно положила малышку ему на колени. Крошечный деймон Лиры засуетился, стараясь не коснуться Малкольма, да и сам мальчик поначалу держал ее с опаской, но Лире понравилось, что ее опустили пониже. Она спокойно огляделась по сторонам и стала внимательно смотреть на Малкольма.

– Смотри, это Малкольм, – сказала ей сестра Фенелла, стараясь, чтобы ее голос звучал весело и ласково. – Тебе ведь нравится Малкольм, правда?

Малкольм почувствовал, что старая монахиня при всей своей доброте не умеет разговаривать с детьми. Он серьезно посмотрел в маленькое личико Лиры.

– Послушай, Лира. Я сделал для тебя этот фалинь и шарик из бука, но оказалось, что ты еще слишком мала для таких игрушек. Ты не виновата – я просто не знал. Я думал, ты не подавишься. Может, и так, но все равно это пока слишком опасно. Так что я подержу их у себя, пока ты не подрастешь немного и не прекратишь тянуть все в рот. А когда станешь еще постарше, я покажу тебе, как плести фалинь. Это очень просто! Надо только знать, как. Этот я сделал из хлопкового шпагата, но можно взять и другую веревку – шерстяную, пеньковую… А еще я непременно покатаю тебя на «Прекрасной дикарке», это моя лодка. Только, сдается мне, сначала тебе надо будет научиться плавать. Летом мы этим займемся, идет?

– Боюсь, она все еще будет слишком маленькой… – начала сестра Фенелла и вдруг умолкла, услышав голоса в коридоре. – Давай ее сюда! Живо! – шепотом велела она и успела забрать малышку из рук Малкольма буквально за секунду до того, как отворилась дверь.

– О! Что здесь делает этот мальчик?

На пороге стояла женщина с жестким лицом и седыми волосами, собранными в тугой пучок. Монахиней она не была, но ее темно-синий костюм выглядел, словно униформа, а на отвороте пиджака сверкал эмалевый значок: золотой светильник, а над ним – алый язычок пламени.

– Сестра Фенелла? – окликнула сестра Бенедикта, входя в комнату следом за незнакомкой.

– Ох… Э-э-э… Малкольм… Это Малкольм…

– Я знаю, кто такой Малкольм. Что вы тут делаете?

– Я сделал подарок для малышки, – сказал Малкольм, – и попросил сестру Фенеллу, чтобы она меня сюда привела и я смог вручить его.

– Ну-ка дай посмотреть, – велела незнакомая дама.

Она изучила деревянный шарик и обслюнявленную веревку, и на лице ее отразилось легкое отвращение.

– Никуда не годится! Уберите это. А вы, молодой человек, ступайте домой. Здесь вам делать нечего.

Услышав суровый голос женщины, Лира сморщила личико и тихо захныкала. Деймон уткнулся мордочкой ей под подбородок.

– Пока, Лира, – сказал Малкольм и пожал крохотную ладошку. – До свиданья, сестра Фенелла.

– Спасибо, Малкольм, – сдавленным голосом произнесла старая монахиня, и Малкольм заметил, что она очень напугана.

Сестра Бенедикта забрала у нее Лиру, и последним, что услышал Малкольм, покидая комнату, был оглушительный младенческий рев.

«Будет что рассказать доктору Релф», – подумал он.

Обед застал Малкольма сидящим на корточках в уголке игровой площадки с невывинчиваемыми шурупами в одной руке и швейцарским армейским ножом – в другой. Он все пытался понять, как их можно вывинтить. Вопли и визг играющих детей эхом отскакивали от кирпичных стен школы; холодный ветер подхватывал их и уносил куда-то в сторону Порт-Медоу.

Краем глаза мальчик заметил, что к нему кто-то подошел. Кто – и так ясно, можно даже не смотреть. Конечно, это был Эрик, сын судейского клерка.

– Я занят, – бросил Малкольм, хотя прекрасно знал, что Эрика этим не проймешь.

– Эй, помнишь того убитого? Ну, которого задушили и сбросили в канал?

– Нам не велено об этом говорить.

– Это да, но ты знаешь, что мой папа тут слыхал?

– Что?

