Литмир - Электронная Библиотека

Багетдинов, придав лицу выражение неподкупной суровости, произнес:

— Что ж, гражданин Пендюрин! Если вы обдумали меру своей ответственности за изложенное, то должны знать, что у нас перед законом все равны, и в этих стенах... и я, как представитель...

Опер запутался, опять почесал голову, зудящую под бинтами, махнул рукой и зарегистрировал заявление. Коммерсант смотрел на него с нескрываемым удивлением и некоторым сочувствием. Зам. начальника РОВД славился связями в верхах, в средствах был неразборчив и на решения крут.

— В нашем отделе нормальная обстановка, и никто не мешает... оправлению правосудия! — слегка запнувшись, произнес витиеватую и очень понравившуюся ему фразу оперативник. — Только я должен вас сразу предупредить, что это дело должно проходить по линии отдела борьбы с экономическими преступлениями. Это ведь у вас экономическое преступление?

— Еще бы! — злобно процедил Пендюрин, вспомнив, как в прошлом году “подарил” на юбилей заму новенькую “вольво”.

— Поэтому я вот здесь делаю приписку — обращение к начальнику нашего ОБЭПа подполковнику Шишкобабову. Просю... нет, прошу... принять ваше заявление к рассмотрению. Не возражаете?

Уяснив ход мысли опера, Пендюрин сменил сочувствующую мину на уважительную. Вовремя перевести стрелку на соседа — это искусство! А главное — что его неласковые визитеры будут довольны: бумага вкинута, а это ведь все, что им надо. На сердце у него немного полегчало, и от широты душевной он даже решил принять посильное участие в нелегком деле написания обращения к начальнику гатчинского ОБЭПа.

— “Разсмотрение”, а не “рассмотрение”! — негромко, но гордо поправил он царапающего авторучкой оперуполномоченного. — От слова “раз”!

— Сам знаю!

И доверчивый Багетдинов, зачеркнув, переправил “с” на “з”! Как не поверить генетическому носителю великого русского языка?! Хоть и новый, но русский ведь...

Выпроводив удивительного посетителя, опер со спокойной душой вызвал дежурного и велел отнести бумагу в ОБЭП, находившийся в соседнем здании. Багетдинов был уверен, что, миновав его корзину для бумаг, странная кляуза благополучно осядет в корзине подполковника Шишкобабова — во, спасение самого же жалобщика. И, главное, никто не скажет, что крутой опер Багет пасанул и испугался регистрировать бумагу с жалобой на начальника. Честь превыше всего!

Дежурный милиционер Мазин по прозвищу Мазок взял тонкий белый лист двумя пальцами и неторопливо понес его по назначению, по пути вникая в содержание заявления. Похихикивая и не поднимая головы, он пнул ногой входную дверь ОБЭПа, поскребся в кабинет начальника и, не дожидаясь разрешения, вошел. Постучать перед тем как войти, — это верх российского воспитания. Будешь ждать разрешения — рискуешь простоять за дверью до второго пришествия.

Безусловно, в другое время заявление коммерсанта Пендюрина прямиком направилось бы от подполковника Шишкобабова — нет, не в мусорную корзину, как наивно полагал добропорядочный и недалекий опер, а с пометкой красным фломастером “срочно!” на стол самому заместителю начальника РОВД. Для проведения дальнейшей разъяснительной работы с юридически безграмотным предпринимателем, ибо такова натоптанная, усеянная костями жалобщиков волчья тропа российской Фемиды. Однако, по стечению обстоятельств, в момент возникновения на горизонте компрометирующей всю гатчинскую милицию бумажонки подполковник Шишкобабов был безнадежно пьян. Нет, он захмелел не от алкоголя, так как после обработки его кудесниками из “Скорой помощи” теперь был всегда трезвым и оттого весьма раздражительным, не понимая, чего же не хватает ему в жизни, а от гордости, да и неудивительно. В кабинете его сидела молодая обаятельная корреспондентка “Красносельского Вестника”, по совместительству дочь главного редактора, и брала у подполковника интервью по поводу поразительного снимка, неизвестно кем подброшенного в редакцию. Начав с испуганного “Никаких комментариев!”, постепенно пройдя курс возгонки самомнения от легкого удовлетворения до кичливого самодовольства и, наконец, до безудержного хвастовства, Шишкобабов как раз в эту минуту повествовал хлопавшей длинными приклеенными ресницами газетной деве, что он-то и есть наиглавнейший в районе борец с преступностью и коррупцией.

