— Нарушаете... — демонстрируя ментовскую дубоватость, промямлил Тыбинь. — Давайте лучше я...

Дудрилин только рукой махнул.

— Хорошие женщины обалдевают от быстрой езды, запомни! Если она настоящая стерва — обязательно балдеет от скорости!

На счастье, запиликал мобильник. Разговаривать и гнать было неловко — и он сбавил скорость. Александр Борисович, при всем лихачестве, дорожил своей жизнью и здоровьем.

— Да! — кривя губы, крикнул он. — Наплевать! Пускай ждут! Когда приеду — тогда и приеду! Фак ю!

И, сделав неприличный жест, выключил мобильник.

Он мчался целеустремленно, жадно поблескивая глазками сквозь очки, — но вдруг, увидав что-то, круто свернул из левого ряда к обочине, распугивая законопослушных автолюбителей, и остановился. Старый “опель-кадет”, едва не вытесненный Дудрилиным на тротуар, заехал спереди и притормозил. Двое парней выглянули, открыв дверцы, и вразнобой заорали:

— Лохарь! Руки поотрывать тебе надо! И в задницу вставить! Недомерок!

И тут с Александром Борисовичем случилась истерика. Брызгая слюной, трясясь и бледнея от злобы, он бил короткими ногами в полик салона и верещал:

— Быстро, быстро, быстро! Дай им в морду!

Оказывается, он был невероятно чувствителен к насмешкам над своим ростом.

Старый выбрался на улицу и, не желая бить ни в чем не повинных парней, выпятил челюсть, засопел и пошел на них, расставив руки и скорчив такую рожу, что парни стушевались и поспешно прыгнули в машину. Хлопнули дверцы — “опель-кадет” умчался по Ленинскому проспекту.

Когда Тыбинь подошел к “мерседесу”, Дудрилин сидел, бессильно уронив лицо на рулевое колесо, — потный, бледный, несчастный.

— Никто меня не любит... — сказал он, глядя в никуда, голосом, полным отчаяния. — Вот так меня все и обижают... с самого детства...

Мокрые волосенки прилипли к шишковатому черепу. Взгляд у Александра Борисовича был как у побитой собаки.

— Понимаешь... — доверительно зашептал Дудрилин, делая ему знак нагнуться, — меня хотят убить!.. Может, вот эти самые... в машине... У меня собачье чутье! Я чувствую! Это случится скоро!

Он подозрительно заглянул в спокойные холодные голубые глаза Тыбиня.

— Ты не смеешься? Это хорошо, что ты не смеешься. Если бы ты засмеялся, я бы тебя сразу уволил... Вот увидишь, что я прав... я всегда бываю прав...

Он выбрался наконец из “мерседеса”, отчаянно преодолевая страх открытого пространства, гордо выпятил узкую грудь, задрал голову и, не глядя по сторонам, зашагал в ювелирный магазин. “Может, ты и сумасшедший, — подумал оперуполномоченный, глядя на высоко поднятые, напряженные плечи Дудрилина — но страшно тебе по-настоящему”.

Нервозность и подозрительность шефа заставили его внимательно оглядеть улицу. Он принялся прохаживаться вдоль ряда автомобилей, с удовлетворением отметив, что неподалеку припарковалась машина Кляксы. В куртку Старого встроен был радиомаячок, и Зимородок, потеряв “мерседес”, легко нашел его по сигналам пеленгатора.

— Привет, привет, — проговорил Михаил в ССН, запрятанное под рубаху.

Машина мигнула габаритными огнями. Они условились работать молча, чтобы не выдать Старого.

Заглянув в магазин, Тыбинь увидел, что Дудрилин бродит вдоль витрин с драгоценностями. Старый отошел к “своей” машине, осмотрел ее на всякий случай повнимательнее, но никаких посторонних предметов не обнаружил. А у него был нюх на закладки! Вряд ли Александр Борисович смог бы найти в Питере лучшего телохранителя, даже если бы обратился в самые крутые охранные агентства. Но он и не подозревал о том, что сегодня был в такой безопасности, как никогда.

Покуривая, Старый стоял у машины и наблюдал за входом в магазин. Его внимание привлек неприметный человек среднего роста. Появившись откуда-то из-за угла, незнакомец, широко шагая и размахивая руками, решительно схватился было за позолоченную ручку темной стеклянной двери магазина, но вдруг нервно оглянулся и посмотрел, что делает Тыбинь. Он именно за этим оглянулся. Старый четко его засек. Они встретились взглядами — человек тотчас оставил намерение войти в магазин и поспешно бросился наутек, назад, за угол, откуда пришел. Бросив сигарету в снег, Михаил вразвалку добежал до угла — но человека уже нигде не было видно.