– Он был шпион.

– Откуда они знают?

– Этого отец не сказал – из-за Официального акта о секретности.

– А как он вообще мог тебе сказать, что тот человек был шпионом? Это, что ли, не официальный секрет?

– Нет, потому что иначе отец бы мне не сказал, вот.

Малкольм подумал, что папа Эрика, если бы захотел, уж точно нашел бы способ разболтать сыну все, что угодно.

– И для кого же он шпионил? – спросил он.

– Не знаю. Этого отец тоже не мог сказать.

– Ну, а ты-то сам как думаешь?

– Для московитов. Они же враги, так?

– Или он мог шпионить для нас. А убили его как раз московиты, – резонно заметил Малкольм.

– Тогда про что же он шпионил в таком случае?

– Понятия не имею. Может, он в отпуске был. Шпионам тоже отпуск нужен, как и обычным людям. Кому ты еще рассказал?

– Никому.

– Ты бы поосторожнее с этим. Надеюсь, твой па прав насчет официальных секретов. Знаешь, какое наказание полагается за нарушение Акта?

– Я его спрошу.

– Хорошая мысль. А тем временем держи-ка рот на замке, так оно безопаснее. Шпионы-то повсюду.

– Но не в школе же! – презрительно усмехнулся Эрик.

– Учителя могут оказаться шпионами. Мисс Дэвис, например.

Мисс Дэвис преподавала музыку. Самая раздражительная особа, какую Малкольм в жизни встречал.

Эрик пораскинул мозгами.

– Может быть, – сказал он, наконец. – Но уж больно она выделяется. Настоящий шпион не должен бросаться. Он должен быть незаметным.

– Зато какая первоклассная маскировка! Ты вот думаешь, что шпион должен вести себя тихо-тихо и быть незаметным, а мисс Дэвис вон как орет и крышкой пианино хлопает – поглядишь, так ни за что ей шпионкой не стать, а представь, что она всю жизнь ею и была!

– И про что она тут будет шпионить, по-твоему?

– Шпионит она в свободное от работы время. И это может быть где угодно и про что угодно. Любой человек может оказаться шпионом, в том-то и дело.

– Ну, наверное, – согласился Эрик. – Но тот человек в канале точно был шпионом.

Деймон Эрика, принявший облик мышки, взобрался к нему на плечо и сказал достаточно громко, чтобы Малкольм расслышал:

– Папа никогда не говорил, что тот человек точно был шпион. Вот прямо так – не говорил.

– Ну, почти так, – уперся Эрик.

– Да, но ты все равно преувеличиваешь.

– Так что же он тогда сказал? – поинтересовался Малкольм.

– «Не удивлюсь, если он был шпионом». Это ведь совершенно то же самое!

– Вовсе нет.

– Вопрос в том, почему он так сказал? – вмешалась Аста, внимательно следившая за разговором. Она превратилась в зарянку и быстро вертела головкой то в одну сторону, то в другую.

– Вот именно! Благодарю, – напыщенно сказал Эрик. – Он знал что-то важное и решил, что такое очень даже может быть. Значит, так оно наверняка и было.

– А ты можешь точно выяснить? – спросил Малкольм.

– Не знаю… Могу спросить. Но надо еще момент подгадать – нельзя же вот так просто взять и спросить.

– Что значит подгадать?

– Ну, ты сам знаешь. Не в лоб чтобы.

– Ну, ладно, – согласился Малкольм.

Эрик, вероятно, хотел сказать, что действовать надо похитрее. А еще раньше – «не бросаться в глаза», а не просто бросаться.

Тут прозвонил звонок, и всем пришлось строиться на линейку. Детей ждал еще один длинный, скучный школьный день. Обычно дежурный учитель обходил шеренги, делал замечания всем, кто болтал или валял дурака, а потом отпускал классы по одному. Но сегодня все вышло по-другому.

Учитель подождал, пока все успокоятся и замолчат, потом сам замер и устремил взгляд мимо них, на школьное здание. Несколько голов (и Малкольма тоже) повернулись в ту же сторону. Из школы вышел директор – полы его мантии хлопали на ветру – и с ним кто-то еще.