— Вот! — вскричал он, увидав в руках у малорослого Мазка исписанный лист. — Сейчас сами увидите! Все идут ко мне! Все боятся связываться! Постойте, дежурный, не уходите! Сейчас оформим ходатайство о возбуждении уголовного дела — и сразу несите его прокурору! Он меня знает, поддержит! Что это?! — грозно воззрился подполковник на дежурного, млея от собственной строгости. — Почему печать не на том месте? Ни одного документа в этом отделе дознания не умеют грамотно оформить!

— Это не печать... — потупился Мазок. — Это я пальцем тут приложился немного... Мы с ребятами селедку ели...

Девица хихикнула и, пока Шишкобабов спешно заполнял бланк ходатайства, отщелкала на подаренный папой “кодак” смущенного Мазка, жалобу гражданина Пендюрина и нависшего над ней подполковника. Вырисовывался образ, позарез необходимый читателю, утомленному потоком чернухи из жизни ментов.

Мазок потер пятерню о засаленную полу бушлата, взялся двумя пальцами за чистый угол бумаги, сколотые скрепкой, и, вздыхая, понес их в следующий по Красной улице домик, где помещался прокурор. Там он оставил испачканные бумаги секретарше, а сам, скребя пятерней затылок, побрел на рынок к приятелям-сержантам, потому что, несмотря на сонный и несколько придурковатый вид, весьма хорошо понимал, что к чему, и глубоко впитал дух корпоративной этики. Опять же, кормился весь дежурный наряд РОВД с рынка, и сегодняшняя жирная атлантическая селедка пряного посола была именно рыночного улова.

Уже через час трое сержантов навестили офис гражданина Пендюрина, где попытались постучать дубинками по изящному дорогому столу, и не только по нему. Но попытка их была грубо прервана случайно оказавшимся в соседней комнате Снегирем, причем видимых повреждений сержанты не получили, но внутренние органы милицейских тел еще долго напоминали о своем плачевном состоянии болезненным кровоотделением при мочеиспускании. Снегирь дружил семьями с Димой Арцеуловым — и расправился с виновниками его ранения без лишней показухи, хирургически безупречно и безжалостно.

Ночью подполковника Шишкобабова вдруг прошиб холодный пот от осознания содеянного. Содрогнувшись под одеялом, он вспоминал змеиный взгляд заместителя начальника, его геббельсовскую улыбочку и злые, нервные, покусанные губы. Промучившись добрых полтора часа без сна, новоявленный борец с коррупцией успокоил себя тем, что, во-первых, этим делом должна заниматься служба безопасности МВД, а никак не ОБЭП, а во-вторых, что прокурор — стреляный воробей и никогда не подпишет его дурацкое ходатайство. Решив с утра зайти к прокурору, объяснить случившийся казус невнимательностью, переутомлением, и подарить старой крысе за молчание набор своих любимых японских блесен, на которые прокурор давно зарился, Шишкобабов успокоился и уснул.

Поутру, подходя к домику прокуратуры, мучимый жадностью, он уже решился было вместо блесен обойтись простой бутылкой водки, до которой прокурор тоже был охоч, как вдруг в окошке газетного киоска на первой странице “Красносельского Вестника” увидал свою фотографию и оттиск жалобы Пендюрина. Мучимый дурными предчувствиями и мысленно расставшись не только с блеснами, но и с германской катушкой для спиннинга, Шишкобабов несмело вошел в теплый предбанник прокуратуры...

На столе у секретарши его ждало подписанное ходатайство, а умудренный жизнью прокурор, не зря славившийся сверхъестественным чутьем, уже слег в больницу — оперировать застарелую грыжу.

В то же утро пахнущий свежей краской сенсационный номер “Красносельского Вестника” украсил рабочий стол полковника Шубина.

III

Перепуганного Тимура Дербенева остановили в тот же вечер по дороге с работы, затащили в машину и в течение часа “вербовали по-русски” на заднем сиденье старого “фольксвагена”, стоявшего у обочины. Интеллигентные беседы и заманчивые предложения за чашечкой кофе давно превратились в воспоминания розового детства шпионажа. Машину трясло так, будто в ней пылко занимались любовью качки-гомосексуалисты. Процесс вербовки созерцал невыспавшийся, зевающий наряд Кляксы.

11
{"b":"6093","o":1}