“А ты, кажется, вовсе и не сумасшедший...” — подумал разведчик, глядя, как Дудрилин осторожно высунул голову из дверей магазина, прежде чем выйти.

Теперь Александр Борисович посадил его за руль, а сам сел сзади и принялся разглядывать купленное украшение.

— Прямо езжай... — небрежно бросил он. — И покрутись где-нибудь... Ты знаешь всякие ментовские приемчики, чтобы проверить, нет ли за нами хвоста? Я слежку чую... Вон тот голубой “Жигуль” за нами давно тянется...

Тыбиню оставалось лишь мысленно подивиться действительно собачьему нюху Дудрилина. Подпустив Кляксу поближе, он помигал ему габаритами, а потом пошел выделывать классические “отрывы”, петляя между кварталами, пока Дудрилина не укачало от частых поворотов. Машина “наружки” затаилась где-то: опытный Зимородок понял, что дело нечисто.

Завидев стайку скучающих девочек-подростков, Дудрилин велел остановиться. Приветливо улыбаясь, он подозвал девчонок и дал им рублей двести денег.

— Пусть привыкают... задарма иметь деньги от незнакомых мужчин... Езжай на улицу Корзуна... знаешь, где это? Хорошо... Никому не рассказывай, куда мы ездили, понял? Это моя тайна... Там живет настоящая красавица... первая красавица Питера... а может, и России. Все эти “миськи Вселенная” — дешевки кривоногие по сравнению с ней! Уж ты мне поверь!

Дудрилин мечтательно закатил глаза, перебирая тонкую золотую цепочку с изящным кулоном.

— Думаешь, самые красивые женщины ездят в “мерсах”? Нет, они ездят в метро и на трамваях, я точно знаю! Моя красавица живет в раздолбанной грязной “точке”, на двенадцатом этаже, с мамой, папой и двумя братьями... У них месяцами не бывает горячей воды... Ей семнадцать лет, но выглядит она на двадцать — и она чудо как хороша!

Когда Дудрилин заводил речь о женщинах, он переставал сквернословить и кривляться. Даже голос его менялся и становился не таким визгливым и противным.

— Здесь останови! — скомандовал он и добавил: — У нее сегодня дома никого нет...

Страх с него как рукой сняло. Теперь он дрожал и трясся от возбуждения.

С полчаса Тыбинь проторчал в машине у подъезда старой двенадцатиэтажки. Дудрилин вернулся без золотой цепочки, руки в карманы, воротник поднят. Вид он имел несколько обескураженный, очки съехали набок.

— Улыбаешься?! — яростно набросился он на Тыбиня. — Двадцать процентов долой! Я не шучу! Ты так скоро мне должен будешь! Поехали!

В дороге он сначала был молчалив, потом отмяк, разговорился. Ему хотелось с кем-то поговорить. Видно, он и впрямь маялся от одиночества.

— Женщины — это загадка, точно! — разлагольствовал он, забравшись с ногами на заднее сиденье и вертя головой по сторонам. — Каждая нормальная женщина втайне мечтает быть проституткой! Мне один психоаналитик говорил, что это рудимент первобытного строя... с общностью жен. Рудимент — это не рыжий мент, не обижайся! Ха-ха-ха!.. Это так... слово такое...

Запищал мобильник. Лицо и голос владельца борделей тотчас преобразились.

— Ну! Да, я, кто же еще! Уговорила? Молодец, цыпа! Получишь, получишь... Теперь на неделе пусти пулю через своих клиентов, что Розу просят повторно сдать пробу на СПИД. Повторно, поняла?! Это важно! Не боись, врач вызовет ее еще раз. Я уже проплатил. Теперь главное, чтобы все об этом узнали, — и вашей конторе крышка! Конечно, я возьму тебя к себе, не вопрос! Нет, в “Гарем” не возьму. Потому что ты толстая крашеная дура, вот почему! Пойдешь к Самвелу. Все. Пока.

Они заехали на какой-то заштатный отборочный конкурс топ-моделей, где Дудрилина уже битый час ждали жюри и конкурсантки. Пока шел конкурс, Тыбинь ждал в сторонке, у стеночки, а Дудрилин сидел за столиком, вел себя на удивление прилично, в отличие от прочих “жюристов”, не скабрезничал и оценивал конкурсанток придирчиво и справедливо.